Лафкадио, или лев, который отстреливался

Он плакал.

— Почему ты плачешь, друг мой? — воскликнул я. — Ты богат, знаменит, у тебя семь машин, тебя все любят, ты величайший стрелок в мире. Почему же ты плачешь — ведь у тебя есть всё!

— Всё — это не всё, — заметил Лафкадио, роняя горючие слезы на золотой ковер. — Я устал от моих нарядов и денег. Я устал есть курицу «по-корнуэльски», запеченную с рисом. Я устал ходить на приемы, танцевать ча-ча-ча и пить простоквашу.

Я устал курить пятидолларовые сигары, играть в теннис, раздавать автографы, я устал от всего! Я хочу чего-то новенького!

— Новенького? — переспросил я.

— Да, новенького! — подтвердил он. — Но я не знаю, где его взятъ\

И он снова зарыдал.

Должен признать, что рыдающий лев — это тяжелое зрелище.

— А ты пробовал покататься на лифте? — спросил я.

— Сегодня утром я прокатился на лифте тысячу четыреста двадцать три раза. Надоело! — И он вновь залился слезами.

— Может, съесть еще мармеладку?

— Я уже съел двадцать три миллиона двести сорок одну тысячу пятьсот шестьдесят две мур-рмеладки! — хныкнул лев. — Я устал от них! Я хочу новенького!

Он уронил голову и заревел уже совершенно неудержимо.

В этот самый момент дверь распахнулась, и в комнату, помахивая тростью, влетел Финчфингер, директор цирка.

— Хей-хо, Лафкадио! — закричал он. — Кончай плакать, лучше порадуйся, потому что… потому что я придумал для тебя кое-что новенькое!

— Чего это? — шмыгнул носом Лафкадио Великолепный, глядя на него полными слез глазами.

— О-хо-та! — по слогам проговорил директор. — Мы едем в Африку на охотничье сафари, пакуй ружья и чемоданы!

— Ура! — подпрыгнул Лафкадио. — Я еще никогда не был на охотничьем сафари! Давай, дядюшка Шелби, поехали с нами! Вот здорово-то!

— Я бы с радостью, — ответил я. — Но кто же будет поливать мой филодендрон? Пожалуй, я все-таки останусь. Но ты обязательно напиши мне оттуда о своих приключениях.

Лафкадио собрался, упаковал свои костюмы и ружья и вместе с Финчфингером и другими охотниками отправился в Африку.

11.

В Африке они первым делом надели красные охотничьи кепки, зарядили ружья и отправились прямо в джунгли. Но только они начали охотиться на местных львов, как вдруг один старый-престарый лев, приглядевшись к Лафкадио, спросил: — Стой, погоди минутку, а мы разве не знакомы?

— Сомневаюсь, — ответил Лафкадио.

— Послушай, а почему ты стреляешь в нас? — спросил старый-престарый лев.

— Потому что вы — львы, а я — охотник, — объяснил Лафкадио. — Вот почему.

— Ты — не охотник, — сказал старый-престарый лев, оглядывая Лафкадио очень пристально. — Ты — лев.

Я же вижу хвост, торчащий у тебя из-под куртки.

Ты — лев.

— О, Боже! — воскликнул Лафкадио. — О, Боже, да. Я совершенно забыл об этом.

— Эй, чего ты там мешкаешь, Лафкадио? — окликнул его один из охотников. — Хватит болтать с этими львами, пора в них стрелять!

— Не слушай его, — сказал старый-престарый лев. — Ты такой же лев, как и мы. Оставайся с нами, а когда мы покончим с этими охотниками, вернемся вместе в джунгли, вздремнем на солнышке, побултыхаемся в речке, повозимся в высокой траве и слопаем на ужин по паре толстеньких тепленьких кроликов.

— Тепленьких кроликов! — ужаснулся Лафкадио. — Ф-фу!

— Не слушай его, — сказал человек. — Ты такой же человек, как и мы. Останься с нами, а когда мы покончим с этими львами, поплывем обратно в Америку, сходим на отличную вечеринку, сыграем в бадминтон, пропустим по стаканчику простоквашки…

— Простоквашки! — затрясся Лафкадио. —

Бр-р-р!

— Ладно, — сказал охотник. — Если ты человек, давай постреляем этих львов, а если ты лев — мы пристрелим тебя самого.

— Итак, — сказал старый-престарый лев. —

Если ты лев, давай слопаем этих охотников, а если ты человек, мы слопаем тебя самого. Решай, Грммфф.

— Решай, Лафкадио, — сказал человек.

— Решай, — сказали они хором.

А несчастный Лафкадио Великолепный никак не мог собраться с мыслями; он уже не был настоящим львом, но не был и человеком. Бедный, бедный Лафкадио! Что делать, когда так не хочется быть охотником и уже не получается быть львом?

— Послушайте, — сказал он. — Я не хочу стрелять в вас, львы, и не хочу лопать вас, охотники. Я не хочу оставаться в джунглях и есть тепленьких кроликов и не хочу возвращаться в город и пить простоквашу.

Я не хочу играть в догонялки со своим собственным хвостом и не хочу играть в бридж. Мне кажется, я никакой не охотник и никакой не лев. Мне кажется, я вообще никто и ниоткуда.

С этими словами он тряхнул головой, положил ружье на землю, несколько раз вздохнул и ушел через холмы подальше от охотников и подальше ото львов.

Он шел и шел и слышал издалека выстрелы охотников, стрелявших во львов, и урчание львов, лопавших охотников.

Он не знал, куда идет, и все-таки шел, ведь нужно же идти куда-то, правда?

Он не знал, что произойдет дальше, но знал, что обязательно что-то произойдет, потому что всегда что-нибудь происходит, разве не так?

Солнце клонилось к закату, цепляясь за край холма, жара в джунглях начинала спадать, заморосил теплый дождь, а Лафкадио Великолепный все шел и шел один по долине.

Это было последнее, что я о нем слышал. Я точно знаю, что когда-нибудь Лафкадио даст о себе весточку или даже пришлет мне что-нибудь на день рожденья (между прочим, 25 сентября, если вам интересно).

Но пока я не получил ни слова.

Никаких новостей — ни от него, ни о нем.

Конечно, когда мне станет что-нибудь известно, я сразу же вам расскажу. Но кто знает — вдруг вы встретите его еще раньше?

Например, по дороге в школу, или в кино, или в парке, или — почему бы нет? — в лифте, или в парикмахерской, или просто где-нибудь на улице.

А может быть, даже в кондитерской, когда он будет покупать пять или шесть коробок мармеладу.

Ведь он так любит мур-рмелад!