Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

И наши партийные руководители тоже поняли, что нужна перестройка, но начали они с уничтожения идеологических основ, оставив пустыми прилавки магазинов. Все волнения в Риме начинались с криков - "хлеба и зрелищ". У нас были зрелища телевизионных трансляций партийных съездов и конференций на всю страну. На все это смотрели как на представления в цирке. Зрелища были, а хлеба не было. Поэтому, когда партия попыталась было призвать людей к порядку, ее смахнули как муху, севшую на кусок жирного пирога. И пошло, и поехало. Еле Богославию смогли удержать от распада. И все по пьянке. Был такой парад суверенитетов, что горячие головы могли и атомные бомбы на горячих сторонников демократии сбросить.

– Но

Богославия-то осталась?
– спросил тихо Сталин.

– Осталась, но сильно обрезанная, - сказал я.
– Ваш любимчик Никита Хрущев сразу после вашей смерти в 1954 году отдал Крым Украине. Затем для создания целинного края отдал пять богославских областей Казахстану. А до этого еще при вас переданные Украине богославские области. Все ухнуло как в трубу. Никто даже не подумал о том, что нужно решить территориальные вопросы между бывшими советскими республиками. Те были готовы на все, чтобы выскочить в незалежность, а богославский руководитель в пьяном угаре махнул рукой и сказал: "Берите, что хотите". Потом нам всем доказывали, что решение было мудрейшим из мудрых, что, мол, устами пьяного глаголет истина - он так предотвратил войну между бывшими республиками. Тьфу. И он должен обитать где-то здесь. Может, прячется, или все еще в квазимодовском состоянии?

– А как Черноморский флот?
– глухо раздался голос вождя народов.

– Пока держится, - сказал я, - но к 2017 году он должен уйти из Севастополя как побежденный из захваченных врагами богославов богославских земель. Украина с Грузией пригласили американские военно-морские силы чувствовать себя в Черном море как дома. И они уже были там.

Наступила тишина. Мы сидели молча. Каждый думал о своем.

Глава 37

Треск ломаемого стекла вывел мня из задумчивости.

– Суки, - сказал Сталин, высыпая из ладони на стол осколки хрустального фужера. Один осколок воткнулся в ладонь и торчал как обелиск криминальному авторитету на сером городском кладбище. Я схватил салфетку, намочил ее водкой и бросился на помощь. Кусок стекла вошел глубоко в ладонь. Я быстро вытащил его и приложил салфетку. Салфетка стала пропитываться кровью, но вместо красного пятна на ней появилось синее пятно. Я приподнял салфетку и увидел сочащуюся кровь голубого цвета. Мне на салфетке она показалась синей, но настоящий ее цвет голубой.

– Ничего себе, - подумал я, - это у всех руководителей кровь становится голубой от важности занимаемого им положения или все обитатели хозяйства Люция Фера меняют цвет крови?

Я взял со стола кусочек хрусталя и чиркнул им по своей руке. Моя кровь была красной.

– Я тоже вначале удивлялся, - сказал Сталин, - потом привык, хотя прекрасно знаю, что я происхождением не из голубых кровей. Возможно, что у каждого из живущих здесь свой цвет крови. Я чиню обувь, отцовское ремесло, хоть какое-то разнообразие, но что делают все остальные? Народу прибавляется. Хотя, как я замечаю, одни приходят, а другие куда-то уходят. Может, права Крупская, что у тех, кто не может остановиться от своих грехов, происходит регресс, и они в виде амеб и всяких инфузорий выбрасываются на поверхность земного океана. Все в природе взаимосвязано и ничто не исчезает бесследно и не возникает ниоткуда. И я когда-нибудь тоже вернусь на землю в виде холерного эмбриона, возбудителя чумы или оспы, чтобы обо мне помнили и не забывали.

– Не беспокойтесь, там вас не забудут, - буркнул я.

– Вы так считаете или это объективная реальность, - спросил меня Сталин, - а как вы сами ко мне относитесь?

