Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры

Однако вместо туриста или альпиниста перед ним предстали два существа, ни в малейшей степени не похожие ни на людей, ни вообще на каких-либо земных созданий. В тот момент, да и во время всего, что последовало, изумленного Саркиса одолевали сомнения: не заснул ли он, не угодил ли во власть сюрреалистичной грезы.

В высоту существа достигали четырех футов, и у них имелось нечто отдаленно похожее на голову и туловище. Сами они были невероятно плоскими, как будто двумерными, и не стояли на месте, а словно висели, колыхаясь в воздухе. Верхняя часть тела, которую по земной привычке Саркис назначил про себя головой, была гораздо больше и круглее нижней и напоминала гладкую рыбу-луну, поросшую бесчисленными то ли усиками, то ли щупальцами, словно сошедшими с цветочного орнамента. Нижняя же часть походила на китайский воздушный змей. На ней угадывались загадочные безобразные черты – возможно, глаза, удивительно вытянутые и скошенные. Заканчивалась она тремя широкими конечностями-лентами, которые расщеплялись на тонкие паутинки-кисточки, и эти кисточки скользили по земле, хотя было совершенно непонятно, как с их помощью можно передвигаться.

Расцветка неизвестных существ ошеломляла. Саркис наблюдал нечто похожее на переливы опалово-черного, неуловимо-серого и кроваво-фиолетового.

Абсолютно нереальные и невероятные, существа висели среди скал, покачиваясь медленно, будто во сне, и скользя по земле бахромчатыми ногами-лентами. Казалось, переплетенные усики-щупальца, беспрестанно дрожа, тянутся к Саркису, а кое-какие из похожих на глаза пятен постепенно светлели, притягивая к себе взгляд подобно мерцающим гипнотическим кристаллам.

Его с новой силой охватило ощущение нереальности происходящего; теперь откуда-то раздавался низкий неумолчный гул, источник которого Саркис не мог определить. Модуляция и темп вроде бы соотносились с медленной вибрацией усиков. Звук доносился отовсюду, окутывал Саркиса и в то же время гудел прямо у него в голове, как будто в мозгу задействовались доселе не используемые клетки, воспринимающие телепатический шепот неведомых человеку миров.

Гудение усилилось, в нем уже явственно угадывались отдельные кластеры, некоторые сочетания повторялись снова и снова, складывались в длинные последовательности. Постепенно они становились все отчетливее и уже походили на замедленные растянутые слова. С изумлением Саркис осознал, что ему как будто медленно говорят по-английски: «Пойдем с нами», – существа изо всех сил пытались своими неземными органами озвучить приглашение неведомо куда.

Словно загипнотизированный, не испытывая ни удивления, ни страха, Саркис отдался нахлынувшим на него впечатлениям. Постепенно на гладких верхних ликах рыбы-луны проступили смутные затейливые линии и пятна, которые становились все ярче, отчетливее и наконец сложились в некую картину.

Саркис не очень понимал, что именно ему показывают, но уловил, что речь идет об огромном расстоянии, о чуждом людям искаженном пейзаже. В ослепительном неземном сиянии, в море насыщенного цвета на непонятном и странно перекошенном фоне с неведомыми пропорциями возвышались прихотливые приспособления и образования – то ли дома, то ли растения. Среди этого чуднoго пейзажа плавали силуэты, чем-то напоминавшие существ, которых он видел перед собой, – так слегка напоминает реальность картина кубиста. Рядом с силуэтами, словно влекомая ими, летела фигурка, так же отдаленно похожая на человека.

Каким-то образом Саркис догадался, что эта фигурка изображает его самого. Пейзаж принадлежал некоему чуждому миру или измерению, и фантастические создания приглашали его туда! Совершенно одинаковая до последней подробности картинка проигрывалась одновременно на обоих ликах-дисках.

Преисполнившись удивительной ясности и спокойствия, Саркис спросил себя, стоит ли принять приглашение. Если он решится, что тогда будет? Разумеется, все это ему снится, а сны – штука хитрая: стоит только хорошенько вглядеться в их неуловимые панорамы, как они тут же развеиваются. Но если… если это не сон? Из какого мира явились загадочные существа и каким образом сумели добраться до Земли? Уж конечно, они не из Солнечной системы, но, судя по странному виду, откуда-то из другой галактики или, как минимум, из системы другой звезды.

Казалось, пришельцы поняли, что Саркис колеблется. Картины на дисках померкли и сменились другими: его как будто уговаривали, завлекали всевозможными пейзажами неземного мира. Возобновилось гудение, и немного погодя в неясном монотонном гуле стали угадываться слова, которые Саркис пока очень плохо понимал. Вроде бы там были жутким образом растянутые «можешь» и «сбежать»; все это походило на стрекот гигантских насекомых.

И вдруг сквозь странный гипнотический звук Саркис расслышал звонкий девичий смех и веселые людские голоса. Кто-то, хотя пока было не видно, кто именно, взобрался на гору и теперь шел прямо к нему по склону.

Очарование грезы было нарушено, и Саркиса внезапно одолел приступ страха, а также глубокого изумления, ведь непостижимые создания все еще висели перед ним. Человеческие голоса, нарушив его уединение, убедили Саркиса, что происходящее не сон. Разум землянина невольно содрогнулся от ужаса перед чудовищным и необъяснимым.

Голоса приближались, и вроде бы Саркис узнал одного или нескольких своих спутников. Диковинное видение по-прежнему маячило у него под носом, но вот над причудливыми силуэтами внезапно вспыхнули медью неведомые металлы, и в воздухе возник необычайный механический мираж. Переплетение косых прутьев и изгибающихся ячеек опустилось прямо на существ. А через мгновение и сами они, и сияющий мираж – все пропало!

Саркис едва заметил, что к нему приближаются девушка и двое мужчин из той самой компании, от которой он не так давно пытался сбежать. Он пребывал в замешательстве, как это обыкновенно случается с резко выдернутым из сна человеком, но также в смутном ужасе, ибо подозревал, что столкнулся со сверхъестественным.

Неделю спустя Саркис вернулся в свою квартиру в Сан-Франциско и возобновил работу над скучными рекламными проспектами, которые служили ему надежным источником дохода. Каждодневная эта повинность безжалостно душила возвышенные устремления художника. Когда-то он хотел творить, мечтал воплощать в ярком цвете фантазии, подобные тем, что прихотливыми черно-белыми линиями выражал Бёрдслей. Но, как выяснилось, такие картины не пользовались большим спросом.

Происшествие возле Фрог-лейк подстегнуло воображение Саркиса, хотя он по-прежнему сомневался, случилось ли оно наяву. Художник думал о нем неустанно и частенько проклинал так не вовремя нагрянувших приятелей, из-за которых исчезли загадочные пришельцы.

Казалось, эти существа, если то была не галлюцинация, явились, уловив его невнятную и неопределенную тоску по внеземному. Будто посланцы неведомой вселенной, они разыскали его и почтили своим приглашением. Судя по их попыткам объясниться, земные языки были им знакомы; и, совершенно очевидно, существа могли появляться и исчезать, когда им вздумается, прибегая к помощи неких загадочных механизмов.

«Чего же они от меня хотели?» – спрашивал себя Саркис. Навстречу какой судьбе он отправился бы, если бы согласился на их предложение?

Встреча на Спэниш-маунтин распалила тягу живописца к фантастическому, и не раз он пытался, расправившись с ежедневной рутиной, по памяти изобразить пришельцев. Это, впрочем, оказалось на удивление сложной задачей: Саркис силился воплотить на холсте образы, не похожие решительно ни на что, и даже сами цвета и пропорции смущали его. Как будто на горе он наблюдал неземную палитру, черты, бросающие вызов евклидовой геометрии.

И вот однажды вечером Саркис стоял в мастерской, сердито и разочарованно уставившись на мольберт. Собственная картина казалась ему скоплением нелепых клякс, смешением цветов, которые никоим образом не передавали истинную суть инопланетных моделей.

Он не услышал никакого звука, не ощутил сигнала – ничего, что привлекло бы его внимание. Но вдруг, обернувшись, обнаружил позади себя существ, которых повстречал на Спэниш-маунтин. Медленно колыхались они в свете лампы между захламленным столиком и несколько обшарпанным диваном, и конечности-ленты скользили по старому цветастому ковру, выцветшему и заляпанному свежей краской.