Шрифт:
— Ты закончила? Теперь скажу я. Не так всё… Когда ты со мной, рядом — это и есть жизнь. Моя, твоя, наша. Без каких-то ранее придуманных моделей, стилей жизни, привычек. Я люблю любить тебя. Хоть это и очень нелегко. Я люблю быть вместе с тобой. Просто быть рядом и не важно, чем заниматься. Я люблю просто валяться в постели в комнате, зная, что на кухне за компом сидишь ты. Лил, еще я люблю смотреть на тебя, курящую, в стекло балконной двери. Я люблю, когда ты заходишь в ванную, закрываешься и включаешь воду, чтобы она шумно текла мне по ушам. Я люблю ехать с работы домой, Лил. Потому что там, дома, меня ждешь ты. Люблю звонить тебе. Просто звонить и абсолютно не знать, о чем говорить. Люблю, даже уже, не смотри так недоверчиво, твои отъезды. Потому что я очень люблю наши встречи после расставаний. Я люблю бывать с тобой где-то и знать, что ты в этом месте у меня самая красивая и любимая. И люблю наши разговоры. Не суть важно о чем, детские ли это воспоминания или обсуждение, например, полетов на луну. Не знаю… Возможно,
— Да не может здесь быть перебора, просто, пойми же: два человека — два индивидуальных пространства. И одно общее — их.
— Но я хочу с тобой иметь наши традиции, наши привычки, наши песни, наши фильмы. — Женька подошла совсем близко и обняла меня, рассказывая почти на ухо гипнотизирующим полушепотом. — Тебе могло показаться, и в этом, думаю, только моя вина, что эти мои условия слишком фундаментальны, что я не готова с ними проститься, но это не так. Я хочу нашего. Всего нашего. Детка, я готова измениться сама, я готова изменить свою жизнь в пользу нашего. И я уже начала делать это. Я хочу быть с тобой. Жить с тобой в нашем доме, приглашать в гости наших друзей, отмечать наши праздники, ездить куда-то на нашей машине по нашим общим делам. Но это абсолютно не значит, что у тебя или меня не может быть каких-то своих дел. Они есть и будут. И с моей стороны уже нет какого-то параноидального желания контролировать тебя. Так будет и дальше. Просто именно наше, абсолютно всё наше, будет для меня всегда априори, всегда важнее. Мне кажется, что так — правильно. Да?
Конечно же, я вернулась.
На следующий день впервые за все время нашей совместной жизни я залезла в ее мобильный телефон. Не знаю, что меня подтолкнуло. Наверное, мысль о том, что Женька проделывала подобные штуки регулярно.
В ее телефоне спокойненько сидела вчерашняя смс-переписка, возникшая в пространстве и времени как раз в тот момент, когда я воодружала на полку в гардеробе вернувшиеся вместе со мной любимые голубые потертые джинсы.
«Мы уже несколько недель переписываемся, может быть пора встретиться? Я по тебе соскучилась. Мне тебя очень не хватает.»
«Я не против, давай завтра вечером. Заеду после работы».
Первое сообщение было от Кати. Второе — Женькин ответ. Джинсы недолго пролежали на полке, не прошло и одного дня.
