Курсант: Назад в СССР 11

Присутствующие молча удивились, Горохова про подробности полета человека из тапок никто расспрашивать не решился, а шеф попытался сразу перевести разговор дальше, в рабочее русло.

— Проверить надо этого Сёму, потрясти… Вот гад, а таким подсолнушком прикинулся. В трусах и майке щеголял, как обычный домашний алкаш.

— А что это у вас под глазом, Никита Егорович, — бесхитростно спросил Федор.

Горохов потер еле заметный синяк.

— Я же говорил, что он буйный, — вставил свое веское слово Катков. — А вы говорите, безобидный…

— Андрей Григорович, возьми Кондейкина в разработку. Не зря же он к нам в помощники напросился, письмо на работу еще благодарственное клянчил. Ближе к нам стать хотел.

— Сделаю, — отозвался я.

— Что еще наработали, товарищи? — Горохов обвел нас взглядом немного осуждающим, дескать, несколько дней уже в Литейске, а расследование не продвинулось. Одни загадки и ребусы.

— Вы говорили проверить владельцев наградного холодного оружия, — Федя даже встал.

— Проверил?

— Не успел, но кое-что нашел. Вот, смотрите, — Погодин с важным видом вытащил из блокнота вложенный листочек, явно вырванный из какой-то книги. Там была чья-то черно-белая фотография, отпечатанная типографским способом.

— Что это? — Горохов взял листок, а мы сгрудились у его стола, вытянув шеи.

— Это же Светлицкий, — пробормотал шеф. — Ты что мне его портрет суешь? Где взял?

— Вырвал из библиотечной книжки.

Начальник громко цокнул языком.

— Нельзя портить социалистическое имущество, Федор, тем более, книгу. Книга — наш друг и учитель, тебе в школе об этом не говорили?

— Так я ради дела, Никита Егорович, посмотрите, что на заднем фоне фотографии.

— Ну если для дела, то можно, — на полном серьезе кивнул Горохов, вглядываясь в изображение, на котором писатель был запечатлен, судя по всему, в своем домашнем кабинете, а на стене за ним висел интересный предмет. — Ого! Это что?.. Кинжал?

— Он самый. Похоже, что старинный, — сиял Федя. — Вон какие ножны замысловатые.

— Ай да Федор, ай да молодец!

— Изымать надо ножичек, — продолжал заслуженно хорохориться оперативник.

— Не подпишут нам обыск, — Горохов постучал пальцами по столу. — Тут надо тоньше сработать. Проверить как-то параметры этого кинжала и с данными экспертизы по трупу Завьяловой сверить. Как это сделать, ума не приложу…

— Есть у меня одна мыслишка, Никита Егорович, — проговорил я, а Света при этом недовольно на меня покосилась.

Кажется, она уже опасалась наших с начальством новых залихватских идей.

* * *

— Разрешите, — я постучал в открытую дверь кабинета с табличкой «Старший следователь прокуратуры Соловейчик В. А.».

— Андрей Григорьевич? — девушка в синей форме вытаращилась на меня, как на привидение. — Конечно, входите. Какими судьбами?

— Меня Горохов послал, — я положил на стол Вари бумажку. Кабинет ее отличался от привычных казенных помещений некоторым уютом, какими-то картинками на стене и прочими фикусами на подоконнике. — Вот… Это ходатайство. Просим дать ознакомиться с материалами дела по Завьяловой.

— Отдать вам дело не можем, — растерялась Варя.

— Да я здесь посмотрю, не беспокойся. И мы же на «ты», помнишь?

— Ах, да, конечно! — ее щеки порозовели, а глазки заблестели.– Сейчас, только у начальника завизирую твой документ.

Она схватила бумажку и упорхнула, а я осмотрелся. На стене часы подарочные, явно от старого хозяина кабинета остались. Батареи отопления зашиты по-советски — листами полировки с округлыми дырочками. Шкаф для бумаг, стулья для посетителей и письменный стол с флакончиком лака для ногтей, пилочкой и зеркальцем. Еще парочка помад вперемешку с карандашами. Следит за собой прокурорский работник, сразу видно.

— Все, шеф дал добро, — Варя спешно зашла в кабинет, будто боялась, что я не дождусь и сбегу. — А зачем вам это дело? Вы же маньяками занимаетесь.

— Ну ты же понимаешь, что в Литейске ни одно нераскрытое убийство не должно остаться без внимания товарища Горохова. Он же из Генеральной. Вот приедет в Москву, а его спросят, как он там на месте контролировал раскрытие особо тяжких преступлений, совершенных, заметь, в период его здесь пребывания.

Я специально говорил так, будто самому скучно о таком рассказывать. Мол, я бы с вами совсем о другом…

— Ну, да, да, — Варя понимающе закивала, ее распущенные волосы колыхнулись, обдав меня приятным цветочным запахом. — Понимаю… Прочная законность — неотъемлемая часть социалистической демократии, строгого соблюдения принципа социальной справедливости.

— Ого, какие слова знаешь…

— Да это не мои, это Горбачев сказал на сессии Верховного Совета, а нас конспектировать подобную чушь заставляют на занятиях по политической подготовке. Ой! Я опять сейчас лишнего наговорю… Хотя шампанского и не пила.

— Ничего, — подмигнув, перешел я на шепот, — честно признаться, я сам нашего Генерального не особо уважаю.

— Ты что, диссидент?

— Нет… Я милиционер.

— А я скучаю по заграничным поездкам. Раньше папа всегда брал меня с собой на литературные форумы. Там люди совсем по-другому живут. Ты просто себе не представляешь!

— Представляю, — я аккуратно ей подмигнул.

— Ты тоже там был? — заговорщически спросила девушка, придвинувшись ко мне слишком близко, я даже почувствовал ее сладковатое дыхание.

— Нет, — соврал я. — Но наслышан.

— А хочешь, я тебе расскажу про Европу? Не здесь, не сейчас. Давай вечером сходим в кафе.

— Ну, если про Европу, то можно…

— Вот и договорились.

«Птичка в клетке» — хотелось сказать мне, как спецагенту из какого-нибудь фильма, но сказать было некому, и скрытой рации в карандаше у меня не было, так что я лишь улыбнулся тому, как удачно прошел мой поход в прокуратуру.

Для вида я полистал дело. Даже нашел там интересные моменты, выписал себе в блокнот, да и распрощался с Варей до вечера.