Квазинд. Том второй. Последний на равнинах

– Стоять! – закричал он. Однако когда Сэм Старрет, хозяин бакалейной лавки, шагнул ближе, чтобы получше разглядеть офицера, Бартон повторил, но теперь уже более низким и холодным голосом: – Я сказал стоять! Не двигаться.

– А что вы такой обидчивый, лейтенант, как повар из Вест-Пойнта ⁸⁷, у которого прокис компот? – раздраженно, но не очень уверенно огрызнулся лавочник.

– На Западе,—хрипло ответил Джон,– слово человека, особенно офицера, не подвергают сомнению. Я вижу, вы новичок в этих местах, мистер… так вот уясните! В здешних местах и далее на запад у нас мало закона, так что если вам кто-то дает слово, вы обязаны ему верить.

– Но если… – Старрет с сомнением сунул револьвер в новую кобуру.

– Но если оказывается, что данное слово ненадежно,– Бартон мрачно усмехнулся, не упуская из виду ни малейшего движения в зале,– то этот человек – конченый… Не так ли, Кэнби? Я вижу, и ты здесь со своими шкуродерами, ну-ну… Так вот, уважаемый, как вас там?..

– Сэм Старрет,– уже совсем смутившись, пролепетал бакалейщик, не спуская глаз с кольта армейского образца, на вороненом стволе которого предостерегающе горел отблеск света.

– Очень приятно, мистер Старрет. Поэтому,– лейтенант перевел ствол на ёрзнувшего траппера,– если назовешь в этом крае человека лжецом, помяните мое слово,—без стрельбы не обойдется.

Сказав это, Джон замолчал, но потемневшие глаза его продолжали гореть огнем мрачной решимости. Он шагнул к недоумевающей толпе и сделал знак вождю, чтобы тот подошел к нему. Во взгляде Черного Орла вспыхнуло удивление и недоверие к своему заклятому врагу. Однако в следующее мгновение он стремительно взметнулся со стула и через голову опешившего торговца прыгнул в шарахнувшуюся толпу, ящерицей проскользнул сквозь кольцо своих палачей и плечом к плечу встал рядом с лейтенантом. Бартон бросил на него одобрительный взгляд и вскинул упрямый подбородок.

– А теперь уясните, и получше, граждане Рок-Тауна,—его голос звучал взволнованно, но металлически жест-ко.—Этот чиф ⁸⁸ сиу принадлежит Конгрессу Соединенных Штатов – и только! Вот документ, подтверждающий правоту моих слов.– Свободной рукой он вытащил из-за борта синего кителя пакет с сургучными печатями, тряхнул им над головой и тут же спрятал обратно.

Кэнби и остальные всё еще не могли прийти в себя от удивления и злобы. Откуда свалился на их головы этот парень с лейтенантскими нашивками? Чувствуя себя беспомощными под колючим глазом армейского кольта, они трезвели и лишь кусали губы, сокрушаясь, что их собственные “игрушки” так близко и так недоступно упрятаны по кожаным норам кобур. Пуля лейтенанта успокоила бы каждого, кто дернулся бы спорить с ней.

Вдруг Кэнби, грохоча каблуками, споро вклинился в ставшее зыбким кольцо сограждан:

– Эй, что за ерунда, лейтенант? А вы помолчите, Старрет! Хватит в компании и одного брехуна… – Торговец зло зыркнул на бакалейщика, скрытно пригрозив ножом, и улыбнулся, поворачиваясь к офицеру.– Неужели вы нас считаете, Бартон, такими же ослами, как и вы – солдаты? – хриплый смех вырвался из его груди, такой широкой, что на ней могла бы свободно улечься пума. При этом торговец выразительно покрутил пальцем у виска.

Стены салуна содрогнулись от нового взрыва хохота.

– Мы не верим ни единому вашему слову! – в порыве солидарности здоровяк хлопнул по груди плюгавого тапера, визгливо заливавшегося вместе со всеми. Тот поперхнулся от неожиданности, прикусил язык.– Ну-ка, дайте взглянуть да понюхать вашу бумажку. Может, на ней всего и написано: “Где продается старая добрая выпивка” или “Где проживает солдатская шлюха”! Где это слыхано, чтобы краснокожему дерьму было оказано такое внимание?! – продолжал неистовствовать он.

Толпа зловеще загудела.

– Клянусь честью офицера, всё, что я сказал,– истинная правда! – Бартон в упор смотрел в налившиеся кровью глаза заводилы.– Но давать государственный документ в чужие руки не имею права.

Кэнби задрожал от гнева:

– А мне плевать на вашу честь! У вас дряблые ляжки, лейтенант! – и, тыкнув пальцем в его сторону, торговец с Миссури издевательски рявкнул в толпу.– Вот такие слюнтяи, джентльмены, и распустили дакотскую сволочь. И как только мамаши отпускают таких вонючек служить в армию? Уж лучше бы они были портными, хоть лопни!

Новый взрыв хохота оглушил Джона. Было страшно смотреть на эти гогочущие лица, слушать харкающий смех, вырывающийся из луженых глоток, звучащий дико и по-звериному свирепо.

Лейтенант внутренне поёжился. Соотечественники, чьи интересы он кровью защищал тринадцать долгих лет, были настроены явно не миролюбиво. Их безудержное животное гоготание говорило само за себя.

“Сколько их? Тридцать? Сорок?.. Нужно сосредоточиться. Во что бы то ни стало нужно сосредоточиться… – Джон до боли стиснул зубы.– Неужели конец? Так нелепо. Так бесславно… Нет, я без боя не дамся. Но как индеец? На нем места живого нет…” Бартон понятия не имел, чего можно ожидать от краснокожего. Зато лейтенант хорошо знал, что обязан доставить пленника в Вашингтон, чего бы это ему ни стоило.

Хохот постепенно стих, уступив место холодной, мстительной злобе. С улицы, из дома напротив доносились едва слышные звуки музыки – кто-то наигрывал на гармонике веселый плясовой ритм.

– К черту этих франтов в мундирах! – брызжа слюной, через паузу гневно взвился одноглазый Гарри.

– Что мы с этим напудренным возимся, как квакерша с псалмами! – поддержали из толпы.

– Бей его!

Эти возгласы были фитилем, поднесенным к фургону с динамитом. Пьяных лесорубов и охотников точно с цепи спустили ревущей сворой. Кавалерист Бартон едва успел выстрелить в воздух, как его вместе с вождем сбили с ног. Каждый лез из кожи, чтобы внести свою лепту в дело борьбы с ненавистными краснокожими, каждый рвался в самую гущу и, выпучив глаза, разинув рот, крушил направо и налево, продираясь к жертвам, отбиваясь от пинков и ударов своих же.

Орел среагировал первым: тяжелая цепь его кандалов, описав свистящий круг, размозжила голову какого-то траппера. Второй сокрушительный гремящий удар отбросил рвущихся следом. Лавочник, харкнув выбитыми зубами, рухнул на колени и жалобно заскулил, как койот. Новые нападающие перепрыгнули через него, но в ужасе отпрянули: цепь с яростным свистом вращалась по кругу, грозя переломить хребет каждому, кто осмелился бы ринуться на приступ. Вождь издал пронзительный боевой клич вахпекуто. Блестящие волосы взметнулись, как черная грива. Лейтенант крепкими ругательствами вторил ему, лихо работая кулаками.

Вдруг страшный удар Кэнби опрокинул Бартона. Его шпоры серебристо сверкнули в воздухе и потонули в месиве кулаков и сапог. Неповоротливый с виду, торгаш легко прыгнул влево. Зайдя во фланг вождю, он выждал момент, когда цепь ушла в сторону, молниеносно сорвал со стены веранды железный багор и, держа его обеими руками, нанес краснокожему ужасный удар – в полную силу своей мощи и ярости. Таким ударом он всегда убивал наповал и зверя, и человека. Но багор встретил… пустоту, расщепив заточенным крюком половицу. Скрипуче взвизгнули гвозди, показав свои ржавые шляпки. А через миг стальные звенья цепи до кровавой мглы в глазах стянулись на буйволиной шее. Кэнби, испустив хриплый рев, ухватился пальцами за цепь. Вся его сила, казалось, сосредоточилась в могучих руках, но тщетно…