Курсанты
Шрифт:
– И дроби все заставим выучить.
– Да, и таблицу умножения тоже.
– Он знаете, как на пианино играет? Сам Бах позавидует!
– О чём вы говорите? Ему в школу в третий класс надо. Да и самолёт не пианино. Нет, не просите.
Казар был парень честный, не жадный и безобидный в отличие от некоторых своих земляков. За другого бы не просили. И когда за него встал и попросил старшина группы Тарасов, Карпушов не выдержал:
– Хрен с вами! – махнул рукой. – Дам шанс. – Он порвал рапорт, а после двоек, выставленных задним числом, поставил тощую тройку. Подумал и поставил
И за Казара взялась вся группа. Он был моим соседом по кровати и больше всего спрашивал меня. За каких-то пять дней мы раздраконили с ним все дроби. Хотя бы он стал иметь представление, что это такое и как их решать. Таблицу умножения, хохоча и повизгивая, с ним учил Лёха Шеф.
– Не бойся, Гриша, – уверял его Николай Иванович Цысоев, – если все дроби решишь – уже считай, что сдал. Трояк обеспечен.
– А если нэт?
– Ну, тогда… – разводил тот руками. Мы, дескать, сделали, что могли.
И Акопян решил подстраховаться. Уже через три дня в училище появились два его старших брата. Один – директор таксопарка, второй – директор музыкального училища в Ереване. Осталось тайной, (что, как, за сколько) они уговаривали нашего командира роты и Карпушова, но после их отъезда Казара оставили в покое. А Карпушов, вздыхая и матерясь негромко, ставил ему тощие тройки за решение дробей.
Чем ближе были экзамены, тем больше и чаще листали мы конспекты. А в военном цикле уже сдали два экзамена: по общевойсковой тактике и военной топографии. Но больше всего боялись аэродинамики и самолётовождения.
Три раза в неделю – вот беда – были политзанятия. Ни зачётов, ни экзаменов по ним не предполагалось, и мы украдкой читали другие конспекты. Тем более, что занятия проводили всегда разные люди: замполиты, преподаватели и, иногда, даже старшины. А в последние недели нашего пребывания в батальоне явился вдруг сам замполит батальона – заместитель Юрманова по политической части Агеев.
– Вопросы задавайте, больше вопросов, – успел шепнуть назад старшина Тарасов. – Тяните время до звонка, чтобы не спрашивал.
Агапову посыпался град вопросов. Первое время он отвечал с удовольствием, но вскоре понял уловку хитрой аудитории: вопросы задавали только русские ребята. Азиаты же сидели молча, ничего не понимая в политической коммунистической марксистско-ленинской белиберде. И он сказал:
– Ну, довольно вопросов. Побеседуем о наших делах. Я буду задавать вопросы, а вы отвечать. Вопрос первый: что вы знаете о политических органах нашей авиации? Когда они созданы, для чего? Обрисуйте их структуру. Может, кто-то хочет добровольно ответить?
Добровольцев не нашлось. Каждый пригибался за спину впереди сидящего, чтобы его не спросили.
– Ну что же, скромность не худшее качество, – заключил Агапов. – Тогда попросим ответить, – Агапов не зная ни одной фамилии курсантов нашей роты (да и других не знал) уставился в журнал. – Попросим ответить курсанта Каримова.
Все облегчённо вздохнули. Серёга задёргался, но быстро нашёлся:
– А с места можно отвечать, товарищ замполит? – встал он. – Я у доски волнуюсь, когда отвечаю по этому предмету. Да я
по любому предмету волнуюсь. Вот вчера отвечал Дмитрию Максимовичу, например. Предмет знаю, а вышел к доске – растерялся. В пот меня бросило.– А не тошнило? – спросил Агапов, понявший: курсант тянет время.
– Нет, не тошнило, – растерянно ответил Серёга.
– А сейчас не тошнит?
– Н-нет.
– Ну, тогда отвечайте.
– Значит, так, – бодро начал Каримов. – Наши славные политические органы были созданы в тысяча девятьсот мдвадцатом году. Они призваны были…
– В каком году? – переспросил Агеев.
– Ну, в этом самом, – Серёга, кося вниз глаза, никак не мог найти в конспекте нужной страницы. – Ну, где-то в тридцатые годы. Наверное. Я так думаю. Забыл точно, в каком году, товарищ замполит.
– Ладно, кто-нибудь потом дополнит, – разрешил Агеев, – продолжай дальше.
– Значит, органы эти были созданы для того, чтобы следить за этой… за порядком, и, значит, за дисциплиной. Ну и за всем остальным – тоже.
Что дальше говорить, он не знал. Мозг его работал лихорадочно, вспоминая, что им говорили на прошедших занятиях. Ничего не вспоминалось.
– Ну, вот, например, – нашёлся он, – на улице ещё холодно, ночью минус двадцать, а в казарме холодно. Всю ночь не спишь, в голову ничего не лезет. Учишь, учишь – а никак…
– Это потом, товарищ курсант, – перебил его замполит. – Отвечайте по существу.
Что говорить по существу Серёга не знал. Возникла явная угроза схлопотать неуд, и он мучительно искал выход. И, о, счастье! На столе преподавателя он увидел почётную грамоту.
– А кому эта грамота, товарищ замполит?
– Это грамота нашему батальону за первый квартал нового года, – ответил Агеев. – Но я слушаю.
Пока замполит отвечал, Серёга, напрягши ухо-локаторы, успел услышать несколько разрозненных фраз подсказок, шёпотом лившихся к нему со всех сторон. Кое-как сгруппировав их, что-то пробормотал.
– Слабовато, – заключил замполит. – Тогда ещё вопрос к вам. Вот я являюсь замполитом батальона. Может ли моё персональное дело разбирать партийная организация батальона?
– Может, – уверенно ответил Каримов.
– Нет, не может, – перебил Агапов. – А почему?
– А почему? – переспросил Каримов.
– Потому, что я являюсь её руководителем.
– Нет, не может, – елейным тоном повторил Каримов, – потому, что вы являетесь её руководителем…
– А кто же может? – вопросил замполит, продолжая. – А может только вышестоящая партийная инстанция…
– А может только вышестоящая партийная инстанция, – заключил Серёга торжественно.
Прозвенел звонок и Каримов приободрился. Даже больше, решил подстраховаться, обнаглел и произнёс:
– Звонок помешал, я бы ещё мог говорить.
– Вы и так достаточно сказали, – с иронией произнёс замполит. – Все свободны.
Едва Агеев скрылся за дверью, Каримов метнулся к журналу. Напротив его фамилии красовалась жирная тройка. А рядом стоял знак минус.
– Я не гордый, – уныло улыбнулся Серёга. – Всё равно это не двойка и наряда вне очереди не получу. Лишь бы основные экзамены сдать нормально.