Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры
Шрифт:
Мы без промедления отправились в чертог чародейства и подготовились так, как было и возможно, и необходимо. И когда мы готовы были задать свои вопросы, загадочная тень приблизилась к тени Авиктеса настолько, что промежуток между ними стал не шире жезла некроманта.
Мы расспрашивали тень всеми возможными способами, своими устами и устами мумий и статуй. Но ничего похожего на ответ мы не получили; и мы вызвали некоторых бесов и призраков, наших фамильяров, чтобы расспросить ее их устами, но тщетно. И пока мы старались, наши волшебные зеркала не показывали ничего, что могло бы отбросить эту тень; и те, что говорили за нас, не могли ничего обнаружить в чертоге. И ни одно заклинание, казалось, не действовало на гостя. Тогда Авиктес посмурнел; и, нарисовав
И тогда на лице Авиктеса ужас прорезал новые морщины; и лоб его покрылся каплями мертвенного пота. Ибо он понимал, как понимал и я, что перед нами нечто, превосходящее все законы и не обещавшее ничего, кроме разрушения и зла. И он возопил ко мне дрожащим голосом:
– Я ничего не ведаю об этом существе или о его намерениях по отношению ко мне, и я не властен его остановить. Уходи, оставь меня; я не хотел бы, чтобы кто-нибудь узрел поражение моего колдовства и судьбу, что за оным непременно последует. Чем раньше, кроме того, уйдешь ты, тем лучше, дабы и сам ты не стал жертвой этой тени и не обрек себя на то, чем она грозит.
Хоть трепет и объял меня до глубины души, я не желал оставлять Авиктеса. Но я поклялся повиноваться ему всегда и во всем; не говоря о том, что бессилие Авиктеса означало, что против тени я был бы бессилен вдвойне.
Итак, распрощавшись, я пошел прочь из прокаженной комнаты, дрожа всем телом; обернувшись на пороге, я увидел, что чужеродная тень, тошнотворной кляксой ползущая по полу, коснулась тени Авиктеса. И в эту секунду учитель закричал, будто увидел ночной кошмар; и лицо его уже не принадлежало Авиктесу, но было искорежено и скорчено, как у несчастного безумца, сражающегося с невидимым инкубом. Тогда я отвернулся и убежал вдоль по темному внешнему коридору и сквозь высокие врата, выходившие на террасу.
Красная луна, выпуклая и тревожная, опустилась между террасой и утесами; и тени кедров вытянулись в ее свете; и они дрожали под вихрем, подобно плащам чародеев. И, накреняясь под вихрем, я бежал по террасе к внешним ступеням, что вели к крутой тропинке в источенной ущельями каменистой пустоши за домом Авиктеса. Я приближался к краю террасы со скоростью страха; но я не мог достичь первой ступеньки, потому что с каждым шагом мрамор подо мной уплывал, подобно удаляющемуся от охочего исследователя горизонту. И сколько я ни бежал, судорожно дыша, к краю террасы я приблизиться никак не мог.
Наконец я сдался, понимая, что какое-то заклинание исказило самое пространство вокруг дома Авиктеса, не позволяя никому сбежать оттуда прочь от моря. Отчаявшись перед лицом грядущего, я вернулся к дому. И когда я взбирался по белым ступеням в тусклых, горизонтальных лучах застрявшей меж утесов луны, я узрел фигуру, ожидавшую меня во вратах. И по тянущейся за ней мантии морского пурпура я узнал Авиктеса, хотя более ничто на него не указывало. Ибо лицо у него было уже не вполне человеческим, а стало текучей смесью человеческих черт с чем-то таким, о чем на земле представления нет. Обращение сие было страшнее смерти или разложения; и это лицо уже окрасилось безымянными, нечистыми и гнилостными цветами странной тени и обрело в своих контурах частичное сходство с приплюснутой ее физиономией. Руки фигуры не принадлежали ни одному земному существу; и тело под мантией удлинилось, омерзительно тянучее и волнистое; а с лица и пальцев в лунном свете капала какая-то жидкая скверна. И следующая за ним тень, подобно густо бьющему потоку гнили, проела и исказила саму тень Авиктеса, ныне удвоенную манером, коего я здесь не опишу.
Я был бы рад вскричать или хоть что-то произнести; но ужас иссушил родник речи. И тварь, что раньше была Авиктесом, молча поманила меня, не произнося ни слова своими живыми и зловонными губами. И глазами, что перестали быть глазами, превратившись в сочащуюся скверну, она уставилась
на меня. И мягкая проказа ее пальцев вцепилась мне в плечо, когда тварь повела меня, полуобморочного, по коридору в тот чертог, где мумия Ойгоса, помогавшая нам в тройном заклинании змеиного народа, жила вместе с несколькими себе подобными.У горящих бледным, недвижным вечным огнем светильников в чертоге я увидел стоящих вдоль стены мумий, бездыханно покоившихся на своих обычных местах, со своими высокими тенями подле. Но огромная, тощая тень Ойгоса на мраморной стене сопровождалась силуэтом, точно совпадавшим с той порочной тварью, что преследовала моего учителя и ныне с ним слилась. Я вспомнил, что Ойгос участвовал в ритуале и в свой черед повторил неизвестное положенное слово за Авиктесом; и я понял, что ужас пришел в свой черед за Ойгосом, а значит, изливается равно на живых и на мертвых. Ибо гадкая безымянная тварь, которую мы столь дерзко призвали, не могла воплотиться в мире смертных иначе. Мы выманили ее из невиданных глубин времени и пространства, по невежеству своему использовав лютую формулу; и тварь пришла в свой час, дабы отпечататься мерзейшей скверной на призвавших ее.
С тех пор ночь утекла, и еще один день мешкотно проплыл, по горло в вязкой жути… Я узрел полное слияние тени с плотью и тенью Авиктеса… и я также видел медленное приближение того, второго силуэта, что сплетался с худой тенью и сухим, смолистым телом Ойгоса и превращал их в копию той твари, коей стал Авиктес. И я слышал, как мумия кричит, подобно страждущему и испуганному живому человеку, в агонии второй кончины от посягательств тени. И уже давно он смолк, как и первый монстр, и мне не известны ни мысли его, ни намерения… И поистине я не знаю, одна ли тварь пришла на наш зов или их несколько; и не знаю, удовольствуется ли ее воплощение теми тремя, что призвали ее, или перейдет к другим.
Но все это и многое другое мне вскоре предстоит узнать; ибо теперь, в свой черед, мою тень преследует еще одна, все приближаясь. Воздух сворачивается и сгущается от неведомого страха; и те, что были прежде нашими фамильярами, покинули особняк; и огромные мраморные женщины как будто дрожат, прижавшись к стенам. Но тот монстр, что был когда-то Авиктесом, и второй монстр, что был Ойгосом, меня не покинули, и им дрожать нечего. И глазами, что уже не глаза, они задумчиво следят, ожидая моего превращения в им подобного. И их спокойствие жутче, чем быть разорванным ими на части. И ветер приносит странные шепотки, и море ревет не своим голосом; и стены подрагивают, подобно тончайшей вуали от дыхания неведомых глубин.
Посему, памятуя о том, что времени мало, я заперся в комнате с гримуарами и фолиантами и записал сии воспоминания. И я взял блестящую треугольную табличку, коей расшифровка привела нас к погибели, и выбросил ее из окна в море, уповая на то, что никто после нас ее не найдет. И теперь мне пора заканчивать, и запечатать мой рассказ в орихалковый цилиндр, и выбросить его, дабы он уплыл прочь по волнам. Ибо промежуток между моей тенью и тенью твари сокращается с каждым мгновением… и вот он уже не шире колдовского пера.
Плутониум
– Удивительно, – говорил доктор Мэннерс, – как расширилась наша фармакопея благодаря космическим исследованиям. За последние тридцать лет на различных планетах Солнечной системы были открыты сотни доселе неведомых субстанций, которые теперь используют как наркотики или лекарства. Весьма интересно будет взглянуть, что обнаружит на планетах альфы Центавра экспедиция Аллана Фаркуара, когда и если они туда доберутся и вернутся на Землю. Хотя сомневаюсь, что нас ожидают находки более значимые, чем открытие селенина. Его производят из ископаемого лишайника, который в тысяча девятьсот семьдесят пятом году обнаружили во время первой экспедиции на Луну; он, как вы знаете, помог нам почти полностью искоренить когда-то терзавший человечество рак. Из раствора селенина можно изготовить сыворотку, безотказно действующую на раковые опухоли, и она не только исцеляет уже заболевших, но и предотвращает заболевание.