Купидон поневоле

Что же будет, когда он наконец сграбастает ее в объятия и отнесет в постель? Бедная Карамелька, он же ее как минимум пару дней из постели не выпустит. А еще лучше — неделю. А там и до всей жизни недалеко…

Мозг тут же начал лихорадочно соображать. Что сказать? О серьезном рано, а спокойно себя чувствовать Карамелька не сможет, если будет считать себя должной. И тут его осенило.

«А что, может сработать! Так она даже еще больше времени со мной проводить будет».

— Значит, у нас будет другой договор, — подмигнул Амурцев Кате. — Поможешь мне опробовать новые методики.

Роман безбожно врал. Все его методики были давно отработаны, но Кате об этом ведь знать не обязательно?

Да и вообще, если б не держал руль обеими руками, уже бы потер ладони в предвкушении. Договор, считай, со звездочкой. Ма-а-аленьким шрифтом внизу значился пункт о безоговорочной капитуляции Кати. Он даже готов был поблагодарить Валентину Ивановну за то, что она, сама того не подозревая, лишь подтолкнула дочь в распростертые объятия Амурцева.

— Я согласна! — с воодушевлением воскликнула Карамелька и явно успокоилась.

А Амурцев вздохнул: ну как надо было затретировать дочь, чтобы она не верила в то, что ей могут что-то дать просто так, что обязательно нужно вернуть долг?

Нет уж, он высвободит Катю из пут мамаши-Осьминога. Совсем скоро Карамелька к нему привыкнет и перестанет ждать подвоха. Тогда-то он наконец признается в серьезности своих намерений.

Скорее бы. Слишком сложно быть рядом и сдерживаться.

Глава 27. Не за что

Катя с мрачным видом дожевывала третью паровую котлету, сидя за столом на кухне. Она каждый раз ругала себя, когда съедала лишнее, но чувство переполненного желудка отвлекало от тяжелых мыслей, заглушало тревогу.

Ирина Юрьевна, их главный бухгалтер, увольнялась. Не то чтобы Катя сильно расстроилась, но «старая метла» была хоть и жесткой, зато в какой-то степени предсказуемой, а вот как будет мести новая? Ходили слухи, что новым главбухом и вовсе станет мужчина. Кто его знает, как это скажется на коллективе в частности и на самой работе в целом.

Да еще и мама выносила мозг — считала своим долгом практически при каждом разговоре науськивать дочь против Романа. Сначала Катя спорила с мамой, потом порывалась сознаться, что ничего между ними нет, но сдерживалась, а затем и вовсе начала просто переводить тему разговора.

В итоге Валентина Ивановна ограничивалась вопросом, признался ли Амурцев в любви. Ехидничала и цокала языком: «Скоро, скоро, а там помнишь, что будет, да?»

Катя помнила. Но слова матери расстраивали ее намного меньше, чем так быстро бегущее время. Она с замиранием сердца ждала того момента, когда Роман скажет, что их договору конец. Прошел уже месяц с их ужина у матери.

Наверное, он относился к их встречам проще, воспринимал как часть работы. В отличие от самой Кати.

Все попытки воспринимать Амурцева как друга, который захотел помочь, с треском провалились. Он ей нравился. Всё больше и больше.

Сегодня вечером планировал забрать ее вечером из мастерской Марии Петровны.

Катя перевела взгляд на часы: полдень. Да, скоро нужно будет собираться.

***

— Проходи, проходи, Катюша! — лучезарно улыбнулась ей Мария Петровна. — Сегодня у нас особый урок.

Катя прошла в мастерскую и увидела два больших ватмана на полу.

Она в недоумении перевела взгляд на Марию Петровну, ведь обычно они рисовали или за столом, или за мольбертом. Пол — это что-то новенькое.

Художница хитро подмигнула:

— Да, сегодня задание особое. Точнее, никаких заданий. Вот ватман. На столе краски, карандаши, фломастеры, мелки. Используй что хочешь, рисуй то, что пойдет изнутри. Можешь пойти переодеться, чтобы не испачкать одежду.

Катя нахмурилась. Ей было проще рисовать то, что скажут, а вот придумать самой, с нуля… Она не так долго училась рисовать. Вдруг не получится или получится плохо?

— Я тоже будут рисовать с тобой. Второй ватман для меня, — подбодрила ее Мария Петровна. — Хм… Что бы выбрать? — потерла подбородок она, а потом подняла указательный палец. — Пожалуй, остановлюсь на пальчиковых красках. Давай, Катюша, присоединяйся, как будешь готова.

Катя переоделась, вернулась, взяла табурет, уселась на него и уставилась в центр белого акварельного ватмана.

Пустота. Тишина. Такой пугающий белый лист. Даже Мария Петровна рисовала, казалось, совершенно беззвучно. Катя не знала, сколько прошло времени: может, минута, а может, и все десять.

В какой-то момент она погрузилась в себя и мысленно очутилась на лесной поляне в окружении деревьев, цветов и травы. Всё пространство было залито солнцем. Катя наблюдала за растениями, за тем, как легкий ветерок приводил в движение траву. Ей даже почудился легкий запах меда, который источали луговые цветы.

Вот оно! Катя схватила со стола карандаши и краски, начала рисовать, полностью отдавшись процессу.

— Катюша, мы обязательно сохраним этот рисунок на память! — всплеснула руками Мария Петровна, когда Катя закончила рисовать и устало провела тыльной стороной ладони по лбу.

Она встала и вместе с художницей окинула взглядом свою работу.

Залитый солнцем луг, будто смазанный по краям, а в центре крупным планом лесная герань. На одном из цветков бабочка-голубянка, а чуть ниже, с обратной стороны одного из листов герани, пустой кокон, из которого она и выбралась.

Голубянка уже взмахнула буро-голубыми крыльями с металлическим отблеском и белой окантовкой. Еще чуть-чуть, и она взлетит в этот необъятный мир. И полетит так легко, свободно и непринужденно, будто всегда умела это делать.

Катя чувствовала себя как эта бабочка — легкой, свободной и прекрасной.

Мария Петровна подошла и обняла свою ученицу.

— Это лучшая твоя работа, моя дорогая! Ты абсолютно точно была в потоке. Я хочу, чтобы ты запомнила это состояние. Поможешь убрать всё?

— Да-да, конечно!

И Катя начала собирать с пола всё то, что успела разбросать во время рисования. Собрала и баночки с краской, которыми рисовала Мария Петровна.

— Спасибо, Катя, — поблагодарила ее художница, когда всё было расставлено по своим местам.

— Не за что.

— Как это не за что? Ты же время свое потратила, милочка, не обесценивай свой труд и вклад.

Казалось бы, Мария Петровна не сказала ничего такого, но эти слова подействовали на Катю, словно ушат воды из высокогорной речки. Она ведь всегда говорила именно «не за что» вместо «пожалуйста», недооценивая значение слов.