Лабиринты угроз
Шрифт:
Они присели на лавочку.
– А все почему случилось? Потому что я знал, каким богам молиться. И ты сейчас должен определиться, с кем ты, на той ли стороне, на какой надо.
Цыплухин дернулся встать, но Живолуп усадил его обратно.
– Только не балуй меня своим красноречием, юноша, и не делай вид, что ты все уже понял. Знаю, все знаю! И без тебя знаю, какие вы там игры затеваете, в этой скверной квартирке, мы ее слушаем уже не первый месяцок и в курсе всех делишек ваших. Ты мне и не нужен толком, ты же вошь, поганое семя, но я тебя спасти хочу, как душу заблудшую, а не истинно поганую! Ведь ты как туда попал? Ведь тебя завлекли! Посулами, красками яркими завлекли! Сам-то ты безделушка мелкая, а из таких, как ты, и строятся ряды фанатиков!
Живолуп раскрыл перед Георгием красные корки удостоверения. Цыплухин тут же сник.
– Ну что ты? Понимаю тебя. Я и сам бы так же поизвивался на твоем месте. Ты, конечно, можешь уехать. Но куда? В интернациональные джунгли Москвы? В пустую деревню? Сам понимаешь, что это несерьезно. Достанем, непременно достанем. А с тебя-то и нужна мелочь сущая, ноготок. Будешь сообщать мне все, что у вас творится и затевается. Главарь-то ваш хоть умом и не робок, а чуть не купился на сказку мою про принца, слышал ведь, небось? Что ты задумался? Зачем ты нам, коли слушаем уже? Ну а вдруг жучки обнаружат? Нет, там нам кровь своя нужна, уши живые, чтобы слушали и помнили, чтобы ты мне его выражение лица рассказал и душу его выдал, а это все техника бессловесная, она подвести может, а человек не подведет. Смотри, другой раз не предложу, на тебя ведь тоже досье, ты думаешь, ты чистый? Ты уже тем, что в их квартиру вошел, вляпался. И серьезно, это не шутки. Мы тебя теперь через терку протрем, если не согласишься работать, расщепим на атомы. И друзьям твоим капнем, что сдал их. Вот вернешься сейчас на выставку, а мы их уже оповестили, как тогда будешь дрыгаться? Я второй раз предлагать не буду. Или мы друзья, или лови удар, так у нас, в нашем мире… Ну что, лады? – И протянул ладонь.
Георгий пожал руку. Она была теплой до одурения.
– Ладно ты решил, правильно! Теперь ты под моей крышей, никого не бойся. И раз в неделю доклад. Только мне, помни!
6
– Обожаю! – сказала она. – Обожаю пьяный бред Апанасова! Он такое несет, такие красочные вещи! Когда трезвый больше о политике, а пьяный – такая сокровенность…
– Просто подсознание – это так важно! – поддержал Цыплухин. – Ведь открывается высшее, о чем и помыслить не мог! Все-таки скрыты в нас бездны, и отворить их не всякий сумеет! Но главное – осознать свою натуру, почувствовать себя. Что нам нужно? Только тишина. Душевная тишина.
За окном уже показались сливочные отблески рассвета.
– А все, кто не понимает этого, – просто маленькие идиотики, – сказала Аня.
– Согласен, – отозвался Цыплухин.
– Маленькие идиотики, – счастливо повторила Аня.
Они лежали на полинялом матраце.
Георгий позвонил ей накануне. Долго собирался, и решимость пришла только после двух бутылок пива. Было уже поздно, одиннадцатый час. После разменных приветов он уточнил, не спит ли она.
– Я не сплю и злюсь. Если не боишься – приезжай.
Такси он поймал не сразу. Машины летели перед ним, не останавливаясь. Едва выловил частника на хилой «шестерке».
Она открыла дверь с хмурым неудовольствием. Провела на кухню, указала, где пиво. На буфете высился кальян.
– Сейчас зарядим, – предупредила она.
И когда сели в зале, среди клубов дыма, которые не пьянили, но создавали какое-то доверительное состояние, она говорила, как всегда, об Апанасове:
– Ну что он? Актеришко! Ведь актеришко жалкий, разыгрывает комедии на каждый день! Я ему так и заявила! Сказала, что не считаю его достойным мужчиной. Он ерунда, чепуха! Жалкий, никчемный человечек. А он обиделся, представляешь! Вот и говори после этого истину!
Через полчаса, когда кальян иссяк, она сидела возле Георгия и рыдала ему в плечо.
