Курский излом

Слабыми оказались и советские противотанковые мины. В лучшем случае от их взрыва разбивало гусеницы и отрывало катки. Пробить же днище машины или полностью уничтожить ее они были не в состоянии. Подразделения немецких танковых полков сразу после боя незамедлительно подводили тягачи или те же линейные танки, под прикрытием дыма оперативно эвакуировались подбитые машины, и имевшие незначительные повреждения быстро восстанавливались.

Военный совет фронта немедленно потребовал от войск расстреливать бронетехнику врага до полного ее уничтожения. Суть этого распоряжения передал в свои бригады штаб 5-го гв. Стк в 22.00 7 июля:

«1. Установлено, что артиллеристы и танкисты при отражении танковых атак противника при первом же повреждении танка оставляют его в покое. Противник, используя это положение, ночью, а иногда и днем оттаскивает танки в тыл и быстро их восстанавливает, вводя в строй. Командир корпуса приказал:

1. Каждый танк противника надежно расстреливать и приводить в полную негодность или сжигать выстрелами»{632}.

Выше уже отмечалось, что на Н. Ф. Ватутина оказывалось ежедневное давление из Москвы. Ставка была недовольна складывающейся обстановкой на Воронежском фронте и требовала остановить дальнейшее продвижение врага. Еще были свежи в памяти обе харьковские катастрофы, поэтому дать стопроцентную гарантию, что они не повторятся, никто не мог. Ежедневные звонки И. В. Сталина и членов Политбюро ЦК ВКП(б) создавали в штабе фронта нервную обстановку. Об этих разговорах Н. Ф. Ватутина с членами Ставки ВГК пойдет речь чуть позже, а сейчас обратимся к воспоминаниям члена Военного совета, они ярко передают атмосферу тревоги и напряженности, царившей в это время в штабе фронта. [676]

«Сражение разгоралось, — вспоминал Н. С. Хрущев{633}. — У нас с Ватутиным стала проявляться тревога: мы все же не ожидали такого нажима. Чрезвычайно встревожило нас известие, что появились какие–то новые танки противника с такой броней, которую не берут наши противотанковые снаряды. Дрожь прошла по телу. Что же делать? Мы отдали распоряжение, чтобы артиллерия всех калибров била по гусеницам. Гусеница у танка всегда уязвима. Если и не пробьешь броню, то гусеницу снаряд всегда возьмет. А перебил гусеницу, и это уже не танк: вроде неподвижной артиллерии. Появится облегчение. Наши стали именно так и действовать, причем довольно успешно. Одновременно мы начали бомбить танки с воздуха. И тут же доложили в Москву, что встретились с новыми танками. Немцы звали их «тигры»… Нам вскоре прислали новые противотанковые снаряды, которые поражали броню «тигров» — кумулятивные снаряды, прожигавшие металл. Однако «тигры» успели поколебать уверенность действий нашей противотанковой артиллерии. Мы–то считали, что все нам нипочем и разгромим немецкие танки…

Вообще очень важные происходили тогда события. Решалась судьба войны и судьба страны. Многое неприятно сейчас вспоминать. И обстановка сейчас другая, и время другое…

…враг оттеснил нас к третьему рубежу обороны. Три ее полосы, включая последнюю, имели противотанковые рвы, различные земляные и полевые укрепления, огневые позиции для пехоты, артиллерии и танков. И почти все это он за неделю преодолел, пока не уперся в тыловую армейскую полосу обороны. Особенно острой сложилась ситуация у станции Прохоровка, в направлении Курска»{634}.

Моральное состояние командующего фронтом, без всякого сомнения, играло важную роль в ходе проведения операции. Но Николаю Федоровичу пришлось побывать не в одной сложной переделке, и он прекрасно понимал: И. В. Сталин ничего не забывает. Но, как и каждый командующий, хотел завоевать его расположение, тем не менее пока все это были [677] «рабочие моменты». Судить о его деятельности Верховный будет по итогам операции. Поэтому Н. Ф. Ватутин, конечно же, переживал, как любой человек, но больше всего его заботило другое — сообщения разведки об интенсивном сосредоточении на обояньском и прохоровском направлениях значительных резервов противника.

