Лабиринт памяти

Драко хмыкнул и вновь отвел глаза.

— Не стоит, Грейнджер. Просто этот кретин раздражал меня ещё с самого нашего прихода в бар.

Гермиона почти улыбнулась, осознав, что Малфой явно пытается придумать оправдание своему поступку.

— Интересно, и чем же он тебя раздражал? — без привычного для их общения сарказма спросила она.

Драко неопределенно повел плечом, по-прежнему не смотря на неё.

— Скорее всего, своими намерениями. Уже по одному тому, как он пялился на тебя, можно было догадаться, что у него на уме.

После этих слов он внезапно замер, и Гермиона поняла, что Драко явно сказал больше, чем собирался.

Резко вздохнув, она во все глаза уставилась на него. Ей показалось или в его голосе прозвучали нотки ревности?

Драко, осознав свой промах, нервно дернулся и повернулся к ней, засунув руки в карманы.

— И вообще, Грейнджер, сколько можно попадать во всякие истории?! Я уже стал как тот чёртов герой Поттер, вытаскивая тебя каждый раз из очередной херовой ситуации. Только шрама на лбу не хватает для полноты картины.

Малфой отчаянно пытался выглядеть невозмутимо, расслабленно, словно, ему на всё плевать, но Гермиона по-прежнему пораженно смотрела на него и видела то, чего раньше не замечала: уязвимость в его глазах от того, что он… Смеет чувствовать.

Чувствовать жалость, отчаяние, страх. Ведь именно это правило им, когда он спасал её в море?

Чувствовать похоть, желание, страсть. Она же это прочитала в его взгляде, когда он целовал её?

Чувствовать заинтересованность, ревность, отчаянную злобу.

Нет, по всем правилам своего воспитания, он просто не смел чувствовать всё это.

И внезапно она поняла, почему он вел себя как последний ублюдок, почему кидался из крайности в крайность.

Он стыдился своей слабости. Ведь испытывать все эти чувства по отношению к ней было истинным проявлением слабости для человека, которому запрещали даже положительно думать о таких, как она. О грязнокровках.

И хотя Малфой многое переосмыслил во время войны, но, всё же, эти устои, годами вбитые в голову Люциусом, они не могли бесследно исчезнуть, не оставив после себя ничего.

Вот почему он пытался убедить её и заодно себя в том, что ему плевать на всё, что между ними происходит, но, на самом деле… Чёрт, как же она раньше не замечала?!

Драко словно понимал, о чем она думает. Он смотрел на неё настороженно и с неким вызовом, а его тело было напряжено до предела. Он ждал её реакции и был готов обороняться в случае необходимости.

Гермиона подумала, что он наверняка уверен — она использует это своё открытие против него. Ужалит словами, растопчет, говоря правду. Драко понимал — теперь она знает, что он уязвлен, слаб, раздавлен своими чувствами, и это означало, что он в полном дерьме.

Но он не учел одного: в дерьме они были оба.

Оба падали в бездну безумия, охватившего их двоих так внезапно, оба были почти сломлены тем, что происходило между ними, стоило лишь оказаться рядом друг с другом, и оба до сих пор не могли остановиться, двигаясь навстречу разрушению, боли, отчаянию.

И сейчас, они были оба уязвимы. Больше, чем когда-либо.

Гермиона не понимала, что творит.

Поддавшись какому-то внезапному порыву, она всего за несколько шагов сократила расстояние между ними и, обхватив ладонями его лицо, встала на носочки и притянула Драко к себе. Ощутив его близость, она практически утонула в ней, наслаждаясь таким краткосрочным, желанным и одновременно болезненным моментом. И лишь когда её губы коснулись его губ, задержавшись всего на несколько секунд в отчаянном, крепком, горячем поцелуе она поняла, что сотворила.

Резко открыв глаза, Гермиона отпрянула от Драко и прижала руки ко рту, во все глаза наблюдая за его реакцией.

Малфой не шелохнулся и не попытался углубить их поцелуй, когда она прильнула к нему. Напротив, его напряженная поза осталась неизменной, а по взгляду невозможно было понять, что он чувствует.

Но внезапно что-то мелькнуло в его глазах и он, вынув руки из карманов, сделал уверенный шаг ей навстречу.

— Грейнджер…

Гермиона, порывисто вздохнув, нервно отошла назад, сохраняя между ними безопасное, на её взгляд, расстояние.

— Я, кажется, забыла кофту в баре, мне нужно за ней вернуться, — дрожащим голосом, еле выговорила она первое, что пришло ей в голову, боясь последствий своего импульсивного поступка.

И надо же быть такой дурой?!

— Грейнджер… — Малфой сделал ещё один шаг.

— Её наверняка могли украсть! А если так, то мне необходимо…

Гермиона нервно сглотнула и отшатнулась от Драко, который настойчиво пытался сократить между ними расстояние.

— Грейнджер, заткнись.

Его голос прозвучал резко, и она замолчала, внезапно замерев на месте.

— Малфой, не надо… — почти с мольбой попросила она, наблюдая за тем, как он подходит к ней всё ближе.

Как много было в её просьбе! Ведь она знала, что сейчас она не сможет оттолкнуть его, отказать ему, отказать себе. Сейчас она была слишком слаба.

Драко остановился практически вплотную к ней. Гермиона несмело посмотрела на него и встретила спокойный взгляд серых глаз, в котором было столько… Боли? Сожаления? Обреченности?

Малфой горько усмехнулся и медленно коснулся рукой её лица. Гермиона порывисто вздохнула, когда он нежно, едва ощутимо провел кончиками пальцев по её щеке, слегка задев уголок рта. Этого прикосновения было мало, его было недостаточно, совсем недостаточно для неё.

Её тело затрепетало, и она неконтролируемо слегка повернула голову навстречу его руке. О Мерлин, как же ей сейчас хотелось вновь ощутить его жаркие объятия, бросающие её в пламя желания, его страстные губы, терзающие её в неистовом поцелуе, его требовательные руки, отчаянно сжимающие её тело. Хотелось этого так, что она почти перестала себя уважать за столь абсурдное, неправильное, вопиющее желание, и почти была готова сама вновь прижаться к нему, ведь она знала, она знала точно, знала наверняка, что Малфой хочет этого не меньше неё.

Но внезапно пальцы Драко исчезли с её лица, и всё закончилось. Она медленно открыла глаза, ощутив острую боль разочарования, и непонимающе посмотрела на него.

Неужели он остановился?

Зачем он остановился?!

Ответ был до боли прост.

— Не надо, Грейнджер. Вот именно, не надо.

В его словах была такая горечь, что у Гермионы невольно внутри всё сжалось от услышанного.

Она почувствовала себя абсолютно беспомощной, раздавленной, уязвленной своим неудовлетворенным желанием.