Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Посылаю Вам копию письма, полученного мною в прошлом году из Прокуратуры РСФСР. Может быть, оно Вам пригодится. Если Дементьеву незавереннаякопия покажется документом недостаточно убедительным — он может позвонить в Прокуратуру или в Московский Дом детской книги, который в свое время (в связи с подготовкой библиографического словаря детских писателей) прокуратуру уже запрашивал.

Евгений Львович не всегда и не со всеми был добрым. Последние слова его:

— Софронов — подлец.

Впрочем, не самые последние. Через минуту он сказал:

— Гитович…

По-видимому, ту же характеристику он относил и к этому малоприятному человеку.

Потом он сказал:

— Одиннадцать… Тридцать семь…

Потом:

— Мне осталось сорок две…

После чего началась агония. Те, кто был при этом, уверяют, что умер Евгений Львович ровно через 42 минуты.

А Евгений Львович в гробу казался моложе и живее, чем в жизни. Он очень быстро дряхлел, болезнь не давала ему передышки, все мы давно уже поняли, что он умирает. Но сейчас, когда он лежит под снегом на Богословском кладбище, он вспоминается нам, как и тем, кто давно его не видел, молодым, здоровым и веселым.

99. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

 28/I 58.

Дорогой Алексей Иванович.

И за подробности последних часов Евгения Львовича, и за справку о Белыхе — спасибо. Справку я передала в редакцию с просьбой показать человеку, работающему в Библиотеке Мировой Литературы… Что будет с моей статьей — не знаю. Журнал отбивается от Кочетова, Еремина, Книпович (вот тоже страшная баба!), и редакции не до меня. Очевидно, Дементьев, который и сам не бог весть что (или, точнее, вполне ведомо, что) пытался, подобно Атарову, сохранить «оттенок благородства»; напр., не лаял на «Литературную Москву»; и этого не могут ему простить… А может быть, лаял, но с опозданием. И клика этого перенести не может. У них на этот счет строго.

Мне будет очень больно, если статья о «Республике» и др. окажется выкинутой или отодвинутой. Я уже так ясно видела, как иду на почту и посылаю экземпляр Вам, Тане Белых (кстати, сообщите, пожалуйста, ее адрес), Лидии Анатольевне [179] … Но даже ради этих именин я ни слова не могу изменить в этой статье. Лучше ждать еще 20 лет.

100. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

 16.V.58.

Дорогая Лидия Корнеевна!

179

Упомянуты дочь Г. Г. Белыха и Л. А. Будогоская.

Случилось так, что я сразу — подряд — прочел и повесть [180] и статью в «Вопросах литературы» [181] . Статья исковеркана, растерзана, гильотинирована и все-таки хороша. Спасибо Вам, что написали ее. О повести мне говорить — по многим причинам — труднее. Вещь многоплановая, сложная, тонкая. Необычное сочетание интимнейшей лирики с тем, что называют публицистикой. Иногда радует (когда вдруг явственно слышишь Ваш голос со всеми его оттенками, когда видишь Вас — как будто сидишь напротив), но чаще все-таки мешает почти незавуалированная автобиографичность повести.

180

«Спуск под воду» (в рукописи).

181

Лидия Чуковская.О книгах забытых или незамеченных // Вопросы литературы. 1958. № 2. С. 42–71.

Написано талантливой рукой, — перечислять удачи Ваши я мог бы очень долго.

Но тенденция — тенденция меня не устраивает. Лет 20 назад у нас, помнится, был уже разговор на эту тему. Тогда Вы со мной не согласились. Не согласитесь и сейчас. Впрочем, это разговор большой и не для писем.

Простите, что коротко пишу.

Самая яркая из Ваших удач — это, конечно, вставная новелла. Здесь почему-то не мешает то, что от первого лица и что героиня — это, конечно, Вы.

101. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

 23/V 58.

Дорогой Алексей Иванович.

