Купол над бедой

– Поля, я не про то.
– Марина придавила в пепельнице окурок рядом с пятном от предыдущего, двухнедельной давности.
– Ее послужной в Сопротивлении - это квалификация "бесстрашие". Я не спорю, что квалификация выполнена, но, во-первых, войти в клуб - это само по себе довольно долгая процедура, во-вторых, в норме какое-то время люди перед получением членства ходят в статусе кандидатов. А ей ставят только одно условие - права. И Валентин сказал, что сам будет ее рекомендовать...

– Знаешь что...
– Полина вдруг стала очень серьезной и даже немного печальной.
– Самое страшное свойство таких романов, как у нее был, - то, что они похожи на идеальный газ: занимают все имеющееся пространство и хотят еще. А когда улетучиваются, от них в жизни остается огромная дыра, которую надо как-то заполнять, а нечем, потому что нет сил. А сил нет, потому что нет смысла. Вот Валя ей и дает смысл... Да, такие смыслы всегда очень дорого достаются. Но иначе и не работает.

Марина замолчала. Крыть было нечем, тем более что одну такую историю она уже наблюдала почти три десятка лет назад. И родители, и роман в ней присутствовали, причем с гораздо более разрушительными итогами. Только смыслом стали не гаражи.

– Ты докурила?
– спросила Полина.
– Если да, то пойдем шарлотку вынимать.

– Какая же она шарлотка, - машинально возразила Марина.
– Она мясной пай...

Валентин в это время был очень занят. Он сидел в кафешке на Московской над остывающим чаем и готовил речь для клуба, чтобы представить Алену как кандидата. С одной стороны, все было ясно не первый год. Пока Витыч что-то делил или не делил с Полиной, это было только его дело. Когда он перед последним маршрутом сказал: "Пригляди, чтобы Полю не обижали, если что", - это стало делом Валентина, но после того, как Витыч остался на трассе, у клуба к саалан начал расти счет. Делом чести было принять к себе девчонку из Сопротивления, участвовавшую в акциях против саалан и выжившую. А со второй, байкер - это всегда человек вне закона, человек свободы. И понятно, что если такие организовались, то явно для противостояния кому-либо или чему-либо, угрожающему свободе в принципе. Люди вне закона не хотят быть армией - и вообще структурой - и из-под закона уходят не для того, чтобы добровольно вставать под новое правило. А вот у ребят из боевого крыла Сопротивления правила были. Значит, и у Алены наверняка остались. На что-то же ее Коля поймал, когда вытащил у нее обязательство стать его женщиной. Со стороны третьей, любой байк-клуб - анархия чистой воды, но Сопротивление все - анархия, а счет к гостям у города общий. Саалан могут делать теперь для города и края что угодно, это уже ничего не решит. Эрмитаж стоит в руинах, украденные на Стрелке подростки обоих полов еще не вернулись домой, виселицы и колья на Сенной помнят все, и оборотней, лезущих из Соснового Бора, "дорогим гостям" тоже не простили. А с четвертой стороны, в боевое крыло Сопротивления шли дети с начисто оторванной башней даже по нынешним городским меркам. И хотя Алиса организовала все так, чтобы ответственность за каждую акцию максимально ложилась на исполнителя, Валентин все равно подозревал, что какое-то понимание необходимости сверхдисциплины у Алены в голове вполне может быть, и на дороге это очень плохо. А в клубе - еще хуже. У байкеров, до появления в клубе прошедших отбор по нетерпимости ко многим общественным структурам с диктатом, инструкциями и прочим, отношение к дисциплине было другим. Они знали, что нужно слушать капитана, иначе он может тебя выставить из клуба и ославить так, что ни один другой клуб тебя не примет, да еще и обосновать это по неписаным законам дороги. Но самостоятельно становиться под чью-то власть, не получив весомых доказательств того, что не подчиниться будет хуже, ни один байкер не станет. Не того замеса люди. И готовность пожертвовать собой ради светлых идей им не может быть понятна или близка. Поэтому насолить сааланцам, где получится, байкеры охотно проявили готовность, из этой логики они и помогали по мере сил и боевому крылу Сопротивления, и мирной оппозиции. Но рисковать головами они не подписывались. В отличие от Алены, за которой числились вещи посерьезнее, чем поехать забирать посылку от наместника, из всей защиты имея только платок, прикрывающий половину лица... Валентин предвидел проблемы с этой ее идейностью, но предполагал, что клуб как-то справится с ними. Если, конечно, он, президент, правильно подаст ситуацию. После смерти Витыча у Валентина уже был разговор с клубом, сравнимый по сложности с предстоящим. И сейчас он, сидя над остывающим чаем, вспоминал свою речь. Помнилось примерно вот что.

– Друзья, получается так, что кроме нас, безопасной доставки срочных грузов и людей в городе и пригородах нет. И выходит, наша доставка - это безопасно по сравнению с остальным имеющимся. Просить вас держать марку и не позорить эмблемы я не буду, это лишнее, но учтите, что "безопасная доставка любых грузов" временно вносится в устав, потому что мы и так все это делаем. И о расстановке приоритетов. Убит президент клуба. В рейде, у всех нас на глазах. Такого не делала даже полиция. Были погони, были аварии при задержании, но не такой беспредел. Я, сержант клуба, там же на трассе принял пост, просто потому что кто-то должен был закончить рейд. Вы подтвердили мои полномочия, спасибо за доверие. По поводу прочего, я думаю так. Эти раскрашенные ублюдки не соблюли правило "враг твоего врага - твой друг". Они не учли то, что байкеры в принципе в контрах с официальным правительством. Друзья, нас всех вообще не отследили как значимую общность. Не только нас, все клубы края. Они не потрудились заметить байкеров и понять, что мы такое. И если так, то они враги всех людей вообще. Не потому что они нас ненавидят и хотят, чтобы нас не было, а потому, что они не видят нас, как и остальных. И значит, они пойдут по нашим головам точно так же, как ходят по головам обычных законопослушных граждан. Так что теперь именно они враги номер один, а законопослушное большинство и истеблишмент переезжают в нашем рейтинге на почетное второе место. Точнее, переехали бы, но есть нюансы. Нынешний истеблишмент не слишком впечатляет количеством, и всех, кто его составляет, можно смело называть коллаборационистами. А большинство не слишком-то почитает закон в его нынешнем виде. Значит, рейтинг теперь выглядит так: сперва саалан, затем те, кого они держат в наморднике, потом те из рядовых граждан, кто замазан связью с теми или другими. А большинство, друзья, - это теперь мы и такие, как мы. Цивилы в городе кончились, есть коллаборационисты и население оккупированной территории.

Поправки к уставу тогда приняли единогласно, хотя после того схода Валентин очень устал. Теперь ему предстоял второй заход. Когда клуб, выполняя просьбу Витыча, начал общаться с Полиной, мужики поняли, что их первый президент не зря уделял ей столько внимания и она говорит дело. Им понравилась идея "если вы делаете акцию, больно должно быть не вам" - и она стала частью неписаных правил клуба. Оставалось убедить их, что обучить этим правилам девчонку, годящуюся некоторым в дочки, в интересах каждого из них. И что право носить на куртке красно-белую мишень со вписанной в нее буквой "А" эта девочка, по большому счету, уже заслужила. Нужно только научить ее жить по новым правилам, позволяющим ей перестать выбирать между жизнью и свободой.

Сход Валентин собрал через восемь дней после разговора с Мариной. Сама она уже была в Новгороде. Встречу назначили на большом пустыре между двумя улицами, где поместились все, включая приезжих: тема предполагалась знаковая. Алена стояла рядом с Валентином, держа сцепленные руки на уровне поясного ремня. На вид дева была совершенно спокойной, только косточки на перекрещенных пальцах побелели. Ее кроссовки, видавшие виды, были постираны ради ответственного дня и выглядели еще менее убедительно, чем обычно. Остальное - джинсы, ветровка и видневшийся из-под нее платок, служивший шарфом и пылевой маской, как у всей молодежи, передвигающейся по городу пешком и на самокатах, - было демонстративно бесцветным и невыразительным: так ходили все участники боевого крыла Сопротивления. Когда гул голосов стих, Валентин начал говорить.

– Друзья. У нас сегодня первым вопросом будет вопрос повседневный, но очень серьезный. О членстве в клубе для нового человека. Как вы знаете, наш устав не делает разницы между мужчиной и женщиной: на дороге ты водитель, на этом все. Так сделал Витыч, так продолжаем и мы. Наши правила - мужество, честь и взаимопомощь, на дороге и по жизни. Перед вами последняя из "детей пепла", Алена. Вы все знаете, что это была за группа. Весь город их знает... Знал. Месяц назад они похоронили последнего из своих, их осталось двое. Второй сейчас присоединился к группе "Мемориал", у него свои резоны, и они заслуживают уважения, но речь не о нем. У Алены еще нет водительских прав, и это единственное, что мешает ей быть полноправным членом клуба, на мой взгляд. А про мужество, честь и взаимопомощь она, как и все ее друзья, знает не понаслышке. Но она, как и все мы тут, из всех своих последний рыцарь. И мне кажется, ее характер не для самоката и уж всяко не для работы в городской администрации, где ее хотят видеть родители. Экзамен на права она вчера сдала, сейчас поедет за удостоверением. Если у вас есть вопросы к ней, задавайте, если нет - голосуем.

