Купленная. Игра вслепую

Естественно, меня парализовало уже намного сильнее, чем до этого. Практически до полной остановки сердца и усилившейся нервной лихорадки во всем теле, выкручивающей острыми судорогами едва не все суставы и внутренности. Тут только и остается, что мысленно молиться о чуде или возможности прямо сейчас и сию же секунду сойти с ума (а лучше сразу сдохнуть). Особенно, когда уже не только его пронимающее до мозга костей звучное "рычание" касается твоей обнаженной кожи на шее и трапеции, но и вместе с горячими губами и влажным языком твоего палача. И особенно, когда пальцы второй его руки начинают не спеша расстегивать молнию платья на твоей спине.

И только попробуй при этом его остановить или взмолиться вслух о пощаде. Потому что именно этого он сейчас и ждет. Именно к этому и подталкивает, наполняя твою кровь быстродействующим ядом всепоглощающего страха, выедающего изнутри бренную плоть и немощную сущность. Чтобы ты наконец-то призналась. Первой. Призналась в своем вопиющем перед лицеприятным богом преступлении. И чем скорее ты это сделаешь, тем милосердней последует за этим наказание. И желательно на добровольных началах, с полным покаянием, чистосердечным раскаяньем и глубоким осознанием всей своей вины и ошибок.

— Как же мне хочется показать тебе, что я на самом деле чувствую и до каких пределов достигла моя одержимость в жажде обладать тобою, всецело и полностью. Не делясь ни с кем и ни с чем, даже с миром…

Теперь не только его пальцы оставляют на моей коже пульсирующие следы обжигающего воспаления. Смысл его сиплых слов тоже царапает по оголенным нервам шокированного сознания ощутимыми разрядами сковывающей анестезии. От чего мне хочется просто до остервенения поежиться и обхватить себя руками. Как-то спрятаться от этого кошмара. Защититься. Не дать ему проникнуть в меня еще глубже. Не добраться до более уязвимых точек. Но разве его сейчас кто-то или что может остановить?

Он будто читает мои мысли. Его руки с каждой последующей фразой, смелеют все больше и больше. Вернее, вспоминают каково это — трогать и брать то, что принадлежит им по праву. Его пальцы скользят по моему лицу и горлу, изучают линию соприкосновения ожерелья и кожи, без особого усилия приспускают с моей груди лиф расстегнутого им платья, пока его губы поднимаются по изгибу шеи, опаляя ее жарким шепотом и новыми метками бесстыжего языка.

Только в этот раз мне хочется умереть вовсе не от возбуждения. Я его, к слову, вообще не испытываю. Совсем и никак. Хотя и не чувствую ничего близкого к отвращению. К тому же сама не понимаю, чем меня кроет в эти минуты и почему так сильно хочется плакать? Точнее даже реветь. Потому что это гребаное ощущение рвет меня изнутри своим безудержным желанием высвободиться — дать волю всем моим страхам, достигшим своего критического пика.

— Моя сладкая девочка… единственная в своем роде и совершенная во всем… Моя и только моя… Достойная только лучшего — королевских почестей и раболепного поклонения. Даже не представляешь, сколько я хочу тебе дать, чтобы ты это сумела прочувствовать. Одновременно и баловать и… доводить до капризных слезок… Слушать, как эти сладкие губки жалобно умоляют, просят и требуют еще…

Если бы он мне все это нашептывал порывистым шепотом неделю назад… Уверена, я бы завелась как одержимая всего за несколько мгновений, но сейчас… Кажется, я медленно умирала от противоположных страсти и возбуждению чувств. В том числе и от истинного смысла всех его слов, не то что здраво понимая "скрытую" в их контексте суть, а именно ощущая исходящую от них реальную угрозу. Так себя, наверное, чувствуют жертвы, в чьи тела медленно и неотвратимо загоняют острейшие клинки холодного оружия. Один за другим, без права на передышку и мольбу о пощаде. Особенно, когда перед твоими глазами практически впритык стоит стеклянный стеллаж с клинками всевозможных форм и размеров. И не только ножами.

Хотя, не знаю, кто из них опасней — тот, кто нашептывал мне на ухо свои не такие уж и тайные на мой счет мечты-фантазии, или безучастный ко всему металл, который без рук первого, едва ли способен причинить вред кому бы то ни было по собственному на то желанию? Холодная сталь на вряд ли способна хотеть или что-то чувствовать вообще, в отличие от ее владельца. Если она и оживет, как и что-то сделает в реале, то только в искусных пальцах своего хозяина.

