Кваздапил. История одной любви. Окончание

От Даши мне нужно одно, и когда я получу все, что хочу, ничего другого от нее мне не нужно. И спутницей жизни я ее вижу только от безысходности, а в такую яму я еще не упал. До дна далеко, по пути могу встретить вариант получше. Это как у Машки с Захаром: пока на нее не клюнул кто-то богатый или сильный, в качестве перекуса на каждый день и Захар сойдет.

– Кто-то пришел!

Хлопок входной двери выбросил меня из постели.

Вот же черт подери… Все было как в одном из снов, и это могла быть только Машка – для родителей слишком рано. Это успокаивало. Машка – своя, она практически соучастница и, когда увидит снятые в спешке женские туфли, поймет все правильно, а мама хоть и ждет не дождется, когда у меня девушка появится, но ей нужна такая, от которой хочется внуков. Я не уверен, что Даша в этом качестве приведет маму в восторг.

Я закутался в халат, но в таком виде показываться нельзя – запахнутые полы топорщились и грозили разъехаться, и тогда позора не оберешься. Старший брат у сестры должен вызывать многие достойные чувства, ни в коем случае не смех.

Платье в такой короткий срок не наденешь, да и не нужно. Даша, тихо хихикая, спряталась под одеяло. Надеюсь, что хихикала она не надо мной, а над ситуацией. Ну и ладно, мы взрослые люди, закон нам позволяет шалить, если наши шалости не мешают другим. Если бы это еще не мешало собственной совести… Но нет такого закона. Точнее, закон есть, но лежит он не в юридической плоскости, а в религиозной. Государство у нас светское, и мораль оно допускает любую, какую разрешат себя сами люди. Если бы мне на минуту предложили должность царя и спросили, какой закон издать, то я бы сказал: «Сожгите к чертовой бабушке все прежние законы и пользуйтесь теми, что были до них: заповедями и совестью! Не лги, не кради, не убивай, не прелюбодействуй…»

Ага, размечтался.

– Привет, мы дома! – донесся веселый голос сестренки.

«Мы», то есть вдвоем с Захаром, сопровождать Машу мог только он.

– Здравствуйте, – почти сразу отозвался Захар.

Не «привет» или что-то англоязычно-молодежное. Значит, помнит и уважает, это хорошо, пусть так и остается.

– Привет.

– Не волнуйтесь, – объявила Машка звонко, задорно, с лукавой интонацией, – не побеспокоим. Мы идем на кухню чай пить.

Чай – это замечательно. Некоторое время можно не отвлекаться.

– Вам налить? – донеслось с кухни.

– Нет, – громко ответил я.

– А зря, – весело отозвалась Машка. – Мы эклеры принесли. На всех. Может, все же выйдете?

– Нет! – грозно повторил я.

– Правильно. Я бы тоже не вышла. Как говорил фермер, который кормил петуха, ради проса соскочившего с курицы: «Не дай Бог так оголодать».

У меня рука зачесалась дать малолетней язвочке ремня, но для приложения сил нашлось другое поле. Не привлеченная к разговору Даша занялась мной, проявляя невыразимый вкус и глубокую ответственность. Иногда просто удивительно глубокую. Я забыл про все остальное.

Приходилось сдерживаться, что еще больше распаляло. Рычание и вой перемежались стонами. Кровать нещадно скрипела. Ни со скрипом, ни со стонами бороться было невозможно, они стали неотъемлемой частью Вселенной. На полу оказалось грязно и пыльно, и хорошо, что мы проверили этот факт до прихода Машки с Захаром, потому что, попутно опробовав тесную ванную комнату, где пришлось очищаться и отмываться, мы вернулись обратно в кровать.

Рассказывать о физическом счастье невозможно, его можно только ощутить. Через какое-то время, довольно долгое, выпотрошенные друг другом до состояния невесомости мы с Дашей откинулись на подушку – две головы висками друг к другу, с перепутавшимися волосами, с прижатыми руками и бедрами.