– Минные поля по области - ваших рук дело?
– спросил рыжий бородач из Тосно.

– Наших, - ответила Алена.
– Только мы разделились, они теперь отдельная группа.

– Почему разделились?
– уточнил тосненский.

– Потому, что акции за идею - это одно, а работа по заказу - другое, - разъяснило последнее "дитя пепла".

– А ты, значит, Алена-Глюк, - констатировала высокая блондинка в черной коже.

– Да, я Алена-Глюк, - слегка замороженно кивнула дева.

– Это хорошо, - сказала блондинка.
– Когда на нагрудном шевроне букв немного, это всегда хорошо.

Сход захохотал: делать нашивки для новичка предстояло именно ей. Алене дружно пожелали удачи в ГИБДД и остались ждать результата. К вечеру она появилась на пустыре снова, чтобы предъявить клубу новенькую книжечку. Алена, в виде исключения, стала полным членом клуба в тот же день. Марго, та самая блондинка, казначей клуба, через пару дней выдала ей комплект шевронов и помогла подогнать по размеру экипировку. А еще днем позже Валентин дал Глюку на подпись трудовой договор мотокурьера и выдал первый пакет заказов на развозку. Дева было пискнула, но Валентин, посмотрев на нее обычным своим тяжелым взглядом, сказал:

– Чтобы кататься, надо ездить.

И Алена поехала.

Вернувшись домой, Марина увидела желтый кружочек в значке скайпа, ткнула в него мышкой и немедленно приняла звонок.

– Левка, привет! Как твои дела?

– Марина, имей совесть, - улыбнулся ее собеседник, - я тебе дозваниваюсь уже неделю, ты не отвечаешь, хотя в сети присутствуешь, пожалей мое сердце.

– Меня месяц не было дома, я только что из Новгорода, там такое было, тебе не рассказать, - сказала она слегка извиняющимся тоном.

– Процесс да Фаллэ, - кивнул мужчина.

– Лев! Признайся, ты специально следил!
– засмеялась Марина.

– Кроха, следить специально было не нужно, - слегка небрежно отозвался мужчина.
– Этот инфоповод по всей Европе звучит из каждого утюга уже месяц. Включая твое личное предположительное участие в предоставлении герцогу адвоката, во что я, конечно, не поверил, но на всякий случай хочу уточнить.

– Зря не поверил, - Марина слегка встопорщилась.
– Мое и Полинкино.

– Ну, в ней я не сомневался...
– Лев качнул головой.
– Ладно, рассказывай.

– А что рассказывать, ты уже все знаешь, - усмехнулась женщина.
– Я там проторчала месяц, пока шли заседания. Самое сложное было на подготовительных, сааланцы напихали местных из ссученных, потом сами же их и убрали. Я не поняла этот маневр, но в итоге вышло удачно для нас и этого отморозка да Фаллэ. Мне кажется, "гости" сами брезгуют теми, кого прикормили, по наместнику и по роже да Айгита это читалось совершенно явно. Удивительны были открытость процесса и присутствие прессы, как будто им не на своем настоять надо было, а на публику порядок соблюсти. В общем, позавчера, двадцать седьмого, суд признал герцога невиновным, распорядились об освобождении из-под стражи в зале суда. И едва с него сняли наручники и еще какой-то браслет, он растер руки, тихонько про себя что-то сказал, как проматерился, образовалось такое пространство, знаешь, вроде овального зеркала, но забеленное. Он туда шагнул и был таков. Судья только моргнула. Их главный по идеологии сидел с непередаваемым лицом. Даже граф Новгородский меньше расстроился. А эта белобрысая сволочь да Айгит как сидел с мордой кирпичом, так после всего молча встал и прошел мимо журналистов, как мимо пустого места, будто не ему микрофоны в зубы суют с вопросами. Димитри да Гридах на последнем заседании тоже был. Выглядел скорее довольным, хотя черт его знает, может и играл на камеру. Соизволил сказать журналистам что-то про торжество законности, новый опыт и что лично он вердиктом суда вполне удовлетворен, потому что необходимые процедуры соблюдены.