Курсанты

Руки его всегда были в карманах, под мышкой – чёрный потрёпанный портфель с конспектами. В свои 38 неполных лет он был холост, жил в общежитии, женщин боялся панически, потому что был на редкость скуп. А на женщину-то ведь нужно тратиться. В кино никогда не ходил, исключая бесплатные сеансы для курсантов. Коллеги по работе относились к нему иронически, и в преподавательской комнате он всегда был объектом незлобивых шуток. Особенно доставалось ему от преподавателя сопромата и авиадвигателей Николая Михайловича Карпушова, человека, любившего юмор, пиво и женщин.

Была у Лещенко и ещё странность: он любил говорить афоризмами, вставляя их к месту и не к месту. А многие придумывал сам. Никто никогда не видел его улыбающимся. Очень редко подобие улыбки возникало на его лице, когда он удачно вворачивал в свою речь тот или иной афоризм, но глаза при этом оставались холодными, как две отшлифованные льдинки. С ним нельзя было спорить, если ты даже сто раз прав. Пытавшиеся это делать, потом долго и нудно ходили к нему на пересдачу хвостов.

Лекции он читал, никогда не отрываясь от конспекта, а едва стоило это сделать, как начинал путаться. Да и оценки как-то странно ставил. Иногда за крайне плохой ответ мог поставить четыре – высший бал, а иногда за хороший ответ тройку, а то и двойку. Если у кого-то возникали вопросы или кто-то просил что-то повторить, он воспринимал это, как провокацию и, улыбнувшись одной из своих ледяных улыбок, заставлял стоять этого курсанта до конца урока, добавляя при этом:

– Не дойдёт через голову – дойдёт через ноги.

Нередко к концу занятий в аудитории стояли столбами половина группы. Первоначально он производил на нас гнетущее впечатление, но потом к его странностям привыкли и даже ждали его уроков, чтобы поднялось настроение. Ну а неуды – вещь поправимая.

Утром, как всегда за десять минут до начала занятий пришли в УЛО. Кафедра авиационных приборов была на втором этаже. Старшина Тарасов Володя предупредил дежурного по классу парня из Краснодара Виктора Плыса, весело хохочущего:

– Подготовься, Плыс, доложи громко и чётко. Иначе будешь стоять у кафедры, как пень.

– Да понял я, старшина, не волнуйся!

Прозвенел предупредительный звонок. Это был звонок для курсантов. В курилке торопливо заглатывали последний дым курильщики, швыряли недокуренные сигареты и мчались в класс, чтобы успеть до появления преподавателя. Кто не успевал, даже входя в класс за спиной входящего туда преподавателя, считался опоздавшим. И мог схлопотать наряд вне очереди. Второй звонок звенел через две минуты. Он означал начало занятий и был сигналом для преподавателей, и имелось в виду, что преподаватель был уже в классе. На практике же так всегда не было. Преподаватели, как правило, опаздывали. Надо сказать, что все звонки давали те же курсанты – дневальные по УЛО – учебно-лётному отделу. И не засекали они по секундомеру. Иногда даже забывали вовремя нажать кнопку звонка. Но на этот раз дневальный был пунктуален.

Дежурный Плыс, несколько раз отрепетировав доклад и решив, что вызубрил его, сел за стул кафедры преподавателя, ожидая второго звонка, когда и должен был громогласно и чётко доложить вошедшему преподавателю о готовности группы к занятиям и расходе людей на сегодняшний день, то есть отсутствующих по уважительным и не уважительным причинам.

Но второго звонка не было. И Плыс, развалившись в кресле преподавателя и вытянув длинные ноги в громадных кирзовых ботинках вдоль стены, с безмятежной улыбкой с кем-то болтал. В дальнем углу, как всегда, о чём препирались Серёга Каримов с Шефом и заразительно хихикали, и от них исходило больше половины шума, создаваемого в классе. Усердно помогал им Цысоев, смеясь не менее заразительно и чего-то при этом комментируя. Сразу с двумя заядлыми спорщиками – Володей Архинёвым из Одессы, и Володей Кондрусом из Краснодара – по кличке Вофа, препирался Гарягдыев, доказывая, что шплинт, как он его окрестил, плохо знает авиационные приборы и от конспекта не может оторваться. А где-то сзади два казаха затеяли национальную борьбу.