– Как вам сказать, - сказал я задумчиво, - и так, и так. Если применить математические методы анализа личности, то вы на шестьдесят процентов злодей, если

же отбросить математику и применить личностный метод, то вы ужасный злодей. Восемьдесят процентов вашей деятельности можно считать направленной во вред нашего государства.

– То есть как, - в Сталине начинал просыпаться прежний Сталин, - то есть как это полный злодей? Товарищ Сталин ничего не делал во вред СССР, это недобросовестные исполнители и, если хотите, враги народа старались извратить все мои начинания, чтобы скомпрометировать Советскую власть и товарища Сталина.

– Конечно, конечно, - поспешил я согласиться с ним.

– А почему это вы товарищ так быстро и поспешно со мной соглашаетесь? Почему не спорите со мной?
– важно сказал вождь и учитель всех народов.

– А чего с вами спорить?
– сказал я.
– Любой больной старается доказать, что он не больной, а все вокруг него - больные.

– Так, это вы назвали меня сумасшедшим на вашем дипломатическом языке, - констатировал Сталин, - никто не осмеливался мне говорить так. Ни один из расстрелянных маршалов не сказал, что я плохой человек. Все кричали: "Да здравствует товарищ Сталин!". А вы мне такое заявляете. Не боитесь?

– Даже и не знаю, - честно сказал я, - вас нет, а последователи ваши остались и они ждут, когда представится возможность повторить все то, что вы сделали с нашей страной. Богославия сейчас в таком состоянии, что ей впору сверять свой уровень развития с 1913 годом. Всё в упадке. Промышленность разрушена, сельское хозяйство на боку. Наука утекла за границу. Образование американизируется. Деньги вывозятся из страны. Богатые люди ведут как купчишки. Демократы готовы лечь под любого и сломать все, что еще не сломано, лишь бы их признали европейцами и членами мирового сообщества. Армия вряд ли способна защитить суверенитет государства. Народу оставили только одно право выбирать президента из двух преемников да голосовать за партии, которые будут представлять их интересы в парламенте...

– И мне досталась такая же империя, которую хотели растащить в стороны разноцветные националисты. Пятая колонна готовила заговор и капитуляцию перед Антантой. Видные большевики вывозили золотые червонцы за границу. Жили как Крёзы в то время, как народ просто голодал. Не было денег. И ведь навели относительный порядок, потому что полного порядка по определению навести невозможно..., - он махнул рукой и вышел в другую комнату.

Я взял свой портфель и положил туда несколько бутербродов из моей колбасы и сыра, нужно же чем-то питаться в незнакомом месте. После такого разговора с хозяином квартиры оставаться в ней нельзя.

Я пошел к выходу и вдруг услышал голос Сталина:

– Оставайтесь, вам уже постелено и запомните, товарищ Сталин на правду не обижается.

Я расположился на отдых. Что характерно в этой квартире, нет ни радиоточки, ни радио, ни телевизора, нет даже клочков каких-либо газет и в туалете нет туалетной бумаги. Возможно, что вместо нее используется какой-либо электронный прибор? Я улыбнулся, вспомнив перестроечный анекдот во время тотального дефицита на туалетную бумагу. В магазине. У вас есть туалетная бумага? Нет, но могу предложить наждачную.

Я лег на диване на белоснежную простыню, укрылся легким одеялом и постарался уснуть. Мне вроде удалось уснуть, но поскрипывание паркета и звук тяжелых шагов разбудил меня.

Затем в мою дверь постучали.

– Вы спите?
– раздался голос Сталина.

– Нет, заходите, - сказал я.

Сталин вошел. Он был в расстегнутом полувоенном кителе, генеральских брюках с лампасами и в шлепанцах.

– Не спится, знаете ли, - сказал он, присаживаясь на стул у окна.
– Может, хоть вам расскажу, почему я ни в чем не виноват перед Богославией и перед богославами.

Поделиться с друзьями: