Кваздапил. Наявули 2

Никем незримые, открыты,

Ланиты негою облиты

И уст дыханье горячо.

И вот – лазурная эмаль

Очей прелестных развернулась…

Она и рада, что проснулась…

И сна лукавого ей жаль.

В.Г.Бенедиктов «Три вида»

Нежно смотрит на микроба

Аспирантка С. Петрова.

Так же нежно в микроскоп

На нее глядит микроб.

Владимир Друк «Роман»

Где-то могли свергаться правительства, начинаться войны, рушиться империи, а в родном доме ничего не менялось: тикали часы, на кухне ритмично капало из прохудившегося крана, и кроме этого ничто не нарушало царившей в квартире тишины. Сон кончился, вместе с ним развеялись мечты и надежды.

Машкина кровать пустовала, сестренка упорхнула погулять с Захаром, едва мама с папой разошлись по работам.

Одно и то же. В который раз. Это когда-нибудь прекратится? Когда же у моей сонной матрешки откроется последняя кукла – окончательная, чтобы проснуться и понять, что вокруг – настоящая неизменная реальность? Даже сейчас я не уверен, что не сплю.

Может быть, я сошел с ума? Говорят, от сильных переживаний люди зацикливаются на чем-то, в результате в голове у них идет одна жизнь, снаружи – другая. Возможно, сейчас, пока я в очередной раз гляжу из кровати на свет из окна, заботливые санитары укладывают меня спать или делают привычный успокаивающий укол.

Вряд ли. Сны – это именно сны, а не замещающая реальность.

После всего, что приснилось, спать больше не хотелось, и я отправился готовить кофе. Ударная доза кофеина прочистила мозги, а когда я мыл за собой чашку, раздался звонок в дверь. В который раз? Я уже сбился со счета. Главное, чтобы этот раз был последним.

Гадать, кто пришел – бессмысленно, судьба умеет удивлять. Об этом сказал сон с Лелей Милованой. Интересно откуда я про нее знаю. Не придумал же. Наверное, где-то слышал краем уха. Позже узнаю у Машки, и если окажется, что они с Лелей не настолько подружки, как в моем сне, надо этому делу помочь.

– Кваздапил, это я, – донеслось снаружи.

Все же, опять Гарун. Точнее, не опять, а впервые по-настоящему, но после наползающих друг на друга ночных картинок…

– Привет, – сказал я, распахивая дверь.

Моя рука осталась на месте, и правильно: встречного движения не произошло. Застывшая фигура не двигалась, на меня с болью глядели черные глаза.

– Я верил как тебе брату. А ты… – В поднятой к поясу руке блеснул нож.

– Сожалею. И все понимаю.

Я смотрел на Гаруна спокойно. Мне было все равно. Я знал, что будет дальше. События можно подкорректировать, но нельзя изменить. Я был готов к худшему: за вину требовалось ответить.

Я прошел в комнату и опустился на край кровати, Гарун нервно бухнулся рядом. Говорить было не о чем.

– Слушай… – Гарун старался на меня не глядеть. – Никогда не спрашивал… А почему «Кваздапил»?

– Старая история. Подождешь, пока я посещу некое небольшое заведение? Понимаешь, только что встал, а говорить о серьезном с переполненным мочевым пузырем…

Гарун кивнул.

Я вышел в туалет. Последний раз в жизни. Последняя струйка. Последний взбрызг и последний взгляд на унылого «дружка» – не бывать ему снова большим и крепким. И вообще больше нигде не бывать.

Внутренний голос подсказал, что «не бывать» – плата за то, что однажды побывал где не надо.