Вот и спрашивается, зачем?.. Зачем я подумала об этом и решила сконцентрировать свое внимание на этих треклятых ножах и анальных грушах? Вдруг резко забыла, с какой легкостью считывал все мои мысли и страхи мой развращенный инквизитор? Попыталась отвлечься и зацепиться за что-то менее пугающее?..

— Если бы было можно показать, что я чувствую в эти моменты и каких пределов достигает моя одержимость… Поделиться, хотя бы маленькой толикой своих ощущений… своего безумия…

Да, как будто мне было мало своего. Или что-то могло его остановить от попыток воплотить желаемое в действительность. Он же не просто так привел меня сюда. Усилить мои страхи видом окружающего нас оружия? Да неужели? Всего лишь одним видом? И только?..

Мое сердце в тот момент остановилось с болезненным сжатием не просто надолго, казалось, меня саму парализовало насквозь и буквально замертво на нереально долгие секунды. Когда одна рука Глеба обхватила мое горло и скулы, локтем окольцевав левую сторону груди и предплечья, вторая, прямо на моих глазах, потянулась к стеклянной дверце выставочного стеллажа. Понять зачем он туда вдруг полез, как и на кой притащил меня в эту комнату, смогла бы и любая другая на моем месте безмозглая дурочка. И не важно, каким будет его выбор, поскольку сама цель была более, чем очевидной…

— Знаю, со стороны это выглядит чистым сумасшествием, но если бы ты видела так же, как и я, насколько это прекрасно… Исключительное совершенство… холодная сталь и нагая женская плоть… Когда они соприкасаются, рождая невероятный союз жизни и смерти…

Я даже не смогла разглядеть, какой нож он тогда выбрал, поскольку перед моими глазами все поплыло и смазалось под оглушающим ударом болевого шока. Нет, не физического. Хотя, возможно, и его. Поскольку сковало меня в те мгновения вполне реальными парализующими судорогами в довесок к рукам Глеба и его вдохновленного моей беспомощностью голоса.

— Ничто не способно сравниться с подобной красотой, как стальной клинок на женской коже… как остро отточенное лезвие возле бьющейся жилки на шее или венозной дорожке на белоснежной груди у самого соска… И в особенности, оставленный ножом след…

Вот теперь я на собственной шкуре испытала весь сумасшедший спектр убийственных эмоций, через который проходят все зарезанные жертвы. Полную контузию, шоковую парализацию… всепоглощающий страх, который способен убить тебя даже быстрее, чем твой персональный убийца-палач. Разрывающая болевой шрапнелью паника и не только в голове.

Казалось, я вообще не ощутила того момента, когда он приставил кончик кинжала (или стилета, или еще бог весть знает какого холодного оружия) к моей щеке, прижав в этот момент мою голову к своему плечу и рассматривая деяния своих ласковых рук прямо в упор. Обжигая мои заслезившиеся глаза утробным "рычанием" сытого зверя. Даже не сомневаюсь, что именно в эти секунды его эрекция достигла максимальных пределов, вплоть до угрозы самопроизвольной эякуляции. Но я настолько была оглушена накрывшим меня кошмаром, что могла улавливать в происходящем лишь небольшие фрагменты — физических ощущений, размытой визуализации… соприкосновения со смертельной Тьмой своего убийцы… Наверное, так чувствуют касания самой смерти на всех возможных уровнях одновременно. Холодное давление острейшей стали с более хваткими пальцами на лице… плотный кокон чужих объятий… проникающий прямо в сердце ледяной иглой взгляд зеленых глаз…

Я еще никогда не видела настолько близко глаза настоящих киллеров. Точнее, я их вообще никогда и нигде не видела до знакомства с Глебом, потому что игра актеров в фильмах — это все банальная фальшивка. Она и тысячной доли не дотягивает до реального оригинала, как и не вызывает истинных чувств рвущего тебя изнутри в клочья ужаса. Смотреть в лицо собственной смерти, не то что искаженное, а будто затянутое прозрачной вуалью ничем неописуемой одержимости, извращенного возбуждения и нескрываемой жажды вытянуть из меня всю мою жизнь… до самой последней капли.