Квинтет из Бергамо

Выходит, уже зная истинное лицо приезжего, Гольфолина пожелали убедить его, будто Софья тоже выступает в концертах... Ромео попытался восстановить в памяти все, что было связано с отъездом ансамбля. Донна Клаудия, наблюдающая за сборами путешественников, упаковкой инструментов... Интересно, а донна Софья тоже брала с собой свой бесполезный альт? Если да, то, на первый взгляд, это, казалось бы, лишено всякого смысла… Но Ромео достаточно хорошо знал свое дело, чтобы не сомневаться в одном: преступники никогда не совершают бессмысленных поступков... Значит, если молодая женщина повсюду сопровождала музыкальное семейство, то, скорее всего, с ней вместе разъезжал и ее альт? Но с какой целью?

И тут на веронца вдруг словно снизошло какое-то откровение. С бешено колотящимся сердцем он вскочил с подушки, присел в кровати. Кажется, теперь он наконец-то все понял! Кто мог заподозрить, что вместо музыкального инструмента донна Софья перевозила в своем футляре совсем другое?.. Тарчинини нажал на звонок для вызова медсестры. Появившаяся женщина неопределенного возраста — где-то между первой и второй молодостью, но, пожалуй, гораздо ближе к последней — обеспокоенно поинтересовалась:

— Что-нибудь не так, синьор? Может, вызвать дежурного врача?

— Нет. Попрошу вас от моего имени позвонить в одно место.

— В такой час? Ma che! Вы что, хотите, чтобы я всех перебудила?

— Вы угадали, милочка! Я именно хочу, чтобы вы разбудили комиссара Манфредо Сабацию.

— Но ведь он, наверное, спит?

— Конечно. Иначе как бы вам удалось его разбудить?

— И что я должна ему сказать?

— Чтобы он немедленно явился сюда.

— И вы... что же... думаете, что он послушается?

— Даже не сомневаюсь.

Менее чем через двадцать минут, наскоро натянув поверх пижамы халат, комиссар Сабация уже входил в палату к Ромео.

— Что случилось, Тарчинини? — вид у него был явно це слишком довольный.

— Похоже, я разгадал загадку, во всяком случае, в главном.

— Не может быть! — с Сабации сразу как рукой сняло все раздражение, и он напрочь забыл, что, едва заснув, был среди ночи поднят с постели.

— Может...

— И что дальше?

— А дальше, мой дорогой комиссар, я хотел бы, чтобы завтра утром, как можно пораньше, вы прислали бы мне полицейские рапорты с перечнем городов, где за последние полгода были обнаружены наркотики, а вместе с ними подробные сведения о последних концертных гастролях семейства Гольфолина.

— Вы что, думаете?..

— Позволю себе утверждать, комиссар, что я уже не думаю, а совершенно уверен, и жду от вас доказательств, которые дадут мне возможность подтвердить это документально.

***

Проснулся Тарчинини с улыбкой на устах, вся палата была уже залита ярким солнечным светом. Уверенный, что победа уже не за горами, он полностью расслабился и сладко проспал весь остаток ночи. Из этого блаженного состояния его вывело появление очаровательной молоденькой медсестры, за ней по пятам следовал какой-то тип в штатском, что не мешало с первого взгляда распознать его профессиональную принадлежность. Это был посланник Манфредо Сабации. Не теряя времени на соблюдение правил хорошего тона, полицейский сразу протянул Ромео пакет.

— Это вам, синьор, сами знаете, от кого.

— Благодарю вас.

И, не прибавив более ни слова, немедленно вышел вон. Из всех троих удивилась, пожалуй, только одна медсестра.

— Странный тип! — не удержалась она от замечания.

Наш веронец тут же рассмеялся. Ему явно нравилась эта девушка. Рыженькая, со славной смышленой мордашкой. Сразу позабыв про свои полицейские хлопоты, Джульеттин муж поддался зову природной галантности.

— Дитя мое, вам уже кто-нибудь говорил, что вы просто очаровательны?

— Да, и очень часто! — кокетливо ответила она.

Этого оказалось достаточно, чтобы воспламенить пылкое сердце Тарчинини. Протянув правую руку, он проворно обнял медсестру за талию.

— Судя по оттенку волос и цвету кожи, держу пари, что вы родом из Венеции, я угадал?

— Вовсе нет, синьор! Я из Милана!

Ромео вдруг вскрикнул и сразу отпустил девушку.

