Кузница Тьмы

"Лучше невежество, чем это! Он словно произносил священные слова. Так и есть. Слова, преследующие нас, похоже, всю жизнь".

Ринт встал.
– Ферен, если не против, займись мисками.

Она не возражала, радуясь хоть какому-то занятию. Принялась наполнять миски, а Ринт ушел к своим вещам. Вернувшись, принес фляжку и предложил Раскану.
– Сержант, мы не намерены испытывать твердость твоей власти. Ни я, ни Ферен.

Мужчина нахмурился.
– То есть?

– Напейся, сержант. Напейся и развеселись.

Слабая улыбка разлепила губы.
– Я вспомнил старое присловье и теперь гадаю, откуда оно взялось.

Ринт нервно кивнул: - Да. "Утопим ведьму", как говорится. Желаю всего благого, сержант.

– И я, - сказала Ферен.

Потянувшись к фляжке, Раскан внезапно замешкался, оглянувшись на Аратана.
– Лорд Аратан?

– Мне тоже, - сказал тот.

Ферен села на корточки и закрыла глаза.

"Лорд Аратан. Готово дело, значит. Он встретил взгляд сына и признал в нем своего". – Конечно, своего, - пробормотала она.
– Нужно было лишь помучиться хорошенько.

– Ты не ждал меня, - сказала Олар Этиль. Не получив ответа, посмотрела на него и вздохнула.
– Драконус, мне больно это видеть.

– То, что я принесу в Харкенас...

– Ничего не исцелит!
– бросила она.
– Всегда слишком много видел в вещах. Делал символ из любого жеста и ждал, что все поймут, а когда тебя не понимали - терялся. А ты, Драконус, не любишь казаться потерянным. Она лишила тебя мужества, эта пискливая дура с глазами голубки.

– Ты говоришь о женщине, которую я люблю. Не думаю, что позволю тебе ступить дальше.

– Не в тебе я сомневаюсь, Драконус. Ты дал ей Темноту. Дал нечто столь драгоценное, а она не знает, что с этим делать.

– Есть мудрость в ее нерешительности, - сказал Драконус.

Она всмотрелась в него. Ночь, казалось лишенной веры, ибо он вобрал ее в себя и хранит с незаслуженной преданностью.
– Драконус. Она теперь правит и восходит к положению богини. Сидит на троне, перед ней предстали неотложные дела - и, боюсь, дела эти имеют очень мало общего с тобой и твоими желаниями. Править означает склоняться перед целесообразностью. Тебе следовало бы страшиться ее мудрости.

Если ее слова и нашли уязвимые места, воля и сила не дали ему вздрогнуть, но в глазах появилась боль. Она давно была знакома с этой болью.
– Джагуты появились среди Бегущих-за-Псами.

Он поглядел на нее.
– Что?

– Те, что отвергли Владыку Ненависти. Забавляются, организовывая и переделывая то, что не им принадлежит. Сжимают кулаки, зовут себя богами. Духи воды, воздуха и земли бегут от них. Бёрн грезит о войне. Мщении.

– Неужели всё должно обрушиться, Олар Этиль? Всё, нами сделанное?

Она пренебрежительно махнула рукой: - Я отвечу огнем. Они ведь мои дети.

– Тогда ты мало чем отличаешься от Джагутов. И Бёрн теперь назовешь своей дочерью?

Кривясь, Олар Этиль погладила руками круглый живот.
– Они ее не кормят.

Несколько мгновений они молчали. Потом он сказал: - Ферен такого не заслужила.

– Я не зря назвала себя жестокой богиней, Драконус. Какое мне дело, кто и что заслужил или не заслужил? К тому же ее уже использовали. У тебя будет внук, чтобы с ним играться, но знай: я не стану качать его на коленке. Кстати, как там они? Наше зловредное отродье?

– Будь у них четвертая сестра, ее звали бы Отрава, - отвечал Драконус.

– Но, увы, четвертая им не нужна.

– Три воспоминания о боли. Вот все, что мне досталось. Так ты к его матери?

– Нет.

– Мы с тобой, Драконус, жестоки в любви. Спорю, Мать Тьма вскоре это поймет.

– Сегодня мы не будем любиться, Олар Этиль.

Она резко захохотала, скрывая, как ужалили ее эти слова.
– Какое облегчение, Драконус. Трех воспоминаний о боли мне хватит.

– Старик сказал... в следующем селении.

– А потом?

Он вздохнул.
– Отошлю всех назад и поеду к Башне Ненависти.

– А сын?

– Поедет со мной. Думаю, наставник дал ему дары для Владыки.

– Предсказываю: примут их без радости. Мальчик вернется с тобой в Харкенас?

– Не сможет. Способы, которыми я буду подстегивать себя и Калараса, известны мне одному.

– Так он ничего не знает.

– Ничего.

– Драконус, всякое твое семя должно быть сорным? Оставленным расти в дикости, необузданным? Наши дочери станут твоей смертью - ты держишь их слишком близко, но оскорбляешь небрежением. Удивляться ли, что они полны яда.

– Может быть, - согласился он.
– Мне нечего сказать детям. Я вижу в них лишь поводы для тревог и поражаюсь, почему родители так легко наделяют детей своими пороками, а не добродетелями.

Она пожала плечами: - Все мы скряги, когда дело доходит до раздачи воображаемых сокровищ.

Он протянул руку и коснулся ее плеча; все тело ее задрожало.
– Ты отлично несешь свой груз, Олар Этиль.

– Если ты про жир, то ты лжец.

– Я не имел в виду жир.

Чуть помедлив, он помотала головой.
– Вряд ли. Мы не стали мудрее, Драконус. Снова и снова попадаем в старые ловушки. Хотя Бегущие питают меня, я их не понимаю. Хотя я кормила Бёрн своей грудью, однако недооценивала. Боюсь, это злосчастное пренебрежение однажды приведет меня к смерти.

– Ты не можешь видеть своей смерти?

– Я так решила. Пусть она лучше придет внезапно, нежданная и не вызывавшая страха. Жить в ужасе смерти - всё равно, что не жить вообще. Молюсь лишь, чтобы в день смерти я бежала, легкая как заяц, с полным огня сердцем.

– И я молюсь, Олар Этиль. За тебя.

– А твоя смерть, Драконус? Ты вечно планируешь, пусть планы не раз тебя подводили.

– Я, - сказал он, - умру много раз.

– Ты видел?

– Нет. Мне не нужно.

Она смотрела на воду источника. Ночь сделала воду черной. Созданная Каладаном Брудом скульптура Тел Акая поднимала измученное лицо к небесам, как будет поднимать вечно. Ее уместно назвали Капитуляцией, он вложил чувство потери в сам камень. Никакого изящества. Олар боялась Каладана Бруда за честность и презирала за талант.

– Вижу в его лице мать, - начала она.
– В глазах.

– Да.

– Тебе, должно быть, тяжело.

– Да.

Она вогнала руки в живот, чувствуя расщепление кожи и внезапный поток крови, чувствуя размеренный ритм сердца - стоит только коснуться... Но ладони сомкнулись на глиняной фигурке. Она вытащила ее. Присела, чтобы вымыть дочиста, и передала Драконусу.
– Для сына.

– Олар Этиль, не тебе его защищать.

– Пусть так.

Миг спустя он кивнул и взял подарок. Пошевелил плечами, пошел прочь.