Куриный Бог (сборник)

Под невесомым термоодеялом он уже почти уснул: мышцы приятно ныли после долгого перехода, и золотистое мерещилось под закрытыми веками.

Крупные женщины обычно двигаются легко. Она не была исключением.

Он чуть приоткрыл глаза — просто чтобы убедиться, что не ошибся.

От нее еле ощутимо пахло капустой и грибами.

И еще она была теплая и очень сильная. Гораздо сильнее, чем могло бы показаться, если судить по мягким, женственным формам. Не его тип женщины.

* * *

Он провел пальцем по чуть мерцающей линии, очерчивающей скулу и подбородок.

Она вздрогнула, вновь притянула его к себе с той же удивившей его силой. Потом отпустила, откинулась на постель. Чем-то она напоминала крупное морское животное, гладкое и массивное, не очень ловкое на суше, но прекрасное в своей родной среде. Похоже, постель и была ее родная среда, ее стихия.

— Я так тебе понравился? — Он все-таки испытывал некоторую неловкость, хотя с чего бы? Оба взрослые люди…

Она чуть повела массивным плечом:

— Ну, не противен, скажем так… Но ведь дело не в этом.

— А! Свежие гены. — Он не видел, но почувствовал, как в темноте Ханна кивнула.

— Это очень важно. — Она даже приподнялась на локте; теплая прядь волос упала ему на щеку. — Думаешь, почему в древности гостю подкладывали в постель дочку хозяина, а то и жену?

— Причуды гостеприимства? — сказал он, чтобы поддразнить ее.

— Любой традиции найдется рациональное объяснение. — Она явно увлеклась. — Они тоже боялись вырождения. Сколько народу было в тогдашних поселках, да ладно, даже в античных городах? Расстояние в день пути уже казалось почти неодолимым. Дороги опасны. А значит, близкородственные браки… никаких чужаков. Разве что случайные гости. Вот и пользовались случаем освежить генофонд. Иначе полдеревни — деревенские дурачки. И дурочки. Вот тебе и все объяснения священному закону гостеприимства. А мы еще носом крутили — мол, вон какие дикари наши глупые предки…

— Веришь в рацио?

— Конечно. Любой традиции, любому самому глупому суеверию найдется свое объяснение. Стоит только копнуть.

Он подумал, что, если здесь верит в рацио не только она, экспедиторам, похоже, пришлось нелегко. Но приятно.

Она вздохнула словно земля, отдыхающая после сейсмического толчка, — закинула за голову руки и удовлетворенно потянулась.

— А ты и правда здоровый, — сказала она одобрительно. — Я помню, как себя чувствовала после переброса. Это хуже похмелья. Или гриппа. Мутит, кости ломит… И как бы не очень хорошо понимаешь, где ты.

— Я, правда, хорошо тренирован, — сказал он, словно извиняясь.

И ты даже представить себе не можешь, насколько. Чтобы получить эту работу, надо рассыпаться под молотами тренировок и собрать себя заново. Не говоря уже о стимуляторах, о тонких химических настройках, знать о которых никому из посторонних не полагается. Потому что, если вы о них узнаете, вы их тоже захотите.

— Хочешь, — она явно старалась выказать ему благодарность и доверие, — покажу свою реликвию?

— Это не очень… интимно?

— Ну да. — Она вновь приподнялась и склонилась над ним, на сей раз, чтобы бегло, без страсти, поцеловать. Его голую грудь задел шнурок с прохладным камешком.

— Это? — Он пошевелил рукой, чтобы ухватить кулон, но она шлепнула его ладонью довольно сильно.

— Пусти. Не твое.

— Я думал…

— Нет. Это другое. — Она опустила босые ноги на дощатый пол. У нее были сильные ступни с красивыми длинными пальцами. Щиколотки, правда, толстоваты.

В окно лился ночной рассеянный свет.

Она склонилась над сброшенными на стул вещами, потом повернулась к нему. На ладони — что-то маленькое, круглое.

— Вот.

— Что это? — Он приподнялся на локте.

— Слушай. — Она сделала неуловимое движение кистью. Музыка как бы закапала отдельными серебристыми шариками, все медленнее, ленивее.

— Музыкальная шкатулка?

— Нет. Просто коробочка. Ну, она не открывается. Просто играет. И сверху картинка… город. Какой, как ты думаешь?

— Вена, — предположил он.

— Угадал. — Она пристроилась рядом с ним, большая и теплая. Молоточки теперь стучали еще тише, чуть приглушенные ее ладонью. — По музыке, да?

— Ага.

Когда-нибудь эти дорожки и бугорочки сотрутся и серебряные молоточки смолкнут. Надо будет ей сказать, чтобы не заводила ее слишком часто.

— У нее есть документированная история. Заверенная…

— Это здорово, — осторожно сказал он.

Интересно, почему в этой партии у всех склонность к вещам, из которых можно извлекать звуки? Часы с боем, губная гармошка, музыкальная шкатулка. Так бывало — одна группа тащит с собой сплошь старые фотографии в рамках, тончайшие фарфоровые статуэтки и репродукции картин, другая — серебряные ложки и бабушкины платья… Словно группы переселенцев по какой-то странной закономерности состоят то из кинестетиков, то из визуалов… Эти вот — аудиалы, надо же.

Культ реликвий был разработан и тонко, осторожно внедрен несколько десятков лет назад. Тогда кто-то из умников в попытке поправить дело предложил эти якоря, за которые цепляется личность; маячки, помогающие собрать разрозненные утекающие воспоминания. На переброс уходило слишком много энергии, потому и возникла такая идея, чтобы каждый мог взять с собой один-единственный бесполезный предмет. К антикварным вещицам прилагался сертификат — место, время и техника изготовления, кто были прежние владельцы, как попал к нынешнему хозяину. Сколько таких историй породили креативные умы циничных прагматиков из группы поддержки, он не знал. Но предполагал, что очень много. Больше, чем ему было известно.

Свидетельство о собственности. Чтобы было что передавать наследникам. История рода и одновременно родовое имущество. Знак. Символ. Синтетический пергамент, вечный материал. Вечные чернила. Подпись эксперта и нотариуса, печать.

Оптимально — если и правда реликвия издавна принадлежала семье переселенца. Но это бывало редко, вербовались обычно люди без корней, маргиналы… или, в последнее время, такие, как Ханна.

Традиция прижилась. Ханна права — у каждой традиции, даже нелепой, есть свои рациональные корни.

Интересно, а что выбрал себе в качестве семейной реликвии Захар?

Но музыкальная коробочка — это такой нежный предмет…

— Скажи… ты добровольно сюда отправилась?

— Нет.

Скупо и напряженно. Мол, отстань. Но он прикинулся туповатым и участливым:

— Пожизненное?

Она промолчала. Значит, он угадал верно.

— За что?

— За убийство, — сухо сказала она. Подтекст: мол, осторожней со мной все-таки, не заходи слишком далеко.