У меня очень плохая память — вернее, ее вовсе нет. И потому я не помню нашего с Вами несогласия и того разговора двадцатилетней давности, о котором Вы пишете. И не могу догадаться, о чем речь.

Что касается автобиографичности, которая Вам (как и Александре Иосифовне) «мешает», — то тут я плохо понимаю и ее и Вас. Ведь чувствуете-то ее только вы — двое, трое друзей… Читатели (если таковые будут) ее не почувствуют. Быть может, автобиографичность «Леньки Пантелеева» или «Маринки» сильно «мешает» Александре Иосифовне: она видит мать и отца и блокадный дворик… Автобиография, мне кажется, естественный источник всякой писательской работы. И если у Вас возникает неприятное чувство — при чтении моей повести [182] , то дело тут, боюсь, не в автобиографичности, а в том, что работа исполнена мною в литературном отношении недостаточно умело. Вот в чем, вероятно, загвоздка. Иначе бы автобиографичность Вам ничуть не мешала, как мне она не мешает в Вашей повести — хотя я узнаю и Вашу сестру, и Вашу маму, и Вас самого.

182

Речь идет о повести «Спуск под воду».

102. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

 Ленинград. 29.V.58.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Попробую объяснить, почему мешает автобиографичность. Потому, что это — Вы и не Вы. Если это Вы (а мы узнаем Ваш голос, Ваши мысли, некоторые Ваши привычки и привязанности), то на многих страницах Вы оклеветали себя. Героиня Ваша во многих случаях поступает так, как Вы не могли бы поступить. Она прямолинейна до деревянности, ей не хватает снисходительности, терпимости, простой жалости к людям. Заключительный эпизод — разрыв с любимым человеком — бросает тень на героиню, а не на того, кого она так жестоко наказывает и осуждает.

Вы правы, конечно, когда пишете, что автобиографичность повести мешает только тем, кто Вас знает (и добавлю — любит). Но образ героини не удовлетворит, мне думается, — огорчит, удивит, обидит — и читателя непосвященного.

Рыцарь без страха и упрека — а воюет… С кем она воюет? Кого бьет? Кого с такой талантливой язвительностью изничтожает? Жалких, битых, исковерканных и искалеченных. Почему бы ей хоть раз в записи от какого-нибудь… IV.49 г. не задать себе вопроса: почему я так много пишу о сестре-хозяйке? Почему всю силу своей ненависти я изливаю на ее голову и на головы моих ничтожных соседей и соседок, а о том, о чем стоит и нужно писать и говорить, — молчу даже наедине с собой? Не по той же ли причине, по какой прячется в лесу со своим жалким ящиком сестра-хозяйка?

_____________________

Лидочка, не надо сравнивать Вашу повесть с «Ленькой Пантелеевым». «Ленька» — вещь приспособленная к требованиям, в ней очень много фальсификации и всяких традиционных для нашей литературы атрибутов. По-настоящему правдив там только характергероя, но и он дается внешне. Заметьте, что ни разу мой Ленька не «думает», не открывается изнутри. Если бы я открыл— оттуда хлынули бы — или такая правда, от которой не поздоровилось бы и самой книге, или такая фальшь, что и Леньки не было бы, и книги не было бы.

103. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

 4/VI 58. Москва.

Дорогой Алексей Иванович. С отвратительным цинизмом откровенно начинаю с просьбы. Я сейчас по уши влезла в свою книгу о редакторе. В ней будет восемь глав. Одна — последняя — будет об С. Я. Мне необходим материал — воспоминания писателей, которые когда-либо работали с ним. Ваши — в первую очередь. Хотя бы самые краткие, сухие, деловитые. Кое-что Вы рассказали Сарнову (или записали для него?). Он показал мне. А чем я хуже его? (Кстати, он весьма талантливый малый, см. «Вопросы литературы», № 1, статья о сюжете.) Нет, может быть, я и хуже, но дело ведь не во мне, а в деле. Оно же очень важно, мне кажется.