– Я ведь люблю его! – причитала она. –
Никого лучше нет, и не было! Он идеален, а я коза неблагодарная. Не понимаю его тонкую, ранимую душу! Он ведь творец, – отрывалась она от плеча и тянула палец вверх. – Он живет ради высшей цели, а не всем этим низменным, что окружает нас тут… Чего ты меня обнимаешь вообще? Кто тебе это право дал? Это только ему можно! А ну руки убери!Минуло еще полчаса, они целовались сперва нежно, а потом агрессивно, кидаясь друг на друга, как бешеные змеи.
– Я и не думала, что ты такой страстный, – шептала она, и ее пальцы скользили по его лицу.
– Милая, милая… – шептал он.
И утром, когда кальянный дух вовсе выветрился из квартиры, она сказала:
– А мне вставать! У меня первый рабочий день после отпуска. Принимаю поздравления!
7
– Так ты с Аней теперь? Мне нравится ее непосредственная глупость, – Апанасов размышлял, сидя в халате. За окном едва накрапывал куцый дождик. Тучи медленно и упорно ползли по небу.
– А со мной вчера была только колдунья-лень, – проговорил Апанасов. – Хотя нет, вру, не настолько бездарно пролетел день… Полчаса по скайпу говорил с Натальей Пёскиной! И, знаешь, в восторге. Все, кто утверждает, что она гламурка и с жиру бесится, раз лезет в политическое пекло, просто мелкие завидующие личности. Это масштаб! Палитра! Потрясает! Какой размах, амплитуда! Вышла из чиновничьего дома, с самых верхов проклятой олигархии, звезда бомонда, а ведь не брезгует мной, грешным! Я так и заявил под конец разговора, что ожидал фанерную барыню, а увидел стойкую и идейную непосредственность! Думал, она кукла, а она женщина! Из тех, что в октябрьский мятеж из наганов стреляли. И она, вот увидишь, выстрелит! Ибо для нее это не игра, а самая живая жизнь, не лживая, натуральная!
Апанасов увлекся. Вскочил с кресла так рьяно, что с ноги улетел тапок.
– Вообще, из всей столичной тусовки нашей только Пёскину уважаю… Ни Подгорного, ни Иноземцева. Сколько я к ним набивался, ни разу не позвонили! А она – вот! Не побрезговала! И пришла к идее бунта не оттого, что проиграла выборы, или спасается от уголовщины, или от пустого кармана… У нее нет этой череды мелких фиаско, как у прочих! Она сама пришла! Как же можно за такое не уважать? И самое главное, позвонила! Я чуть в осадок не выпал, когда ее на экране увидел… Но умна же она, Жорж! Колоритна! Неповторима!
Апанасов упал в кресло. Быстро возгораясь, он так же быстро и угасал, словно фитиль тушили. Цыплухин принес ему отброшенный тапок.
– Что там покушать есть? – успокоившись, спросил Апанасов. Прошел на кухню, заглянул в холодильник.
– Да… Бананов грустное количество осталось.
Взял один, другой отдал Георгию.
– Так вот, – снова заговорил Апанасов, ошкуривая банан. – Насчет Ани. В виртуальном мире она хороша, но про реальный мир я бы так не сказал. Хотя… Иногда лучше всего познать женщин, выбрав не самую притязательную особь. Согласись! Что в этой Ане? Нос горбиком, фигура не потрясает ни спереди, ни сзади, еще эти косички школьные – не пришей-выброси. Вот и думай потом, чем она заманила будущего мужа, а ведь и ты у нее сейчас в поклонниках, заметь! А ведь ты красавец! Да-да, не отнекивайся! И умник к тому же. Ведь до чего ты разумные вещи пишешь! Я иной раз читаю и не верю, что это ты написал! Есть ли приятнее похвала для автора?
Цыплухин хмыкнул, даже покраснел немного. Хоть и знал за Апанасовым, что тот неудержимый льстец, а все равно приятная, теплая волна по груди пошла.
– Веришь ли, иногда даже тебе завидую, – не сбавлял скорости Апанасов. – Читаю и то плачу, то смеюсь. Ты талант, истинный талант! А для талантливого человека я что хочешь сделаю. Разорву любого за тебя, покрошу окрошкой! Обижает кто тебя? Ты только скажи, я ему сердце выну! Ну?!
Цыплухин промолчал, хотя вопрос вертелся на языке, жег его, терзал. Но он не мог задать его, не было на это душевных сил. Вопрос был о Софье.