9
Звонок в дверь. Я знаю, что это она. Замираю в кресле, нащупываю рукой мобильный телефон и отключаю звук — вдруг она позвонит и услышит мелодию. Только Женька может вот так: приехать без предупреждения, без звонка, застать врасплох, вломиться в мое пространство, распахнув дверь с пинка. Один звонок, второй, длинный. Дверь сразу же кажется тонкой, картонной. Я не понимаю, почему я прячусь, по-детски нелепо, даже смешно. Я улыбаюсь, почему-то стараясь дышать как можно спокойней. Она чувствует, что я внутри квартиры. Еще звонок. Незащищенность. Почему я должна защищать себя от нее, от самого близкого мне человека? Я не хочу открывать! Я знаю наизусть все, что она мне скажет, я знаю, что она будет делать, я знаю, что мне ничего не доказать ей, что все мои доводы обречены натолкнуться на ее возражения, обвинения, на ее руки, в конце концов… Мы проходили это не раз. Мы давали себе «последние шансы». И каждый раз все происходило по одной и той же схеме: я возвращалась, мы, как отвыкшие от земли моряки, как астронавты, соскучившиеся по нормальной атмосфере после года, проведенного в скафандрах, мы несколько дней ели друг друга, пили друг друга и друг другом дышали. Три-четыре дня. Потом…
Конечно, не все повторялось заново, мы учились делать выводы, мы давали себе обещания учитывать старые ошибки…
Еще звонок. Прошло минуты три, я уже подумала, что Женька ушла. Параллельно она звонит по телефону, но мой лишенный права голоса мобильник подмигивает мне, как сообщник. Уже крайне глупо открывать ей дверь, поэтому я все также неподвижно, забравшись с ногами в мягкое кресло, рассматриваю занавески на окнах. Несмотря на то, что это — съемная квартира, очередное временное обиталище, я за неделю превратила ее в уютную берложку, вылепив, как это и раньше делала, шпатлевкой стены на кухне поверх облупившейся масляной краски, выкинув всю старую мебель, вот эти занавески из темно-бежевой холстины, купленные за смешную цену в полуподвальном, почти как в советские времена, магазине с выцветшей старой вывеской «Ткани», в сочетании с тонкой мятой выбеленной хлопковой полупрозрачной тканью посередине окна, совершенно преобразили комнату. Это — протест. Я не просто уехала, не так как делала это раньше, даже не вынимая вещи из наспех сложенной огромной сумки, потому что понимала, что, вполне возможно, пройдет несколько дней и они вернутся на полки Женькиной квартиры. Теперь — нет. Я не хочу обратно.
— Открой мне, — негромкий Женькин голос разговаривал с дверным полотном. — Открой, я очень тебя прошу. Я знаю, что ты — дома. Я слышала твои шаги.
Я перегруппировываюсь в кресле, как будто хочу влиться в него. Смешно! Должно быть, здесь и вправду картонные стены и двери, если мне так внятно слышен ее голос. Мне чудится, что я слышу даже ее дыхание. Очень хочется подойти поближе, посмотреть в глазок, но я гоню прочь ненужное любопытство. Не открою ей.
— Прости
меня. Я сделала ошибку. Я сейчас уйду, — за дверью явственно слышен тяжелый вздох. — Я тебе напишу. Прости меня. Я так люблю тебя. Мне никто не нужен, слышишь? Никто другой. Навсегда.Шаги вниз по ступенькам. Хлопок тяжелой металлической двери подъезда, короткое пиликание сигнализации, машина развернулась под моим окном и медленно покинула маленький дворик старой московской пятиэтажки, пока я через тонкую занавеску, почему-то стоя на цыпочках, наблюдала, как она уезжает.
«Перестань!» — сказала я себе вслух. Занавеска в ответ качнулась и замерла в абсолютной неподвижности. Стало очень тихо.
Два часа спустя я получила письмо:
«Знаешь, ты — мое. Ты для меня самая красивая, самая умная. Нет ничего в тебе, что бы меня коробило или выводило из себя.
Мне кажется, мы просто реально выдохлись в продолжительных боях за, против, назло…
Я люблю в тебе рост и желание идти вперед. Я люблю в тебе умение преподнести себя. Я люблю в тебе умение быть рядом.
Я люблю в тебе сильную и слабую, холодную и нежную, волевую, целеустремленную и легкомысленную женщину. В тебе тысячи женщин. Но все они в тебе очень своевременно приходят на смену друг другу. И это я тоже люблю.
Я люблю, когда ты рядом. Я люблю, когда, где бы мы ни были, ты у меня самая красивая.
Я люблю наш секс. Это самый потрясающий секс в моей жизни.
Я люблю, когда ты будишь меня по утрам. Я люблю, едва проснувшись, тонуть в твоих глазах. Твои глаза — самые потрясающие, самые бездонные.