— В чем дело, синьор? Вы что, не любите миланцев?

— Да нет, я их просто обожаю, особенно миланок! Вы даже представить себе не можете, как я люблю миланок, особенно если они похожи на вас!

Малышка замурлыкала от удовольствия и вышла, так соблазнительно покачивая бедрами, что в другое время одно это могло бы сразу довести Ромео почти до апоплексического удара, но сейчас — чтобы ни думала о том очаровательная медсестра — мысли полицейского были очень далеко. Наконец-то он вспомнил, что поразило его тогда в моряке, столкнувшемся с ним на пороге «Меланхолической сирены» — у него в руке была коробка из кондитерской, с надписью «Милан», точь-в-точь такая же, как и та, с которой он встретил когда-то в городе Терезу. Значит, вот как доставляют наркотики в Бергамо... Кто мог бы догадаться, что в элегантной коробочке из-под пирожных скрыто столько зелья, что им можно одурманить многие тысячи людей? Сразу лее стало ясно, какую роль играл в этих операциях Кантоньера и кто мог попытаться убрать с дороги явно становящегося обременительно любопытным Тарчинини. Скорее всего, в церкви Санта Мария Маджоре орудовал все тот же моряк, а накануне вечером — кто-то из семейства Гольфолина. Так вот почему Тереза рассказала ему об участии Кантоньеры в истории с Баколи — просто она уже знала, что собеседнику теперь недолго осталось жить на этом свете. Ну, а исполнителем, конечно же, стал ее дружок Марчелло. Ну и дрянь!

Слегка волнуясь, но внутренне уверенный, что ожидания его непременно оправдаются, веронец вскрыл присланный Сабацией пакет. И почти с первого же взгляда убедился, что появление наркотиков в Павии, Пьяченце, Парме, Модене, Болонье, Ферраре, Мантуе и Кремоне в точности совпадало с выступлениями в этих городах семейного ансамбля Гольфолина.

***

С перебинтованной головой Тарчинини снова возвращался на вьяле делла Мура. Он попросил высадить его у ворот Сан-Джакомо и не спеша поднялся до дома, вызывая жалостливое любопытство прохожих. Но Ромео даже не обращал на это никакого внимания. Для него дело было уже почти закончено. Оставалось только выяснить, почему они убили Софью и почему предпочли избавиться от Баколи. Романтическое воображение упорно подсказывало ему трогательную версию: Софья с Баколи полюбили друг друга и, решив начать новую жизнь, вступили в борьбу с бандой. Однако после расправы над парнем она испугалась, притихла, и не приди ей в голову тогда угрожать им в присутствии веронца, все бы, может, так и обошлось, а она была бы до сих пор жива. Полицейскому никак не терпелось поскорей с глазу на глаз поговорить с Терезой, которую теперь он ненавидел больше всех остальных, ибо прежде питал к ней чересчур нежные чувства.

Уже открывая дверь, Тарчинини вдруг остановился как вкопанный. Со второго этажа доносилось монотонное заунывное бормотание, там читали литанию. Подонки!.. Молиться за ту, кого сами же и отправили на тот свет... В нем стала подниматься какая-то бешеная злоба. Появилось непреодолимое желание взбежать по лестнице, настежь распахнуть дверь в комнату покойной и там, у ее тела, прямо сказать этим жестоким ханжам все, что он о них думает.

— Боже мой!.. Это ты, Серафино?

Только этой полоумной ему и не хватало! Крепко сцепив руки, с выражением ужаса на бледном иссохшем лице, донна Клелия не могла оторвать глаз от того, кто был властителем ее грез.

— Они опять хотели тебя убить?

— Во всяком случае, очень похоже на то...

Зарыдав, она упала ему на грудь.

— О мой Серафино, неужели они никогда не оставят нас в покое?

— Оставят... — мягко отстранился он. — И очень скоро, это я вам обещаю.

— И мы с тобой уедем в Мантую?

— Конечно, а как же иначе!

Отвечая, Тарчинини вдруг подумал, что станет с бедной Клелией, когда все остальное семейство угодит наконец в тюрьму?

Но у полицейских обычно нет времени философствовать над моральными последствиями преступных деяний. Они должны только найти преступников и передать их в руки правосудия. Одарив его доверчивой улыбкой, слегка смутившей сердце веронца, донна Клелия поднялась в комнату, где в окружении убийц лежала навеки заснувшая Софья.