Разведслужба в войсках Воронежского фронта, в том числе и штаба фронта, была налажена, мягко говоря, отвратительно, об этом мы еще поговорим. Отмечу лишь, что главными ее недостатками являлись: низкая профессиональная подготовка офицеров, плохо налаженная аналитическая служба, а руководство отделов и управлений было склонно преувеличивать силы противника. Читая сводки, подписанные заместителем начальника штаба фронта по разведке генерал–майором Виноградовым, нельзя не отметить, что разведчики часто обнаруживали целые соединения противника там, где их и в помине не было. Так, на третий день операции «Цитадель» по–прежнему сообщалось, что дивизия СС «Лейбштандарт» действует в полосе 7-й гв. А, а через некоторое время на прохоровском направлении разведчики найдут 16-ю мотодивизию, которой в полосе фронта вообще не было.

Абсолютно недостоверная информация поступила на стол Н. Ф. Ватутина и во второй половине дня 7 июля. Согласно донесениям, противник наращивает силы, подводя из глубины новые резервы. Разведуправление утверждало, что зафиксировало перед фронтом И. М. Чистякова и М. Е. Катукова целый вражеский корпус из трех дивизий, которого в действительности там не было. Вообще это сообщение о корпусе было очень странным и полностью оторванным от реальности. Помимо того что разведка истолковала переброску 3-й тд в район Луханина как появление нового соединения, к ней добавили, непонятно в силу чего, еще две несуществующие дивизии. Процитирую разведсводку на 12.00 7 июля:

«На томаровском направлении противник ввел в бой свежую пехотную дивизию (предположительно 328-й пд) и танковую дивизию (предположительно 19-й тд), развивая успех в северо–восточном направлении на Беленихино.

В районе Коровино, Бутово, Дмитриевка в 8.00 7.7 авиаразведкой установлено скопление до 2000 автомашин и танков (предположительно сосредоточилась 6-я тд).

В 2.00 7.7 противник ввел свежую танковую дивизию (не установленной нумерации) и предпринял атаку танками до 150 единиц с рубежа Беловская»{635}.

Командующий фронтом стоял перед дилеммой. Он знал, [678] что никто не застрахован от ошибок, случаев, когда к нему на стол попадала не проверенная до конца информация, было немало. В то же время абсолютно не верить в собранные разведуправлением фронта сведения было опрометчиво. В данном конкретном случае информация о появлении нового корпуса врага не имела каких–либо тяжелых последствий для фронта. Скорее наоборот, данные о появлении 19-й тд явились одним из аргументов при обосновании просьбы передать фронту несколько танковых корпусов в шифровке 6 июля на имя Сталина. И, вероятно, этот аргумент был принят во внимание. В других же случаях ошибки разведки существенно осложняли понимание намерений противника и создавали большие сложности при проведении операций.

Думаю, читателю ясно, в сколь непростом положении на исходе 7 июля находился Ватутин, обдумывая дальнейшие шаги. Причем значительную часть вины за создавшуюся обстановку Ставка должна была взять на себя. Поэтому для объективного анализа и оценки его последующих действий считаю крайне важным обязательно учитывать приведенные выше факты. Но вернемся к планированию командующим фронтом действий на 8 июля.

Судя по документам, во второй половине дня Н. Ф. Ватутин решил, что немцы в ближайшее время попытаются осуществить оба удара — и на север, вдоль шоссе на Обоянь, и на северо–восток, тем самым постараются окружить 31-й тк. Основанием для этого послужили и данные разведки о сосредоточении резервов, и трезвый расчет.

Стремление противника как можно быстрее двигаться на север было очевидно. В то же время с каждым шагом в глубь нашей обороны росла угроза на обоих флангах 4-й ТА. И любой военачальник непременно в этой ситуации постарается как можно быстрее ликвидировать эту угрозу. Причем если против советских войск в излучине Пены неприятель мог выставить временный заслон и двигаться дальше, то рубеж Красная Поляна, Кочетовка, Сухо — Солотино, Большие Маячки, Малые Маячки, Грезное был для немцев более значительным препятствием. Этот участок подобно клину врезался в стык двух вражеских группировок, двигавшихся на главном направлении, и раскалывал их, создавая серьезную угрозу смежным флангам. Поэтому командование Воронежского фронта ожидало, что 8 июля наряду с ожесточенными боями южнее линии Верхопенье — Гремучий немцы нанесут удар по флангам 31-го тк. Не исключено, что будет предпринята попытка взять корпус в кольцо, это обычная практика противника.