Второго звонка не было. Преподавателя заметил старшина Тарасов, сидящий за первым столом у входа. Он-то и скомандовал вместо дежурного:

– Встать! Смирно!

Гремя стульями, все устремились по своим местам. И только Каримов с Шефом в последних рядах всё суетились и хихикали. Лещенко, как не пытался рассмотреть, вытянув шею, кто там и что делает – не смог. Ростом-то маленький, и за спинами стоящих ребят ничего не видно. Но вот он ступил на кафедру и стал сразу на полметра выше. С минуту смотрел в аудиторию своими стеклянными глазами. Наконец его взгляд встретился с глазами Каримова и Шефа, на физиономиях которых ещё не остыли смешинки. Лещенко ткнул пальцем в их сторону:

– Выйдите и станьте вон там у стены.

Остатки веселья моментально сползли с безмятежных лиц курсантов. Перед ним стоял, вытянувшись, дежурный по классу, но Дмитрий Максимович даже не удостоил его взглядом.

– Так, так! – произнёс он. – Весело начинаем рабочий день, народ. Ну, ничего, посмотрим, как дальше будете веселиться. – И многозначительно посмотрел на стоящих у стены курсантов Шевченко и Каримова. У Шефа лицо вытянулось и стало испуганным. Каримов опустил взгляд долу. Наступила мёртвая тишина.

– А теперь докладывайте, дежурный, – обернулся он к Плысу.

Плыс, довольно здорово перепуганный неожиданностью явления преподавателя, шагнул шаг в его сторону, громыхнув ботинками так, что Лещенко поморщился. Поднял руку вверх, пытаясь отдать честь, но вспомнил, что к пустой-то голове в армии нашей руку не прикладывают, руку опустил, зацепив ладонью лежащую на кафедре указку. Деревяшка с грохотом взлетела вверх, крутанулась в воздухе, и, падая, ударила Дмитрия Максимовича по плечу. Тот зловещим взглядом посмотрел сначала на дежурного, потом на упавшую, на пол указку.

– Так, так! Ясно! Докладывайте дежурный, докладывайте!

– Т-товарищ капитан…э.мм то есть, преподаватель, 116 учебное отделение пятой роты к занятиям готово. Отсутствуют двое – в карауле. Один болен – в санчасти. Доложил дежурный по классу курсант Плыс!

– Доложил курсант Плыс, – медленно произнёс Лещенко, не переставая стеклянным взглядом скользить по аудитории. – Нет порядка в классе, дежурный. И потому завтра дежурство повторите. Кстати, на конце два эс?

– На каком, извините, товарищ преподаватель, конце? – не понял Плыс.

В глубине раздался неподражаемо хихикающий женский смех шефа. Хи-хи-хи!

– В конце фамилии две эс или одна?

– А-а, в конце-то одно… одна буква, – осклабился Плыс.

– Так, так, значит, одна эс? – Дмитрий Максимович, скачками, похожими на скачки кенгуру, пробежался вдоль длинной кафедры, положил свой видавший виды портфель на стол и сказал, величаво махнув рукой:

– Садитесь все. А вы, Плыс, поднимите указку. Не надо её ломать.

Человек пять, вошедших после преподавателя, двинулись, было, к своим местам.

– Отставить! – повернулся к ним Лещенко. – Опоздавшие в класс у меня занимаются только стоя. Там, у дверей.

– Не дойдёт через голову – дойдёт через ноги! – захихикал Шеф у стены. – Хи-хи-хи!

– Хи-хи-хи! – тут же передразнил его Каримов и спрятал лицо за громадной спиной Лёхи.

Лещенко не обратил на это внимания и продолжал:

– Дежурный, перепишите мне всех опоздавших и всех смеющихся на листок. И вот этих – тоже, – ткнул пальцем в сторону закадычных друзей. – Завтра все они будут опрошены, и я сомневаюсь, что кто-то из них выдаст «на гора» больше тройки. Но и тройки у меня можно добыть только в поте лица. Никакой халявы не будет. А теперь старшина и дежурный, встаньте!