Квинканкс. Том 2

— Не возьму в толк, почему Ассиндер допустил, чтобы меня выгнали, — все продолжал повторять он. — Наверное, ошибка вышла. Я ведь могу устроить ему серьезные неприятности, и он это знает.

— Ох, да дело-то всем известное, — сказал Уилл. — Ты имеешь в виду старую историю с экипажем, сданным Ассиндером внаем?

— Нет, — раздраженно ответил Боб. — У меня против него есть кое-что получше.

— Разве ты не знаешь? — спросил Нед, только вошедший в столовую. — Ассиндера тоже уволили. Выдворяют из дома завтра первым делом.

— Что? — вскричал Боб.

— Похоже, ее светлость и мистер Дейвид со своим советником давно подозревали, что он нечист на руку, — продолжал Нед. — Но старый сэр Персевал доверял Ассиндеру и не позволял его трогать.

— Видать, ты не зря старался, Боб, — с издевкой заметил Уилл.

Совершенно смешавшись, Боб побледнел от ярости.

— О чем речь, Боб? — с любопытством спросила Нелли.

— Пожалуй, стоит рассказать вам, чтобы хоть как-то насолить Ассиндеру, — сказал он. — Это случилось три или четыре года назад, летом. Эта женщина — на вид из благородных, хотя и в затрапезном платьишке, — подошла к парадной двери, когда я дежурил в холле. Что интересно, ее сопровождал шериф, поскольку она находилась под арестом по распоряжению суда. Само собой, я велел дамочке пройти к задней двери, но она назвалась родственницей или чем-то вроде. Я плохо разобрал, поскольку, по-моему, она была пьяная, если вообще не помешанная. Ну, я пошел и доложил Ассиндеру, так как никого из господ дома не было. Он, значит, принял женщину в библиотеке, пока шериф ждал в холле. Через несколько минут она спустилась вниз и ушла восвояси, вся в слезах. Потом Ассиндер велел мне держать язык за зубами и дал пять соверенов.

— Пять! — хором воскликнули слушатели. — Да, видать, дело было важное.

Я знал, что это было за дело. Я поспешно вышел из столовой в темный коридор, ибо хотел остаться один, чтобы хорошенько обдумать услышанное. Итак, похоже, Ассиндер по собственному почину выгнал мою мать из дома, всю в слезах, ничего не сказав своим хозяевам. Но почему? Такой поступок имел смысл только в том случае, если он работал на Клоудиров! Следовательно, он и являлся тем самым тайным агентом Клоудиров, пользовавшимся доверием Момпессонов! Какое значение это имеет для меня? И если Момпессоны действительно не прогоняли мою мать, имею ли я право действовать против них, как задумал?

В следующий миг из столовой вышел Уилл, и я спросил у него (ибо он входил в число слуг, остававшихся на урезанном жалованье), что будет со мной.

— С тобой? — насмешливо переспросил он. — Тебя тоже уволили, разумеется, вместе с Бобом. Чтоб ему пусто было, мерзкому ублюдку!

Теперь, когда сообщество слуг распалось, никто не трудился скрывать свои истинные чувства.

— А когда дом закроют? — спросил я.

— Бобу заплачено до субботы, но вас обоих могут выдворить из дома и раньше.

Уилл смотрел на меня с любопытством, и, помня, что недавно он видел странную сцену между мной и Вамплу, я не стал задавать больше никаких вопросов, но повернулся и торопливо направился в судомойню.

Представлялось очевидным, что медлить мне никак нельзя, коли я намерен довести дело до конца! Я боялся, как бы меня не выдворили сегодня же, ибо предполагал, что Боб может закатить скандал дворецкому и подвергнуться немедленному изгнанию из дома. Существовала и другая опасность: а вдруг Момпессоны возьмут завещание с собой в Хафем? Безусловно, загадку квинканкса следовало разгадать безотлагательно.

К часу традиционного вечернего обхода дома Боб буквально клокотал от пьяной ярости и держался с мистером Такаберри столь нагло, что, когда бы дворецкий сам не был слишком пьян, чтобы заметить, он наверняка вышвырнул бы лакея на улицу прямо тут же. Когда мы вдвоем поднялись на этаж, где находились покои мисс Лидии, я увидел возле ее двери пару туфель и наклонился, чтобы взять их.

— Оставь, — сказал Боб. — Она в немилости. Старую кошку тоже выгнали из дома, как и меня.

Поставив туфли на место, я заметил в одной из них клочок бумаги. Поскольку Боб шел впереди, я быстро вытащил записку и сунул в карман фартука.

