Курортный роман с продолжением
Шрифт:
– А знаешь, что такое бред ревности? – вдруг спросил Георгий, оторвавшись от нее. – Что-нибудь слышала об этом? Читала, быть может?
– Ничего я не знаю. Не читала, не слышала, не имею представления. Зачем мне?
– И слава Богу, Катя. И не читай, не узнавай. Не надо тебе, – договорил он, снова прижав ее к себе.
– Гошка, ты ревнуешь, потому что не веришь мне. Ты удивительно глуп, Георгий. Надо же, дожить до глубокой старости и остаться таким глупым. Сколько можно повторять – мне нужен только ты! Я люблю тебя! Так за что же я все время получаю? То от твоего Мишки, теперь и от тебя.
– За что? – он вновь помрачнел. – За то, что ты молода и прекрасна, как майский сад, любимая. За то, что я не стою такого царского подарка. А что, по-твоему, я должен думать? Что я, старый хрен, потрепанный жизнью и многократным
– А мне ничего не надо, кроме твоей любви, Гошенька.
– Домик у моря… – продолжил он, не слыша ее, – стариковская мечта. Он не нужен тебе, этот маленький домик. И я тоже скоро перестану быть тебе нужен. Ты должна блистать и сверкать, покорять и восхищать, а не сидеть со мной в этом домике, уставившись в морскую даль…
– Хватит, остановись, прошу тебя, – она закрыла ему рот рукой. – Не хочу я никого покорять и не собираюсь ни перед кем блистать. Ты же знаешь меня, чувствуешь. Догадываюсь, откуда ветер. Ну, да Бог с ним, старым дураком. Ты – это все, что мне нужно. Я хочу одного – быть с тобой. И только с тобой! Всегда! Не знаю, как убедить тебя. Женись на мне поскорее, и все наладится. Жили же так Высоцкий с Влади, и мы сможем какое-то время. По крайней мере, ты успокоишься.
– Не говори глупости, – твердо сказал Георгий, отстранив ее от себя. – Ты не Марина, а я не Володя. Я никогда не буду спокоен, живя с тобой порознь.
– Почему? Чем я хуже? Почему Высоцкий доверял признанной красавице, звезде мирового кинематографа, а никому не известная Катя не достойна твоего доверия? – возмутилась она.
– Почему? А ты вспомни, что было в «Золотом колосе» в мой последний приезд перед еры… перед тем, как я пропал.
Катя напряженно вспоминала – что же такого особенного произошло в тот далекий мартовский день? Она помнила, что они долго гуляли по ВДНХ, замерзли, проголодались, зашли в ресторан пообедать. В дальнем конце пустынного зала за длинным столом сидела единственная компания. Гомон веселых голосов гулко отдавался под высокими сводами. Георгий занял столик подальше от шумного общества. Катя захотела курить и рылась в сумке в поисках зажигалки. Она держала в руке незажженную сигарету, недовольно оглядываясь по сторонам. Георгий пожал плечами.
– Ничем не могу помочь. Подожди официанта.
Вдруг он оживился и, задрав голову, стал смотреть в сторону веселого стола. Катя тоже обернулась. Мужчина, сидящий у самой стены, влез на уставленный закусками стол и шагал по нему прямо в ботинках под громкий смех и подбадривающие выкрики. Дойдя до конца стола, он спрыгнул и направился к ним, держа в руке горящую зажигалку. Катя заметила, как по мере его приближения каменеет Георгий. Подойдя к их столику, незнакомец склонился в глубоком поклоне и поднес ей огонь. Она прикурила, поблагодарив. Мужчина поклонился еще раз и вернулся к друзьям.
Георгий молча листал меню, пока не принесли заказ. Весь обед он был задумчив и неразговорчив, а она о чем-то оживленно болтала. Он вдруг прервал ее неожиданным вопросом «Если такое возможно, когда я рядом, что же творится здесь без меня?». Катя засмеялась «Страшные дела здесь творятся без тебя, Гошка».
Больше они не вспоминали о случае в ресторане. Казалось, Георгий забыл о нем, а Катя тем более. Все оставшееся до отъезда время ничего необычного в его поведении она не заметила. А сейчас он чуть было не проговорился о своих срывах, и причиной последнего, оказывается, был инцидент с зажигалкой. Катя растерялась. Что же это за срывы, после которых у него открываются язвы и обуревают черные мысли? Впервые она услышала о них, стоя под дверью бабы Зои. Спросить тогда, в чем они заключаются, было равносильно признанию в недостойном подслушивании, а теперь и подавно решиться на это она не могла. Георгий и так оказался излишне мнительным и подозрительным. А, узнав о розыскных действиях за его спиной, еще и уважать перестанет…
Надо набраться терпения и ждать, когда он окончательно уверится в ней. А пока жалеть, прощать, утешать, рассеивать подозрения, отвлекать от черных мыслей, лечить его язвы. И любить, любить, любить!
