Купленная. Игра вслепую

Правда, так и не треснула, когда пальцы Глеба погрузившись в мои пряди более ощутимым нажимом, тем самым притягивая мое лицо к лицу мужчины еще ближе, вроде как и без моего ответного сопротивления, но и не без легкого, почти садистского насилия. Даже хватило всего нескольких секунд, чтобы окунуться взглядом в ту бескрайнюю бездну, что запульсировала на дне его потемневших глаз при виде столь желанной жертвы на крепких крючках его физического и ментального захвата.

Одно мгновение — два смертельных удара-выстрела сердца изнутри по ребрам, глотке и, наверное, по всему телу, с последующей остановкой и более безумным прорывом остервенелой аритмии. Я моментально и резко слепну от щедрой порции адреналина по глазам и под кожей. Дышать перестаю еще раньше. Да мне это уже и не нужно. Мои легкие насильно наполняют чужим дыханием, как и мой рот — вакуумом чужого проникновения-вторжения вместе с чужим языком. Естественно, я вздрагиваю, едва не взвиваясь, но не по собственной воле. Тяжело контролировать то, что живет в тебе собственной отдельной жизнью и управляет тобой куда лучше, чем ты сама. Но я каким-то неимоверным чудом все-таки сдерживаюсь. Не отстраняюсь, и не начинаю выкручиваться, даже когда влажный язык Глеба все глубже и настырнее атакует мой рот на редкость умелыми манипуляциями очень профессионального любовника. Только в этот раз я не ощущаю вообще ни чего близкого к возбуждению. Будто мне пытаются запихнуть туда что-то инородное, скользкое и к тому же еще и живое. Или того хуже, осквернить оставленный на моих губах прощальный поцелуй Кира, прекрасно зная, что его отпечаток все еще там тлел и теплился. Поэтому его нужно было во чтобы то ни стало стереть, соскоблить и уничтожить до основания.

Ну, а если я против и мне что-то не нравится, в чем проблемы, детка. Скажи об этом прямо сейчас, прояви смекалку или хоть какое-то подобие сопротивления. Но только не стой оцепеневшей куклой, пытаясь найти в себе силы для ответного действа. Словно он не почувствует фальши с разницей или не поймет, что с тобой не так.

Лучше бы я сюда не приезжала, поскольку провалила первый тест-драйв буквально с ходу, с порога и еще хуже, чем вчера. Совершить вначале одну вопиющую ошибку, чтобы закрепить ее рядом последующих? Для чего, Стрекоза? ДЛЯ ЧЕГО? Чтобы приблизить неминуемую трагедию еще на несколько дней?

— Так… надо теперь немного остыть и попридержать коней. А то, боюсь, такими темпами до сессионной мы точно сегодня не дойдем. — если он и прервал свой сминающий поцелуй из-за моей жалкой попытки ответить на него, то и виду не подал. Скорей наоборот. Поскольку плещущаяся в его глазах Тьма отреагировала на мои немощные потуги отнюдь не ожидаемым разочарованием или, того хуже, вполне обоснованной яростью.

Боюсь, такими темпами я сегодня точно никуда уже не дойду и домой, вероятней всего, тоже. Но я хотя бы попыталась.

— Правда, хотел провести начало этого дня в другой комнате. Решил показать тебе небольшую часть своей коллекции. Не знаю, почему, но вдруг подумалось, что тебе это может быть интересно. По крайней мере, я бы очень хотел узнать, как ты жила до этого и чем увлекалась в своей прошлой (да и нынешней тоже) жизни. К тому же, я не всем готов хвастаться тем, что является для меня, в какой-то степени, сокровенным и личным. Хотя и тут сложно не признаться в желании, увидеть твою ответную реакцию на еще одно мое почти пожизненное пристрастие. Испугаешься, посчитаешь меня конченным психопатом или же наоборот?..

Если бы раньше подобные от Стрельникова-старшего слова я могла бы принять за очень неуместную шутку, то только не сейчас. Даже когда он выговаривал мне все это с отеческой улыбкой, любуясь моим чуть оторопевшим личиком и заботливо поправляя волосы у моей скулы, я прекрасно понимала, насколько все это было им разыграно, что называется, на высшем уровне. Идеальное притворство, от которого у меня стыли жилы, а сердце наяривало с бешеной скоростью, как при сумасшедшем прыжке на лонже или страховочной трапеции в один из глубочайших на планете каньонов. Только этот прыжок был намного опаснее и смертельней.

Но самое страшное во всем этом, я просто обязана была ответить на его предложение хоть чем-то. Не важно чем, лишь бы не выглядеть при этом до смерти напуганной жертвой серийного маньяка.

— Смотря, как именно ты собираешься мне все это показывать. Либо с целью меня запугать, либо просто банально похвастаться своими мальчуковскими игрушками.

