Квантовая теория и раскол в физике

никогда не могущей быть превзойденной революцией в физике. Кроме того, в

ней содержался тезис, что истина о положении вещей в физике выводится из

самой физики, точнее из соотношений неопределенностей Гейзенберга. Тем

самым декларировалось, что физика достигла конца своего путии что даль-

нейшие прорывы невозможны. При этом, конечно, не отрицается тот факт, что

на пути разработки и применения квантовой механики еще много предстоит

сделать, другими словами, предстоит продвижение по пути "нормальной нау-

ки", а не научной революции.

Едва ли мне надо специально оговаривать, что в 1930 г. я рассматривал (и

7

сейчас продолжаю рассматривать) научную революцию как характерное явле-

ние всей большой науки. Соответственно я восхищаюсь Бором и Гейзенбергом

как революционерами в науке. Но я считал (и сейчас считаю) их эпистемологи-

ческое кредо скандальным. Вероятно сейчас многие забыли о том, в чем имен-

но оно состояло.

Я думаю, что много действительно забылось. Во всяком случае никто об

этом кредо не упоминает в нынешних дискуссиях о квантовой теории, хотя оно

остается центральным в них (особенно если учесть, что Дж. Белл открыл путь к

его экспериментальному исследованию).

Рассмотрим кратко историю вопроса.

Эйнштейн и те физики, которые оценили квантовую теорию как револю-

ционный прорыв, но тем не менее не признали ее окончательности или того, что я предлагаю назвать "тезисом окончания пути", верили в возможность сле-

дующего шага в глубину, шага за квантовую механику.

Эйнштейн долгое время отстаивал эту точку зрения, аргументируя (на

мой взгляд ошибочно), что квантовая механика – вероятностная теория, а веро-

ятность входит в физику исключительно по причине недостатка у нас знания

(см. предыдущий раздел). Я же всегда рассматривал эту субъективистскую точ-

ку зрения на вероятность как ошибочную и думаю, что Эйнштейн отказался от

нее (возможно окончательно) в течение нашей дискуссии в 1950 г. Однако даже

тот, кто не согласится с Эйнштейном относительно той конкретной причины, которая заставила его отвергнуть тезис окончания пути, согласится с ним, что

за уровнем физической реальности, описываемым уравнениями квантовой ме-

ханики, возможен более глубокий ее уровень, расположенный, скажем, в ядер-

ной физике.

Но не такова точка зрения Гейзенберга. Я провел вечер, беседуя с ним, когда он приезжал в Вену (кажется, это было в 1935 г.). В то время Гейзенберг

полагал, что исследования в ядерной области не выведут квантовую механику

на новый уровень глубины. Он предвидел, что скорее в них обнаружится еще

большая неопределенность: скорее окажется, что пределы нашего знания в тео-

8

рии ядра более узкие, чем в теории атома (в теории электронной оболочки), и

что структура и стабильность ядра скрыты от нас в еще большей степени, чем

структура и стабильность электронной оболочки.

Сегодня уже ясно, что те, кто не верил в тезис окончания пути, были пра-

вы. Гейзенберг сам сделал шаг в область, запредельную с точки зрения этого

тезиса. Более того, сейчас этот тезис выглядит настолько абсурдным, что как я

полагаю, сегодня мало кто из физиков вообще поверит в то, что он когда-то

функционировал или, уж если и функционировал, то пользовался серьезным

доверием. Однако именно этот тезис конца пути стал той основой, на которой

развернулась великая борьба титанов, дискуссия между Альбертом Эйнштей-

ном и Нильсом Бором.

Общепризнанно, что Эйнштейн был побежден в этом споре. Истина, од-

нако, в другом. Действительной темой дискуссии Эйнштейна и Бора было то, что они оба называли, отчасти сбивчиво и неотчетливо, проблемой полноты, т.е. является ли квантовая механика полной.

Термин "полный" использовался в этой дискуссии в нескольких смыслах, однако с самого ее начала этот термин был в своем основном содержании опре-

деленно нацелен на то, чтобы сформулировать проблему, стала ли квантовая

механика (по меньшей мере в принципе) последним словом физики.

В этой связи важно напомнить, что Эйнштейн никогда не рассматривал

какую-либо из революций, которую он произвел, в качестве последней. Свою

собственную фотонную теорию и необходимость использовать ее вместе с вол-

новой теорией света, т.е. то, что потом было названо корпускулярно-волновым

дуализмом, он трактовал как временную меру, хотя фактически она вплотную

подвела его к теории волн материи, к обобщению корпускулярно-волнового

дуализма на теорию материи. Он трактовал свою специальную теорию относи-

тельности как неудовлетворительную (и вполне справедливо). Для этого у него

были основания, в частности то, что она просто заменила абсолютное про-

странство абсолютным множеством инерциальных систем отсчета. Он называл

общую теорию относительности эфемерной и с момента ее рождения и до кон-

9

ца своей жизни старался превзойти ее.

Другое дело – Бор и Гейзенберг. На Гейзенберга произвел грандиозное

впечатление тот прорыв, который он произвел и который сопровождался у него

интуитивным видением новой теории. Он заметил тогда для себя, что "важ-

нейшим критерием истинности" является "простота законов природы, которая

всегда светит нам в конце пути" [9].

Я думаю, что это великое переживание, видение "светоносной простоты"

стало решающим для Гейзенберга. Он ощутил, что "это было оно", это было

окончание пути, конечная истина. И это заставляло его негодовать на тех, кто

не признавал, что это действительно окончание пути (особенно он негодовал на

Эйнштейна). Гейзенберг использовал немецкое слово "endg"ultig". Английский

перевод этого слова как "финально истинный (finally valid)" не передает то