Лабиринт памяти

— Знаешь, дорогой… Я не думала, что когда-нибудь расскажу тебе об этом, но, видимо, придётся. Только благодаря этой истории ты, возможно, прислушаешься к моим словам и задумаешься, стоит ли совершать очередную ошибку.

Начало уже вызывало неприязнь, но Драко терпеливо промолчал, а затем со вздохом вновь скрыл руками лицо, упёршись локтями в колени.

Видимо, Нарцисса расценила его поведение как разрешение говорить, а оттого продолжила:

— Мы с твоим отцом довольно рано узнали, что будем вынуждены пожениться. Раньше в таких семьях, как наши, не слишком интересовались мнением детей по вопросам брака: так уж издавна сложилось, что представители чистокровных династий сами выбирали супругов своим детям. Мы с Люциусом не стали исключением, а потому я ещё с первых курсов морально готовила себя к тому, что как только закончу Хогвартс — стану миссис Малфой.

На несколько секунд она замолкла, словно вспоминая те далёкие годы, прежде чем продолжить:

— Мне всегда нравился твой отец. Он был умён, властен и красив, но я не могу сказать, что сразу полюбила его, впрочем, как и он меня. Но в начале седьмого года обучения я поймала себя на мысли, что на самом деле буду счастлива стать его женой: Люциуса уважали, ему прочили великое будущее, а меня это, безусловно, прельщало. И вот тогда я начала в него влюбляться. Я наблюдала за ним, следила всё время и втайне мечтала о свадьбе, пока он общался со мной подчёркнуто вежливо и близко к себе не подпускал. Я долго не могла понять, в чём причина, пока однажды не услышала разговор.

Её речь вновь оборвалась, как если бы она готовилась перейти к самой сложной части своего рассказа.

— Это был поздний вечер, и я возвращалась из библиотеки, когда услышала знакомый голос, доносящийся из класса. Дверь была совсем немного приоткрыта, и этого хватило, чтобы понять, о чём шёл разговор. Люциус общался на повышенных тонах с магглорожденной семикурсницей с Когтеврана, и сначала я подумала, что он снова оскорбляет её и пытается задеть, как это делал много раз на людях. Но я была поражена, услышав другое: он признавался ей в любви, проклинал её и себя за это чувство, а потом умолял сбежать вместе с ним после окончания школы. Я была настолько ошеломлена услышанным, что замерла и не могла вымолвить и слова, ведь я верила, что знаю этого человека с его презрительным отношением к таким, как она, но оказалось — всё иначе.

Драко медленно отнял руки от лица и поражённо уставился на мать.

— Что? — еле слышно выдавил он, не в силах поверить в её слова.

Нарцисса лишь печально улыбнулась.

— Да, это так: твой отец действительно любил магглорожденную, Драко. Я могу представить, как долго он боролся с собой, пытаясь заглушить это абсолютно неприемлемое для него чувство показной ненавистью. Пожалуй, это была единственная вещь, которая меня в нём по-настоящему пугала: Люциус умел быть очень жестоким в словах, и я уверена, поступками, совершёнными в прошлом, он навсегда перечеркнул возможное будущее с той девушкой, которую не раз унижал на глазах у всех. И, полагаю, из-за того, что она ответила на его признание категорическим отказом, он и возненавидел с огромной силой всех магглорожденных. Теперь, думаю, тебе понятно, почему он с детства внушал тебе, что грязнокровки — зло.

Драко качал головой, и ему казалось, весь мир хороводит вокруг него. Его отец — отец! — который всегда был одержим идеей истребить всех грязнокровок, который презирал и ненавидел их, а ещё с удовольствием пытал, применяя во время войны самые тёмные и изощрённые заклятия, — был влюблён в одну из них?! Чушь!

— Нет, это неправда. Этого просто не может быть! — еле совладав со своими эмоциями, произнёс Драко.

— Это правда, дорогой, — накрыла своей ладонью его руку Нарцисса. — Он любил ту девушку. И эта любовь его погубила. Когда мы поженились, он уже был одержим идеями Тёмного Лорда, с благоговением рассуждал о новом обществе безо «всякой мерзости», а со временем стал настоящим фанатиком. Я уважала его выбор и интересы, но на самом деле никогда не разделяла их, хотя была вынуждена демонстрировать обратное. Единственное, с чем я была согласна, это то, что наш сын должен себе найти партию из нашего круга, потому как я была воспитана с этими принципами. Но всё изменилось, когда я узнала, что история повторяется, Драко. И я вижу, что ты так же, как и твой отец, летишь в пропасть из-за своей любви, только делаешь это добровольно и безосновательно.