Нежно, преданно, верно. Молодого и старого, веселого и грустного, здорового и больного. Самого лучшего. Самого удивительного. Самого-самого. Единственного. Любить! Пока бьется сердце, пока длится жизнь…Глава 8. Достоевщина
В это лето Георгий больше не приезжал. Катя терпеливо ждала. Отдыхать не поехала, объяснив родителям, что возникли сложности на работе. Она надеялась, что Георгий объявится неожиданно, и хотя бы пару недель они отдохнут вместе. Но, кроме короткой открытки в августе с дурацким содержанием «Апельсины в бочках отгружены. Пейте яблочный сок», ничего больше не получила. Обратный адрес отсутствовал, штамп безнадежно смазан.
Как-то субботним вечером позвонил Евгений, предложив завтра вместе навестить сына. Катя не видела причин для отказа, и утром он заехал за ней. По дороге в лагерь он говорил о рабочих делах, а Катя делала вид, что слушает, но думами была далеко. Она не заметила, как машина свернула на проселочную дорогу и остановилась у обочины. Евгений защелкал зажигалкой.
– Ты куришь? – удивилась она, вспомнив сон прошлого лета.
– Балуюсь помаленьку… – Он неловко держал сигарету и стряхивал пепел указательным пальцем, как в том южном сне.
– Мы приехали или это саностановка? – выглянула она из окна.
– Мне надо сказать тебе кое-что, – нахмурился Евгений.
– Слушаю.
– Считаю, ты должна знать, – он нерешительно взглянул на нее и затем выдохнул – У меня женщина, Катя.
Она ненадолго задумалась и развернулась к нему.
– Жень, а зачем ты рассказал мне об этом?
– Потому, что люблю тебя, – с досадой ответил он. – Понимаю, это странно звучит в свете только что сказанного, но иначе не могу.
– И какой реакции ты ждешь? Только честно, – с интересом спросила она.
– Честно? – Евгений покраснел, что случалось с ним крайне редко. – Хорошо, давай честно. Я хочу, чтобы ты сейчас же, сию минуту бросилась мне на грудь и сказала, что больше не будешь меня мучить, что ты любишь меня и возвращаешься ко мне.
Она не ожидала услышать то, что услышала. Сердце болезненно сжалось. Евгений смело сбросил перед ней маску ироничной доброжелательности, так успешно и долго освобождавшую ее от укоров совести и обременительного сострадания.
– Женечка, – мягко сказала она, – спасибо за откровенность, но это невозможно.
– Невозможно сейчас?
– Думаю, в принципе.
– Не верю! – воскликнул Евгений. – Ты хотела, чтобы я был честен с тобой, а сама лжешь! Я же не слепец! Я вижу, что все пошло не так, как ты себе нафантазировала. Ты ведь одна сейчас? И довольно давно одна.
– Это ни о чем не говорит и ничего не означает! – перебила она его. – Все не так, как тебе представляется. Даже когда я одна…
– Все! Не продолжай, я понял. Тему закрыли, – мрачно оборвал ее Евгений.
Катя замолчала. Она хотела сказать ему, что больше не чувствует тоскливой опустошенности, которые так часто ощущала при всей искренности и регулярности его внимания. Нелегкие, подчас слишком долгие ожидания встреч с Георгием, конечно, истомили ее, но она ни за что не променяла бы их на многолетнюю стабильность неопределенности. А известие о появлении у Евгения любовницы перенесла почти безболезненно, не считая совсем крохотного укола. Она привыкла считать его своей собственностью, и теперь с интересом поглядывала на него оставшуюся часть пути. Ничего удивительного, что у такого красивого, совсем еще молодого мужчины появилась женщина. Да и в чем она может упрекнуть его? Она сама оттолкнула его, надолго оставив наедине с мужскими проблемами. Он не хотел ее отпускать, делая все возможное, чтобы быть с ней. Простил ей ее замужество, похожее на предательство, не упрекнув ни словом. Готов простить и, как выяснилось, уже простил ее нынешний роман, по всем их критериям – настоящую измену. Он даже немного пугал ее своими реакциями на ее метания. На минуту она представила, как бы повел себя Георгий, если бы и сотая их доля коснулась его. При довольно самолюбивой и страстной натуре Евгений проявлял удивительное великодушие и доброту, которых она не заслужила. Было бы нелепо требовать от него еще и монашеского подвига. Ей даже хотелось расспросить его, кто эта женщина, где и как они познакомились. Но она воздержалась, опасаясь, что простое женское любопытство может быть истолковано им неверно.