Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Курзал

Катерли Нина Семеновна

Шрифт:

Было бездумно и легко. Весь день они с Лизой бродили по городу. Александр Николаевич прекрасно знал Горький, не раз бывал здесь в командировках, и теперь с удовольствием показывал ей центр: Свердловку — главную улицу со старинными купеческими домами, Кремль, где в маленьком кафе они пили горячий шоколад, а главное, вид на Заволжье со знаменитого Откоса. Потом они отправились к домику Каширина, и Губин в подробностях изложил Лизе все, что знал о жизни Алеши Пешкова в Нижнем. Из какого-то Лизиного замечания понял, что ей об этом кое-что известно, и удивился: до сих пор молчала, дичилась и оттого производила впечатление деревенской дурочки, впервые приведенной на салют, сплошные «ахи» да «охи». Нарядная, в туфлях на высоких каблуках, от которых, как потом выяснилось, у нее болят ноги, ходила рядом, тихо светясь, и поражалась: Откос такой высокий, Кремль такой старинный, а шоколад такой вкусный.

Так

оно и пошло день за днем, ночь за ночью. Лиза оставалась тихой и неразговорчивой, вечерами уютно вязала, а Губин мог сколько угодно отсутствовать, играл на палубе в шахматы с Ярославцевым, вел с ним длинные беседы, в сумерках прогуливался от кормы до носа. Зато возвращаться в каюту теперь было приятно: бросив спицы, Лиза бежала за кипятком, заваривала чай, накрывала на стол. Потом долго сидели друг против друга, неторопливо перебрасывались словами. Потом обычно возникала пауза. Тогда Губин поднимался и пересаживался к Лизе…

На стоянках они всегда ходили вдвоем, решительно отказавшись от экскурсий. Толпа есть толпа, — объяснил Губин. С обязанностями гида он вполне справлялся, помогли еще весной купленные Машей проспекты и путеводители. Лиза чинно выступала рядом, послушно смотрела в указанную сторону. На традиционный вопрос, понравился ли ей город, неизбежно отвечала, что очень! Оч-чень! И — кто ее знает? — говорилось это вроде искренно.

Губин удивлялся, что Лиза совсем не читает. Вяжет или просто сидит, глядя на него. Вот что оказалось неожиданно трудным, так это специально изобретать темы для разговоров! Рассказывать о себе она явно не хотела, и хорошо: ее прошлая жизнь, равно как и будущая, Губина не касалась. Не должна была касаться. Не должна!

В Казани решили в виде исключения пойти на экскурсию. Во-первых, город далеко от пристани, неизвестно, как добраться самим, а экскурсию везли на автобусе, во-вторых, Губин никогда здесь не бывал, а сведения в путеводителе оказались скудными. Словом, поехали. И вот, стоя посреди Кремля и внимая маленькой, верткой и очень зычной экскурсоводше, Александр Николаевич услышал, что именно здесь, в Казани, «происходило долгожданное воссоединение русских князей и братской орды с помощью войск Ивана Грозного» (?!).

— Блестяще, — вполголоса сказал он Лизе, стоящей рядом.

— Что? — Она ответила ясным взглядом.

— Так. Ничего. — Губин высвободил руку и отошел. И Лиза, конечно, экскурсовода больше не слушала, кидала на Губина тревожные взгляды и по дороге к автобусу попросила:

— Давай уйдем? Походим сами. Ты мне расскажешь… А потом — в универмаг…

— Вот и прекрасно, — тотчас перебил ее Губин, — иди в универмаг. Встретимся на теплоходе. Найдешь дорогу?

— А может, лучше по городу? Я, в крайнем случае, могу и без магазинов, я — просто так, мне даже лучше… — испугалась Лиза.

— Никаких крайних случаев. Не хватало еще, чтобы я лишал тебя удовольствий. Запомни: никто никого не должен обременять. Тебе нужно что-то купить? Иди и покупай на здоровье, а я магазины терпеть не могу, хочу пройтись. Все довольны, никто никому не мешает. Так?

— Так, — сказала она упавшим голосом. И покорно ушла по своим делам, а Губин — куда глаза глядят. На теплоход он вернулся первым, но не успел даже переодеться, как появилась запыхавшаяся Лиза, точно следом бежала. Губин взял у нее из рук сумку, а ей протянул букет красных роз.

— Это — мне?! — Лиза даже попятилась. Вид у нее был потрясенный.

— Тебе, тебе. — Он рассмеялся. — Кому же еще?

Весь этот день она ходила торжественная. С очень серьезным лицом.

Губин не выполнил данное себе обещание писать домой ежедневно. Начинал и откладывал, хотя стоило ему достать ручку и открытки, Лиза обычно старалась уйти, тут же выдумав какое-нибудь дело: «Надо к девочкам, Ира просила показать, как вывязывают манжеты». Но Губин знал: с того дня, как Лиза перешла в его каюту, отношения с Катей и Ириной у нее разладились. За столом, конечно, был полный политес, но Губин несколько раз исподволь замечал, как Ирина посматривает на Лизу — безо всякой симпатии. Нет, писать домой он не мог совсем не потому, что Лиза в данный момент находилась рядом, а потому, что она вообще присутствовала в его жизни. Начав описывать здешнюю свою жизнь, прогулки, впечатления, он моментально чувствовал фальшь. И однажды с ужасом представил себе, как, вернувшись домой, будет подробно рассказывать о поездке. Подробно, день за днем, как делал всегда, приезжая из командировок. Он увидел: утро, накрытый по случаю его возвращения праздничный стол, пироги, черный кофе, такой, какой умеет варить только Маша. Солнце заливает кухню, поблескивает розовый кафель стен, медная посуда на полках… И вдруг понял, почему в его воображении все время возникают еда, кастрюли,