Оставшись один в столовой, я сразу же прочитал короткое послание при свете угасающего огня: «Решение найдено. Приходи после полуночи».

Я бросил записку в огонь и с замирающим от волнения сердцем несколько секунд смотрел, как бумага чернеет и скручивается. Когда из кухни наконец донесся храп Джейкмана, я тихонько поднялся по задней лестнице и в кромешной тьме ощупью двинулся по коридору к комнатам мисс Лидии, считая двери, чтобы случайно не ошибиться. Поскольку мистер Вамплу занимал покои по соседству, я не решился постучать, а просто осторожно повернул дверную ручку и проскользнул внутрь.

Темноту здесь рассеивало лишь слабое мерцание углей в камине, и в щель под дверью спальни свет тоже не пробивался. В гостиной сильно пахло догоревшей свечой. Помня, что на каминной полке обычно лежат свечи, я взял каминными щипцами тлеющий уголек, при свете которого нашел одну. Я поднес уголек к фитилю и стал ждать, когда он займется, напряженно вслушиваясь в мертвую тишину, царящую вокруг.

Наконец вспыхнул язычок пламени, и, помертвев от страха, я увидел в кресле перед камином какую-то фигуру. В следующий момент я узнал старую леди, хотя при этом сердцебиение у меня не прекратилось. Похоже, она очень крепко спала, раз не пробудилась при моем появлении.

— Мисс Лидия, — тихо позвал я и все же испугался звука собственного голоса. Поскольку ответа не последовало, я повторил чуть громче: — Бабушка Лидия?

Я приблизился и дотронулся до руки старой леди. В тот же миг ее голова бессильно упала на грудь, и я резко отпрянул назад, с ужасом осознав, что в конечном счете нахожусь в комнате один.

Немного овладев собой, я снова подступил к креслу. В общем-то, бояться мне было нечего. Я еще раз дотронулся до руки мисс Лидии и обнаружил, что она ледяная. Старая леди сидела здесь, пока угасал огонь в камине и оплывала свеча, растекаясь лужицей воска, — сидела и ждала меня, чтобы подсказать мне последний шаг, необходимый для осуществления цели, к которой она так давно стремилась, и в конце концов ей не хватило всего лишь нескольких часов. Возможно даже, она умерла от перевозбуждения, вызванного мыслью об успешном завершении дела своей жизни. Я всмотрелся в ее лицо. Оно хранило умиротворенное выражение. Я попытался представить, какой она была в молодости: едва ли красавицей.

Я обвел взглядом маленькую комнату, в которой мисс Лидия провела многие годы своей несчастливой, уединенной жизни. После восьмидесяти с лишним лет ее существования на белом свете заметит ли кто-нибудь ее отсутствие в суматохе, ныне царящей в доме? Одна только Генриетта опечалится смертью единственного своего друга и союзника, единственного человека, которого она любила. И старая леди тоже любила Генриетту, вне всяких сомнений, — любила, как свое потерянное дитя, хотя любовь к ней была лишь своего рода приложением к долгой-долгой жизни. Конечно, главным для нее всегда оставалась несправедливость, совершенная по отношению к ней самой и к любимым людям — Анне Момпессон и Джону Амфревиллу, — омрачившие и отравившие ее юность. Из жажды ли мести или из любви к Генриетте — к девочке, в которой она видела свое собственное дитя, — она так решительно настаивала на необходимости вернуть завещание? Я не сомневался, что свое право на пожизненное владение поместьем мисс Лидия продала в Докторз-Коммонз. Что ж, поскольку она не успела открыть мне разгадку квинканкса, теперь у меня не оставалось возможности сделать то, на что она так надеялась.

Я уже собирался покинуть комнату, когда заметил у ног мисс Лидии потрепанную шляпную картонку со снятой крышкой. Заглянув в нее, я увидел собрание разных памятных вещей: засушенный букетик цветов, несколько пригласительных билетов на старинные балы, а под ними крестильную рубашечку, отделанную кружевом, ныне пожелтевшим, и сшитую, по всей видимости, для младенца, который не дожил до крещения. Если бы старая леди не умерла, возможно, я попросил бы ее объяснить слова, приписанные ею тете Анне, а возможно, и нет. Ибо теперь я понял, что могу бесконечно выслушивать новые и все более сложные версии событий далекого прошлого, но так никогда и не узнать правды. Очевидно, она перебирала самые дорогие сердцу вещи. Теперь я заметил на коленях старой леди предмет, который она, по-видимому, держала в руке в момент смерти и который выпал из разжавшихся пальцев. Я взял его и поднес к свече.