— Безосновательно?! Она предала меня, мама! Разве это не достаточное основание для того, чтобы попробовать жить без этой самой грёбаной «любви»?! — подскочил на ноги Драко, гневно уставившись на мать.

Она грустно ему улыбнулась.

— Ты упрям, Драко, и горд, как и все Блэки. А ещё слеп, как отец. Ты не хочешь признать, что у Гермионы были веские причины, чтобы сделать то, что она сделала. Она была напугана, раздавлена событиями войны и считала, что будет лучше пожертвовать собственным счастьем, чем счастьем близких. А письмо от твоего отца стало лишь последним аргументом в пользу того решения, в котором она сейчас так раскаивается.

Драко фыркнул и с горечью покачал головой. Он осознавал, что мать снова права, но мысль о предательстве Грейнджер так прочно всосалась в его измученный мозг, причиняя ежеминутную боль, что он и думать не мог о том, каково было Гермионе в тот год на самом деле.

Он просто помнил, что любовь к ней спасла его. А её любовь, как оказалось, её саму едва не погубила. Во всяком случае, именно так он воспринимал мотив её поступка, который не мог простить.

— Я знаю, какого это, Драко, жить с мужчиной, который тебя не любит. Со временем твоему отцу, конечно, удалось проникнуться ко мне чувствами. Можно сказать, он даже полюбил меня, по-своему. Но я всегда знала, что его сердце принадлежит другой женщине, как и сейчас знаю, что твоё принадлежит только Гермионе. Поэтому не делай глупостей, Драко! Не повторяй ошибок отца! Пощади ту девушку, пока она не влюбилась в тебя окончательно. И… прости Гермиону. Я знаю, как тебе тяжело это сделать, но ты должен понять…

Она на миг замерла, и Драко нетерпеливо спросил:

— Понять что?

Нарцисса поднялась с места и пристально посмотрела ему в глаза.

— Что иногда лучше пожертвовать гордостью и позволить себе быть счастливым, как бы твой разум ни сопротивлялся. Слушай сердце, Драко. Его ты никак не сможешь обмануть.

Драко не знал, как ему реагировать на этот ошеломляющий разговор. В голове было столько кричащих мыслей, которые будто молоточками отбивали нестройный ритм с внутренней стороны его черепной коробки, что он выдал первое, что пришло в голову:

— Только не говори, что одобряешь мой союз с грязнокровкой.

Глаза Нарциссы холодно блеснули, когда он произнёс последнее слово.

— Я одобряю всё, что способно сделать тебя счастливым, Драко, — без тени улыбки ответила она. — Я, как и ты, и так потратила слишком много времени на то, чтобы следовать указаниям Люциуса и жить по его искажённым жаждой мести принципам. Я уверена, мы заслужили право жить своей жизнью, Драко. А ты заслужил право любить и быть с кем захочешь сам.

Драко поражённо смотрел на мать, не сводящую с него мудрого взгляда, пока эти слова находили в нём странный, уже не кажущийся отвратительным отклик, словно она посеяла зерно надежды на, казалось, выжженной почве его души, даря долгожданное исцеление. И теперь внутри него зарождалось что-то такое робкое, светлое и настолько неуместное на фоне произошедших за один только вечер событий, что Драко разозлился на самого себя.

«Не смей!», — мысленно рявкнул он, пытаясь отогнать дурацкие мысли, сформировавшиеся в знакомый лик с густыми каштановыми волосами и тёплыми карими глазами. Лик улыбался и укоризненно качал головой, будто видел его насквозь.

И от этого стало очень-очень тепло, но вместе с тем больно.

— Не смей, — вслух тихо повторил Драко, уже почти не сопротивляясь целебному ощущению, подсказывавшему, что он сможет найти выход из лабиринта, сможет вновь увидеть свет, если только у него хватит храбрости и сил на это.

Ведь теперь его воспоминания были существенно дополнены для того, чтобы всерьёз задуматься над словами матери и попытаться перестать быть заложником своей памяти.

Перестать быть пленником личного лабиринта памяти.

***

Гермиона закрыла глаза и с удовольствием втянула прохладный, пахнущий мокрым асфальтом и свежей травой воздух. Казалось, февраль распахнул дружелюбные объятия весне, которая благодарно приняла их и одарила его взамен теплом, пообещав остаться. Действительно, за какие-то несколько недель Лондон совершенно преобразился: теперь на людей будто насмешливо смотрели многочисленные глаза-лужи, ветки деревьев, словно дразня, показывали маленькие листочки-языки, а из развешанных по центру города ртов-динамиков, намеревавшихся говорить с утра до вечера, раздавались задорные мелодии, заставляющие губы невольно растягиваться в улыбке.