Как жаль, что ему не пришло это в голову еще неделю назад, когда он не имел никакой нужды притворяться, и когда мне не приходилось отвечать ему тем же. А теперь меня едва не насильно заставляли это делать — переступать через собственные страхи и буквально давить себе на горло, чтобы сказать ему то, чего я не хочу говорить, улыбаясь так, как не хочу ему сейчас улыбаться. Может я наивно все это время ждала, когда же он остановится первым и скажет мне в глаза все то, что порывался сказать в своих реальных желаниях? Только зачем? Я же и так знала, что могу услышать…

— А два в одном не предусматривается?

— Зависит от того, чего на самом деле ты хочешь добиться.

— Тогда идем, раз такая смелая, — как будто иначе он бы меня туда не повел, взяв при этом за ручку, как маленькую девочку.

Хотя я и до этого не представляла, как буду себя вести в дальнейшем. Пришла, да. Выдержала первый поцелуй и первые, пока еще щадящие объятия, но вот что дальше? Подыгрывать в игре, в которой мне заведомо предусмотрена роль проигравшей, еще и с самого порога ведут в коллекционную комнату профессионального потрошителя? Я точно сошла с ума. И если каким-то чудом сегодня выживу, не представляю, как вообще буду говорить об этом с Киром.

— Тут совсем немного, небольшая, но зато самая-самая ценная, по моему личному предпочтению часть.

Еще одно помещение, которое закрывалось на несколько замков, включая кодовый. Но, как выяснилось через несколько секунд, это было не просто домашнее хранилище с частной коллекцией редких вещей, а вполне функциональный для любого время суток рабочий кабинет, где кроме классической мебели из натурального дерева и темно-шоколадной кожи присутствовали массивные стеллажи-тумбы из небьющегося стекла с дополнительной внутренней подсветкой. Если по началу я безумно боялась переступать порог этой комнаты, то уже через пару шагов внутри ее необъятного пространства, я напрочь забыла о всех своих последних удушающих страхах. Их сменило вначале недетское любопытство, а потом уже и разросшийся не на шутку чисто любительский интерес. На другой уровень я все равно не тянула, только на зрительский — ходить с открытым ртом между декоративными полочками и не менее роскошной мебелью кабинета, не зная, за что хвататься взглядом в первую очередь. То ли за инкрустированный резными накладками внушительный массив мореного дуба, то ли за более мелкие экспонаты в виде металлических орудий пыток весьма шокирующих конструкций или более искусных ножей и ножен всевозможных размеров и форм. В их подлинности, как и в исторической ценности я нисколько не сомневалась, пусть и не имела никакого понятия, к какому веку и стране принадлежала та или иная вещь.

— Это что, настоящая инквизиторская груша? — не знаю, почему я назвала ее инквизиторской, наверное, ляпнула то, что первое пришло в голову при виде данного одновременно и жуткого, и искусно отлитого из отшлифованного металла латунного цвета механического приспособления. При чем лежала она на одной из средних полок самого близкого к окну углового стеллажа раскрытой во всей своей пугающей красе подобно пасти хищного цветка из какого-нибудь фильма-ужастика. Три массивных "лепестка" с очень красивым рельефным рисунком на каждом сегменте и ручка-кольцо центрального винтового стержня из литого орнамента-"герба".

— Вообще-то, это груша страданий или просто, железная груша.

Единственное, за что я буду благодарить Глеба в этот день, так это за его временную ненавязчивость. Как будто он на самом деле устроил для меня данную экскурсию только для того, чтобы потешить свое собственное самолюбие, как исключительного коллекционера и истинного ценителя подобных вещей. И заодно понаблюдать за моей естественной реакцией, которая потихоньку менялась из внутренне напряженной на неподдельно восхищенную.

— Я и не представляла, что она такая… большая…

— Эта, скорей всего, анальная, для содомитов. Хотя да, груша считается одним из самых страшных пыточных орудий эпохи процветания Святой инквизиции. Даже сложно представить, какую нужно иметь извращенную фантазию и непомерно садистскую натуру, чтобы создавать все эти ужасные вещи, выдавая их за богоугодных помощников христианской добродетели. — странно было слышать все это из уст того, кто занимался коллекционированием столь до жути пугающих экспонатов и в свободное от работы время "пытал" в комнате боли своих купленных для данной цели "рабынь". Хорошо, что в эти минуты я не так остро реагировала на звучание его невозмутимо спокойного голоса. Впрочем, как и на его близость, пусть и понимала, что это ненадолго. Я же не буду все тут разглядывать до потери пульса с одержимой дотошностью средневекового искусствоведа и профессионального ценителя исторических ценностей. Рано или поздно моя экскурсия должна будет закончится вполне предсказуемой финишной прямой.