клетчатые занавески, блестящий, вымытый накануне пол… Он все время отдаляет, откладывает тот момент, когда увидит Машино лицо. И сразу увидел ее, сидящую напротив за столом — внимательную, ждущую, когда он начнет говорить, заранее радующуюся тому, что ему было хорошо и интересно. И ведь сколько всего он смог бы ей рассказать, только ей — уж она-то все поймет и увидит его глазами… Скорей бы Пермь, там теплоход стоит двое суток, и Губин обязательно дозвонится домой, а тогда и открыток не надо.

Теплоход уже двигался по Каме, погода держалась отличная, и Александр Николаевич часами простаивал у борта с биноклем. Над рекой поднимались высокие лесистые берега с красными обрывами, на воде, как поплавки, покачивались разноцветные надувные лодки с застывшими в них рыболовами. На рыболовов Губин смотрел с завистью, хотелось немедленно сойти с теплохода и остаться здесь, поселившись в одной из палаток, прилепившихся внизу у самой воды. «Зеленые стоянки»— два-три часа на природе — вызывали у него довольно странное ощущение, будто все эти красоты — тропинка, с одной стороны которой поле, а с другой — высокий, светлый лес, или старинный городок с домами в резных наличниках, — будто все это не для тебя, и ты вовсе не идешь узкой деревенской улицей (совершенно пустой, только древняя старуха, укутанная в платки, безмолвно греется на солнце, сидя возле вросших в землю ворот, да огненный петух что-то клюет в лопухах), ты не идешь здесь, а смотришь на все это со стороны. Как в музее, где на каждом экспонате табличка — «не трогать», а сзади уже напирает новая группа: проходи дальше, к следующему стенду. Это было грустное чувство непрерывного расставания, и однажды Губин поделился своими ощущениями с Лизой. Та, как всегда, поспешно закивала. В общем-то, это был дохлый номер — обсуждать с ней такие вещи, ведь теперь, ко всему прочему, стало очевидно, что природа и старина на нее не действуют. Ходила скучная, только потому и ходила, чтобы не сидеть одной на теплоходе. Зато доставить ей удовольствие в больших городах не составляло труда: провел по главной улице мимо витрин, дал зайти в два-три магазина, а потом еще пригласил в кафе-стекляшку, накормил пирожным — и полный восторг, блестящие глаза, счастлива, как Золушка во дворце. Но самую большую радость Лиза получала, кажется, в теплоходном баре. Особенно днем, когда там пусто, поскольку все загорают на верхней палубе, и бармен поэтому особенно любезен и услужлив. Играет тихая музыка, желтые шелковые занавески золотятся от солнца, а Лиза сидит в плюшевом кресле и с трогательной важностью тянет через соломинку парфюмерный коктейль. В такие минуты хорошо и Губину. Потому что — можно молчать, смотреть на нее и думать о своем.

Они до сих пор почти ничего не знали об оставшейся где-то жизни друг друга. Вели себя так, будто провели в этом путешествии много лет и длиться оно будет еще долго-долго, до самой смерти. Вход как в прошлое, так и в будущее был закрыт, и слава Богу. А достигнуть этого оказалось просто — пару раз Губин промолчал в ответ на бестактные, с его точки зрения, вопросы, сам никогда не интересовался тем, что его не касалось, — и Лиза поняла. Известно ему о ней было следующее: ей тридцать лет, живет с матерью и бабушкой, есть (где-то) старший брат и младшая сестра. Кончила педагогический техникум, но работает в котельной на домостроительном комбинате, там зарплата выше. Все.

…Нет, за многое Губин был Лизе, безусловно, благодарен, за ненавязчивость и врожденный такт, за то, что трогательно старалась угадать каждое его желание… ну, и за то, что днем и ночью вела себя так, будто он, старый мужик, дарит ей невероятное счастье. А это… всегда лестно, чего уж!

А еще он был ей благодарен за то, что никогда не говорила о чувствах, хотя он-то понимал: влюбилась. И даже, не исключено, воображает, будто это ее первая и последняя Настоящая Любовь, посланная Судьбой. «Я знаю, ты мне послан Богом…» Так уже рассуждала одна провинциальная барышня, имея в виду пижона, случайно заехавшего к ней в деревню. Заехал бы другой, картина была бы аналогичной…

Стоянка в небольшом городе на Каме неподалеку от Набережных Челнов предполагалась короткой, всего три часа. И Губин чуть не силой выпроводил Лизу на экскурсию.

— Сходишь в музей и по магазинам успеешь пробежаться, я что-то не в форме, полежу в каюте, а там видно будет. Может, и выползу. В парк, на скамеечку. Вон там, видишь? По-моему, это парк, качели-карусели, а дальше деревья. Видишь?.. Охо-хо, старость — не радость. Ну, ладно-ладно, не буду…

Опрометчивое заявление, что Губин «не в форме», было воспринято Лизой соответственно: во-первых, на экскурсии ей делать нечего, во-вторых, она ни за что не оставит его одного и сейчас же сбегает в медпункт за врачом, в-третьих…

Поделиться с друзьями: