Квинканкс. Том 2

— Да! — возбужденно воскликнул я. — А отсюда следует, что вытащить надо четыре центральных болта.

— Или что именно их не надо вытаскивать, — насмешливо подхватила Генриетта.

Мне пришлось признать, что она права.

— В таком случае, — сказал я, — я могу сначала вытащить все «белые» болты, за исключением центрального, а потом вытащить и его тоже. А если ничего не получится, попробовать проделать то же самое с «черными».

— Нет! — вскричала старая леди в великой тревоге. — Ибо ходят слухи, будто в замок встроено устройство вроде тех, какие французы называют machine-infernale. [6] Ловушка для воров. Ее установили после вашей попытки ограбления.

6

Адская машина (фр.).

— Вы имеете в виду, она сработает при попытке открыть тайник?

— Да, — ответила она. — Если вытащат не те болты, какие нужно.

— Понимаю, — сказал я. — И что тогда произойдет?

— Я слышала, что внутри находится пружинное ружье, переделанное из егерской ловушки для человека.

Я вспомнил рассказ Гарри о гибели их со Сьюки отца и содрогнулся.

— Но мне также говорили, — продолжала мисс Лидия, — что срабатывает просто тревожный звонок.

— Тогда нам нужно решить, черного цвета центральный болт или же белого, как остальные, чтобы я знал, должен он находиться в таком же положении, как они, или не должен.

— Думаю, он черный, — сказала Генриетта. — Ибо будь он белым, центральный квинканкс не отличался бы от квинканксов Хаффамов и Момпессонов, что, безусловно, противоречило бы логике композиции. Центральный квинканкс будет отличаться от остальных только в том случае, если болт черный.

— Да, — согласился я. — Но чтобы быть уверенными, нам необходимо знать, каким образом два изначальных квинканкса соединились в центральном.

— Пожалуй, поисками ответа на сей вопрос надлежит заняться мне, — со смехом промолвила мисс Лидия, — ибо я единственный оставшийся в живых плод союза между Хаффамами и Момпессонами. У моего отца было много книг и документов на предмет генеалогии и геральдики, которые наверняка до сих пор хранятся в библиотеке. Я пороюсь в них и попытаюсь найти ключ к разгадке.

— Но если даже мы получим ответ, — сказала Генриетта, очевидно напрочь забыв о своем первоначальном отказе участвовать в нашем предприятии, — как вам удастся проникнуть в Большую гостиную?

— В случае необходимости я смогу вскрыть дверной замок, при условии, что мой друг, Джоуи, принесет мне нужный инструмент, но на это может уйти много времени, поэтому лучше раздобыть ключи. А выкрасть их у ночного сторожа сложно…

— Поскольку он их прячет! — вскричала мисс Лидия.

— Совершенно верно, — подтвердил я. — Однако, думаю, я все-таки сумею достать ключи, поскольку у меня есть кое-какие догадки на сей счет. Но главная трудность состоит в том, как выбраться из дома после. Я не смогу взломать замок ни задней, ни парадной двери, а окна первого этажа теперь забраны решеткой.

— Но при наличии ключей вы сможете покинуть дом через любую дверь! — воскликнула Генриетта.

— Нет — на парадной двери есть второй замок, ключ от которого имеется только у членов семьи, но не у ночного сторожа.

— Его тоже поставили после попытки ограбления, — заметила мисс Лидия.

— А отперев заднюю дверь, я всего-навсего окажусь в хозяйственном дворе, — продолжал я. — Чтобы выбраться оттуда в проулок, надо пройти через каретный сарай и конюшню, которые тоже надежно запираются на ночь, и вдобавок там спят кучер и грумы.

— Так значит, выбраться из дома невозможно? — спросила Генриетта.

— Ночью — да. Поэтому, если мне удастся отыскать ключи, я благополучно проникну в Большую гостиную, потом возвращу их на место и подожду, когда ночной сторож отомкнет заднюю дверь, чтобы впустить прачку. Двумя часами позже кучер отопрет каретный сарай, и тогда я смогу дать деру.

Генриетта содрогнулась.

— Вы хотите сказать, что останетесь ждать в доме, имея при себе завещание и зная, что в любой момент пропажа может обнаружиться?

— Да, приятного мало. Но едва ли такое случится в столь ранний час.

— Почему ты считаешь, что сумеешь найти ключи? — спросила мисс Лидия.

— Ну, когда я пытался лечь спать в судомойне в первую ночь своего пребывания в доме, Джейкман прогнал меня оттуда, хотя сам спит в другом месте. Поэтому мне кажется, что он прячет ключи именно там.

— А что ты станешь делать потом? — осведомилась мисс Лидия.

— Я вернусь к своим друзьям, Дигвидам, а затем предприму шаги к тому, чтобы представить завещание суду.

— Будь осторожен, ибо у поверенного моего племянника, мистера Барбеллиона, есть осведомитель в суде. Я слышала, как они говорили о нем.

— Не бойтесь, — сказал я. — Я глаз не спущу с завещания, покуда не вручу его в руки самого председателя суда.

Они рассмеялись, и мисс Лидия заметила:

— Да, это должен быть чиновник примерно такого ранга. Только ты, в своей затрапезной одежонке, не пройдешь дальше привратника.

— Я предполагаю обратиться к другу, который окажет мне содействие.

— Но ты должен принять от меня денежную помощь, — настойчиво сказала она.

— Нет, я не могу, — ответил я, удивленный тем обстоятельством, что у нее вообще есть деньги, и подозревая, что речь идет о ничтожной сумме.

— Нет, можешь. Ради Генриетты, если не ради себя самого. И ради меня и Джона Амфревилла.

Старая леди открыла маленький замшевый кошелек, лежавший на столе, и вытрясла из него все содержимое: блестящие соверены посыпались звонким дождем на изрисованные листы бумаги, где мы пытались решить загадку квинканкса.

— Бабушка! — воскликнула Генриетта. — Откуда у тебя это?

Мисс Лидия улыбнулась.

— Здесь пятьдесят один фунт, — со сдержанной гордостью сообщила она, складывая монеты обратно.

— Но что же такое ты продала? — спросила Генриетта, и мы оба огляделись по сторонам. Все знакомые вещи оставались на своих местах, но я в любом случае знал, что ни одна из них, а равно все они вместе взятые не стоили и четверти таких денег.

— Пусть это останется моей тайной, — сказала мисс Лидия.

Генриетта устремила пронзительный взгляд на старую леди, которая, к моему изумлению, медленно залилась краской.

— Кажется, я понимаю, — проговорила Генриетта. — Ты не навлечешь на себя серьезные неприятности? И на какие средства ты станешь жить дальше?

— Милое мое дитя, я очень, очень стара. С меня уже нельзя спрашивать за мои поступки. А что касается до дальнейшей жизни, то люди моего возраста часто берут дурную привычку слишком долго задерживаться на этом свете, и я намерена избавиться от нее, прежде чем она станет неискоренимой.