Машка с Захаром затихли на кухне, и только сейчас я вспомнил, как во сне в похожей ситуации они ушли в родительскую спальню и занялись тем же, что и мы.

– Накройся,– приказал я Даше.

Она показала мне язык, потрясла колыхавшейся грудью в стиле «Холодец заказывали?», но послушно спрятала белую роскошь под одеяло.

Я надел трусы и открыл дверь. На кухонном столе, как и ожидалось, одиноко стояли две чашки с чаем – наполненные и забытые. В тарелке лежало четыре нетронутых эклера. На ручке двери родительской спальни висела бейсболка.

Первый позыв – в праведном гневе качать права старшего брата – удалось подавить, поскольку у трусов нет ремня. Я выдохнул. Нужно отстраниться от того, что взбесило, и досчитать до десяти. Во сне я уже давал волю гневу, ничем хорошим это не кончилось. Девочка выросла, девочкой она осталась только для папы с мамой и для меня, старшего брата, обязанного ее опекать. Все правильно, но: «обязанного»! Сейчас я сам поступал не совсем этично и развлекался с первой же особой женского пола, которая дала мне такую возможность. То, что она подруга сестры, лишь усугубляло ситуацию. Но подруга на несколько лет старше и явно совершеннолетняя. Конечно, общение с такими подружками повлияло на сестренку не лучшим образом, и повзрослела она раньше, чем мне хотелось. Но она – школьница! Отбросим в сторону скользкое прошлое. Меня не было рядом. Когда можно было вмешаться – меня не было, но сейчас-то я рядом!

Брат должен вызывать уважение. А жить надо по совести. А счастье – это когда слова, мысли и поступки согласуются друг с другом.

Нужен ли Машке брат-тряпка, у которого сегодня на уме одно, завтра другое, а умелым подходом из него можно веревки вить? Пусть лучше Машка обижается на меня, чем не уважает. Позже поймет. Сейчас я чуть-чуть успокоюсь и скажу, что так, как она поступает, поступать нельзя, что в ее возрасте нужно учиться, а не искать мест, где какой-то молокосос, тоже от горшка два вершка, будет драть ее в хвост и гриву, и что пока я дома, ничего подобного больше не потерплю…

Дверь родительской спальни распахнулась, оттуда выскочила сестренка. Одной рукой она открывала дверь, другой, заметив меня, прикрылась снизу. Надеть на себя хоть что-то Машка не удосужилась. Вообще.

– Пардоньте, плиз. А ты чего при параде?

Я опешил. То есть, по ее мнению, трусы – излишество?!

Машка хотела шмыгнуть мимо меня в ванную, но застыла, озаренная внезапной идеей:

– Я придумала новую игру! Давайте сыграем все вместе, такого еще не было: будем играть в карты на одевание!

В проеме двери виднелся разложенный диван родителей, развалившийся на нем голый Захар готовил себя к следующему раунду, а установленный перед диваном планшет показывал жесткую порнуху.

– А ремня не хочешь? – Это все, на что хватило фантазии. Во мне все бурлило и клокотало, я едва сдерживался.

– Отличная идея! Сыграем на «дать ремня»! И уж тогда я отыграюсь за прежнее!

Нервы у меня не выдержали. Я схватил Машку поперек тела, поднял ее, взвопившую от неожиданности и дрыгавшую ногами, и припечатал пятерней по мягкому месту так, что от звона стекла задрожали. Машка взвыла, а с дивана вскочил ее малолетний полубовничек:

– Что за х…ня?! Маш, чего он? Ты же говорила…

Смысл слов «праведный гнев» впервые дошел до меня в исконном смысле. Я никогда не позволял себе материться в чужом присутствии, матерные слова в моем исполнении – крайний довод для тех, кто не понимает иначе. Сейчас меня допекли: проявить такое недержание речи в моем доме, при девушках…

– Слушать надо не женщину, а совесть, … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … … …!