Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры

Небеса зловеще запылали. Невыносимо медленно гигантское солнце вскарабкалось в зенит и целиком заполнило собой круглую дыру наверху чаши-башни. Чудные барельефы вспыхнули в два раза ярче; инопланетные чудовища и горгульи, истекающие ядовитым рубиновым светом, сводили с ума лежавшего с открытыми глазами Саркиса, и он опустил веки, чтобы не видеть всего этого, но выжженный мозг все равно разъедала безжалостная, растравляющая краснота. Наконец его окутала глубокая тьма, он словно погрузился в медленные свинцовые воды Леты, тонул, тонул в них, а за ним по-прежнему гнались горящие багряные кляксы; потом сознание окончательно покинуло его.

Очнулся Саркис в каком-то странном оцепенении, опустошенный и одурманенный, как будто его нервную систему начисто выжгло жестокое буйство красноты. С трудом, точно в кошмаре, он разомкнул веки и увидел похоронно-фиолетовое небо. Вместо багряного солнца там зависла такая же яркая лиловая звезда-близнец, и в круглой дыре виднелся отрезанный от нее стеной башни скорбный ломоть.

Саркис никак не мог собраться с мыслями, они разбегались в разные стороны, но в нем креп бесформенный страх перед чем-то непоправимо неправильным и зловещим. Четверо существ по-прежнему удерживали его своими конечностями-лентами, и, повернув голову, он заметил еще нескольких, паривших возле ложа. В их ловких щупальцах, гораздо более гибких и умелых, чем людские руки, были зажаты разнообразные странные предметы.

Заметив, что Саркис очнулся, существа подплыли ближе и протянули ему гладкие и продолговатые штуки, похожие на плоды. Один поднес к его губам мисочку с вязкой жидкостью, которую, по всей видимости, следовало выпить.

Увидев этих жутких существ, вконец остервенелый и ошалевший Саркис вновь скорчился от ужаса. В траурном фиолетовом свете они казались мертвенно-бледными кадаврами из иной вселенной. Лиловое солнце истекало неизбывной меланхолией, безотрадный свет заливал изогнутые стены, омывал чудовищные барельефы. Гудение существ, которые, несомненно, пытались хоть как-то утешить и обнадежить Саркиса, казалось ему преисполненным тяжкого ужаса погребальным плачем. Он отверг предложенные напитки и пищу, закрыл глаза и замер под бременем обрушившегося на него беспросветного безумия.

Последовавшее вполне укладывалось в картину этого кишевшего призраками умопомрачения. Существа переплели свои ленты, подхватили Саркиса, вынесли из башни, точно в гамаке, и потащили куда-то по бесконечно длинной дороге. Время от времени он открывал глаза и видел безобразные растения, что покачивались в фиолетовом мареве, будто водоросли в океанских течениях.

Наконец существа спустились по крутому склону, словно еще глубже нисходя в беспросветную преисподнюю, и очутились в каких-то катакомбах. Вокруг сомкнулись ловушкой наклонные, мертвенно-голубоватые, мерцающие стены.

Саркиса притащили в огромный зал, где стояли разнообразные приспособления, показавшиеся его смятенному разуму пыточными инструментами. Еще больше он разволновался, когда плоские пленители растянули его на светлой плите из некоего минерала с небольшим углублением в центре; сбоку и спереди к плите примыкали странные устройства, и все это напоминало дыбу средневекового палача.

Тело Саркиса сковал твердокаменный страх; задохнувшись от ужаса, он даже не сопротивлялся. В дьявольском голубом свете прямо над ним парил один из мучителей, другие выстроились вокруг каменной плиты в кольцо. Парящее существо положило свою среднюю бахромчатую конечность прямо на рот и нос Саркиса, и от этого прикосновения художника словно прошил электрический разряд. Лицо постепенно заледенело: сначала лоб, потом и вся голова, шея, руки, тело. На него как будто воздействовали странной, притупляющей все чувства силой, холод сменился онемением, он уже не ощущал ничего и совершенно отстранился от ужаса и омерзения, причинявших ему столько мучений. И вот уже, не тревожась и не думая ни о чем, Саркис наблюдал, как существа снимают с него одежду и прикладывают к его телу зловещего вида диски и утыканные иглами пластинки, соединенные с каменной плитой.

Для него это все не имело ни малейшего смысла, и каким-то чудом, а каким – он и не пытался понять, происходящее еще больше отдалилось, померкло, будто Саркис уплывал куда-то прочь отсюда (и от себя самого) в другое измерение.

II

Он очнулся – как будто родился заново. В обстановке чувствовалась некая странность – так странен мир для новорожденного младенца, – но боль и страх совершенно прошли. Вокруг во вновь открывшемся пространстве не наблюдалось и не слышалось ничего противоестественного или угрожающего.

Впоследствии, когда Саркис научился свободно общаться с жителями Млока, те объяснили ему, что сочли необходимым подвергнуть его уникальной и весьма серьезной операции: она затронула нервную систему и органы чувств, изменила восприятие и даже некоторые подсознательные функции, облегчив таким образом мучения, испытываемые им из-за визуальных картин и вибраций планеты, к которым был совершенно не приспособлен человеческий организм. Вначале жители Млока не поняли, как он страдает, поскольку сами во время своих путешествий адаптировались к новым мирам без труда. Но, едва осознав, чтo с ним происходит, они тут же поспешили смягчить боль с помощью достижений сверхчеловеческой науки.

Саркис так никогда и не понял до конца, что именно с ним сотворили, но в результате ему неким невыразимым манером открылся абсолютно неведомый доселе спектр чувств. Хозяева этого мира пожелали сделать так, чтобы он слышал, видел и воспринимал почти то же, что и они сами.

Пожалуй, самая серьезная метаморфоза произошла со зрением. Саркис различал теперь новые, сверхъестественно нежные и прекрасные цвета. Багряный дневной свет, который поначалу едва не свел его с ума, теперь воспринимался как чистый оттенок, для которого у него не нашлось названия, – Саркис ассоциировал этот цвет с изумрудно-зеленым. Свет фиолетовой звезды-близнеца больше не вгонял в тоску и чем-то отдаленно напоминал бледно-янтарный.

Он стал иначе воспринимать форму и объем. Тела и конечности существ, которые раньше казались ему почти двумерными и пугали своим чудовищным уродством, теперь поражали множеством изящных граней и изгибов и как будто открылись ему в еще одном, совершенно новом измерении. Смотреть на них было приятно, как бывает приятно смотреть на хорошо сложенного человека. Растения, здания и пейзажи больше не казались жуткими и противоестественными.

Чувство времени Саркиса теперь настроилось на медленный ритм массивного Млока, а движения и речь местных обитателей не воспринимались как заторможенные. Не доставляли больше мучений густой насыщенный воздух и увеличенная сила тяжести.

К тому же Саркис обрел новые чувства. Одно из них больше всего напоминало некую комбинацию слуха и осязания: многие звуки, особенно высокие, воспринимались тактильно. Как будто кто-то легонько похлопывал его с разной степенью интенсивности. Еще Саркис теперь слышал цвета: некоторые оттенки сопровождались призвуком, часто довольно музыкальным.

С жителями Млока он общался разнообразно. После операции они смогли телепатически проецировать слова и образы прямо в его разум. Гораздо больше времени ушло на то, чтобы освоить другие способы общения, на которые расходовалось меньше энергии, чем на обычную телепатию. Он научился распознавать на их телах мысли-проекции и понимать звуковые вибрации, издаваемые причудливыми усиками, которые служили им подобием голосовых связок, причем высокие ноты вызывали разного рода тактильные ощущения.

Саркис узнал, что эти существа называют себя млоками, по названию собственной планеты, и принадлежат к древней высокоразвитой расе, для которой чудеса научного познания мира отошли на второй план, вытесненные радостями чистой рефлексии и восприятия. Млок был третьей планетой, обращающейся вокруг двойной звезды в галактике столь отдаленной с астрономической точки зрения, что свет ее никогда не достигал Земли.

Путешествие в родной мир Саркиса и обратно происходило поистине странным образом и совершалось при помощи некой таинственной силы: млоки проецировали себя через пятое измерение и могли одновременно существовать в разных концах вселенной. Именно из этой силы вылеплялось приспособление с медными прутьями и ячейками, которое опустилось тогда в мастерской на Саркиса и его спутников. Он так до конца и не разобрался, как этой силой управлять, – знал только, что она подчиняется определенному воздействию нервной системы млоков.