Я люблю засыпать и чувствовать тебя рядом, дышать твоим запахом, обнимать и целовать тебя.
Я люблю слушать тебя. И очень часто я слышу твои слова и понимаю, что ты абсолютно права. Но какой-то ступор мешает мне согласиться с тобой и сказать, что я полностью разделяю твое мнение.
Я люблю учиться у тебя. Я учусь анализировать. Не поверхностно, но глубже и именно в себя. Я учусь говорить и разговаривать. Я учусь ошибаться и признавать это. Я даже люблю понимать, что ты умнее меня.
Ты делаешь меня лучше.
Я люблю в тебе себя.
Вернись. Я обещаю, все будет по-другому».
Их смс-переписка с Катей не стала для меня неожиданностью. Я знала, что бывшая Женькина пассия так и не оставила надежд на воссоединение, несмотря на то, что прошло уже больше года с момента их расставания. Катя никогда не вмешивалась в наши отношения, не пыталась предпринимать никаких активных действий, это было не в ее характере. Она жила себе спокойно со своей новой девушкой, той самой Лидой, с которой она когда-то изменяла Женьке. Пусть эти, так нагло извлеченные мною из недр чужого мобильника, смс подтверждали, что речь идет не об измене, не о тайных свиданиях, но… Еще. Пока. Уже на следующий день речь могла идти о чем угодно. Мне были ясны и Женькины мотивации, и допускаемая мною ностальгия, и, вероятнее всего, их встреча не повлекла бы за собой никаких негативных последствий. Но.
После моего — очередного — на этот раз раннеутреннего бегства с полей наших сражений, когда, после прочтения этих смс, меня за каких-то десять минут — ураганным, наполненным адреналиновым стуком в ушах, импульсом — смело взрывной волной возмущения из ее дома, Женька позвонила Кате и спокойно объяснила, что их переписка ничего не значила, что она, Женька, оставит в своей душе только хорошие воспоминания об их с Катей долгом романе, что рисковать своими отношениями со мной она не собирается, потому что очень меня любит. Эту бальзамическую для ушей информацию я сочла недостоверной, услышав ее от Женьки, но, к моему удивлению, это оказалось правдой. Мой верный друг Светка подтвердила, что Катя, после телефонного разговора плакала весь день, жаловалась ей, Светке, на мировую несправедливость и выражала надежду на то, что любовь ко мне рано или поздно закончится, а она, Катя, может и подождать.
Тем не менее, алгоритм поведения «человека-процесса» не давал сбоев. Нет — надо, есть — пойдем дальше. И я понимала одно: как бы ни был дорог мне этот человек, нужно время, долгое время и многие выводы, чтобы семья в ее понимании стала семьей, любовь — любовью, смысл — смыслом.
Какого черта я согласилась на эту, заведомо провальную, авантюру? Зачем мы поехали вместе в Хорватию на так называемый отдых, так называемый «еще один шанс».
— Дай мне еще один шанс, последний, — Женька по своей старой традиции приехала без предупреждения, застав меня врасплох, руководствуясь непонятно какой уже целью. Может быть, ей катастрофически невозможно было принять тот факт, что предложила расстаться я, а не она, может быть, она действительно хотела попробовать все изменить.
Я уже не верила ни в какие «шансы». Они были у нашей пары, мы перепробовали, как мне казалось, все возможные способы, и сил оставалось все меньше и меньше, даже на то чтобы выдержать в нормальном тоне пятнадцатиминутный разговор. Я скучала по ней просто сумасшедше, ни одних отношений мне не было так жаль, как наших, я все еще любила ее, наверное, но мысль о том, что некоторое время спустя мы потеряем и последние крохи хорошего, что между нами останется только обида, злость, разочарование… Что, воспоминания друг о друге превратятся в калейдоскоп злых глаз, жестоких слов, бессильных слез отчаяния. Я не хотела доводить все до последнейшей из черт.