В то время мне и ему казалось, что надо. Жизнь дана, чтобы жить. А с другой стороны, люди умирают именно из-за того, что живут. Где найти грань равновесия? Совесть говорит одно, жажды жизни – другое. Закрыться дома и не жить? Скучно и неприятно. Пуститься во все тяжкие? Это приятно и нескучно, но грозит бедами, от которых скучно или неприятно будет позже, причем либо очень скучно, либо очень неприятно. Уход в виртуальность – тоже не выход, это те же «нескучно и приятно», замещающие истинные «скучно и неприятно», как наркотик или алкоголь. Действуют временно, потом жалеешь о потерянном времени и упущенных возможностях.

Из комнаты донесся звонок моего телефона. Надо будет глянуть, кто звонил. А вообще – странно: мелодия похожа на ту, что выставлена на Гаруна, но он сидит в комнате. Не станет же он звонить мне, пока я туалете?

Очень даже станет. Например, если боится, что я взял телефон с собой, чтобы запросить помощи. Теперь он может быть спокоен.

Но зачем же так долго? Телефон надрывался, а Гарун не переставал мне звонить, хотя видел, где находится аппарат. Неужели так трудно нажать кнопку сброса?

Я открыл дверь, и меня будто кувалдой ошарашило. Вместо квартиры родителей я вышел в коридорчик съемной квартиры в областном центре, где для нас с Хадей все началось… и кончилось.

Я резко обернулся. Да, это вовсе не родительский дом, как можно было не понять, когда я входил в туалет?!

У меня что-то с головой. Гаруна здесь, естественно, нет, он никогда не был на этой квартире. Перед глазами – две двери, обе закрыты, а на дверной ручке кухни висит бейсболка Захара.

Я еще не сообразил, что это значит, когда шум нажатого мной слива закончился, сообщив миру, что туалет освободился и его посетитель, скорее всего, ушел. Дверь кухни приотворилась.

– Чего стоишь? – В образовавшуюся щель с соучастнической улыбкой просочилась Машка – в белых трусиках, свободной рукой прикрывая голую грудь. – Тоже не спится?

Во мне полыхнуло: я же запретил ей…

Стоп. Запрет был во сне. А в том сне, где они с Захаром, как в свое время выражался Тимоха, «гоняли лысого по подвалам и чердакам», все кончилось ремнем и приходом полиции.

– Не представляешь, как хочется тебе ремня дать.

– Только попробуй.

Машка закрылась в туалете, а я по-прежнему стоял на месте. В голове царил полный сумбур. Что было наяву, а что во сне? Если все предыдущее мне приснилось…

Хадя жива!!!

Мало того, она здесь, рядом. Нас разделяет всего лишь дверь.

Я с трудом переборол желание броситься в спальню. Это подождет, теперь у нас вся жизнь впереди. Я не повторю прежних ошибок. Надо узнать, что было правдой, а что нет, и действовать. Может быть, помолвка Хади – ночной морок, и на самом деле все намного лучше? А пусть даже и помолвка, теперь у меня есть время. Я пошлю папу с мамой свататься. Я не остановлюсь ни перед чем.

А еще надо вразумить пошедшую по наклонной плоскости сестренку. Захар – парень, может быть, хороший, но ей не пара. Тот, кто пара, нарисуется на жизненном горизонте через много лет, а заниматься тем, чем они занимаются (к тому же, в присутствии старшего брата и его невесты!), отныне запрещается. Хотят искать возможности – пусть ищут, а я буду всячески мешать. Человек должен думать головой, а не тем, чем он думает, когда думает, что обо всем подумал.

Встает проблема: куда среди ночи девать Захара? Во сне, когда я прогонял его, думалось только о «художествах» Машки, ничто другое не волновало. С Захаром могло что-то случиться, это легло бы на мою совесть.

Когда Машка вышла из туалета, я по-прежнему стоял в коридоре.

– Все еще у трусов ремень ищешь? Успокойся, прошли те времена, теперь мы взрослые и сами за себя отвечаем.

– Я взрослый, ты нет. Хочешь неприятностей? Если не хочешь, ставлю условие: немедленно одеться и вести себя предельно тихо. Дверь открыть.