Кузница Тьмы

Ринт смотрел на лодыжки, на неровно стертую толстую кошу подошвы. Прямо как на его сапогах.

– Ферен, - сказал он, - уведи их с холма.

– Ринт?

– Забери их, сестра. Я ненадолго.

Но она подошла, широко раскрыв глаза от страха.
– Что ты хочешь сделать?

– Что-то бессмысленное.

Казалось, на его лице она прочитала ответ на свои обиды. Быстро отвернулась и поспешила к лошади.

Ринт пошарил в седельных сумках своего коня. Друзья влезли в седла и поскакали, Виль вел коня Раскана с мертвым грузом. Ринт вытащил фляжку масла. На обратном пути придется пользоваться сухими оселками, опасаясь ржавчины и плохой заточки - но тут уж ничего не поделаешь.

Он подошел к дереву, собирая по пути сучья, траву и сухие листья.

– Знаю, - заговорил он, раскладывая растопку у подножия дерева.
– Знаю, что лишь отошлю тебя назад в огонь. А огонь, не сомневаюсь, не причиняет боли таким, так ты.
– Он опустошил фляжку, обрызгав маслом ствол.
– Если только... думаю, пламя наделено желаниями, а желания его - силой. Наверное, потому поджог дома налетчиками - это преступление, вызов. Сжечь до смерти - пробуждение пламени подлыми руками - думаю, это имеет значение. Думаю, это способно запятнать даже пламя.

Он вынул коробочку-огниво, в котором сохранил угольки костра.
– Я делаю так, чтобы навредить тебе, Олар Этиль. Хорошо бы это сработало.

Он положил угли под большую скрутку сухой травы, посмотрел, как растекается дымок. Когда показались язычки пламени, отступил.

Огонь разрастался и нашел, наконец, масло. Языки вскарабкались по стволу, словно змеи. Нижние, обросшие черными гнездами лишайников ветви вспыхнули.

Ринт пятился от жара. Следил, как пламя перелетает с ветки на ветку, ползет все выше. Смотрел, как занимаются крупные сучья соседних деревьев. Раздавался нарастающий рев пожара.

Услышав ее стоны, он подошел к коню, вскочил в седло и ускакал.

Вопли летели до самого подножия холма.

Ферен уставилась на горящие деревья. Она расслышала бешеные вопли ведьмы и невольно улыбнулась.

Когда Ринт догнал ее, они одновременно отвернулись и пошли в селение.

На этот раз Азатенаи выходили из домов, глядели на увенчавшую холм стену пламени, на летящий серый дым. Потом поворачивались, молча следя за проезжающими погран-мечами.

Ферен дарила улыбку каждому, кто поворачивал к ней лицо.

Отец и сын скакали поутру бок о бок, почти не разговаривая. Вскоре после полудня Драконус внезапно натянул поводья и развернулся в седле. Он смотрел на восток, туда, откуда они ехали. Аратан сделал то же, но не увидел ничего особенного.

– Отец?

Драконус, казалось, чуть осунулся.
– Раскан мертв.

Аратан промолчал. Он не хотел верить словам отца, но знал, что это правда.

– Она видела в том милость, - продолжал Драконус.
– Есть ли разница?

Его убила ведьма? Он подумал о глиняной фигурке в седельной суме. Ему так не хотелось брать ее из отцовских рук. Лучше бы отец от него отказался. "Когда твоя любовь слишком сильна, чтобы вынести. Зови огонь, мальчик, зови огонь".

– Они нашли тело, - говорил Драконус.
– Я и сейчас чувствую их ярость. Я был неосторожен. Безрассудно отвлекся мыслями. Но я ведь прямо показал, кого защищаю. Олар Этиль насмехается надо мной. Слишком часто мы уязвляем друг друга. В пепле прошлого, Аратан, всегда можно найти не желающие умирать искры. Будь осторожнее, когда ворошишь память.
– Тут он глубоко вдохнул и, выдыхая, чуть содрогнулся.

– Я ими восхищен, - произнес он.

– Кем?

– Погран-мечами. Глубоко восхищен. Они ударили по ней не ради меня, но потому, что были вправе. Олар Этиль ранена. Жестоко ранена. Аратан, - сказал он, снова берясь за поводья, - та, что несет твое дитя, замечательная женщина. Ты прав, что любишь ее.

Аратан потряс головой.
– Я ее не люблю, отец. Я больше не верю в любовь.

Драконус глянул на него.

– Но, - признал Аратан, - она будет хорошей матерью.

Они снова поскакали. Ему хотелось думать о Раскане, но он не мог. Он оставлял мир позади, увиденные в том мире лица остаются в памяти. Кажется, этого достаточно. День простерся перед Аратаном, словно готов был стать бесконечным.

ДВЕНАДЦАТЬ

– Знаешь, кто я?

Юная женщина стояла на обочине и глядела на него.

Она была достаточно взрослой, явно созревшей, и расслабленная манера держаться вызывала похотливые мысли. Услышав вопрос, она кивнула.
– Сын лорда Урусандера.

По любым меркам она выказывала слишком мало уважения, он готов был оскорбиться. Оссерк ощутил, как краснеет лицо - а эту свою особенность он всегда презирал.
– Я еду к отцу, - заявил он.
– Несу вести великой важности. Отныне, - провозгласил он, - ты узришь перемены в мире. Запомни нашу случайную встречу на заре. Скажи мне свое имя.

– Ренарр.

– Отец ждет меня с нетерпением, - сказал Оссерк, - но ради тебя я заставлю его подождать еще.

– Смею думать, недолго.

– На что это ты намекаешь?

– Ох, милорд, я уверена, что мир жаждет перемен.

Он привстал в стременах, озирая окрестности. Только что он пересек по броду безымянный поток, почти окружавший Нерет Сорр; впрочем, отсюда поселение было еще не видно, его скрывали низкие холмы. Кусты окружили пни вырубленных деревьев, заполонив низину. Заросли казались полными птиц, распевавших на тысячу голосов.

Заметив, что узкие штаны ее мокры, Оссерк понял - она тоже заходила в поток, хотя в руках нет бурдюков или ведер. Впрочем, он увидел сжатый кулак и догадался, что она прячет. От одной мысли внутри стало нехорошо.
– Ты, значит, из деревни? Я тебя не встречал.

– Я не провожу вечера в тавернах, милорд.

– Разумеется. Но, похоже, ты знаешь мои привычки.

– Верно.

– Женщины сражаются за право сесть мне на колени.

– Рада за вас, милорд.

– Какая ты дерзкая.

Лицо ее чуть сникло, она отвела глаза.
– Прошу прощения, если заставила вас так думать. Извините меня.

– Я не извинений желаю.

Он увидел, что такие слова ее напугали. Вовсе не этого он хотел.
– Что ты прячешь в кулачке?

– Я не... не прячу, милорд. Но это личное.

– Камешек из потока.

Не поднимая глаз, она кивнула.

– Паренек из деревни?

– Он уже не паренек, милорд.

– Ну, только юнец мог заслужить твое внимание. - Оссерк дернул за повод запасного коня.
– Ездить верхом умеешь? Я сопровожу тебя до селения. День жаркий, дорога пыльная. Вижу, у тебя даже нет обуви.