Ламбада, или Все для победы

Машина с ходу снесла кордон, состоящий из двух перегородивших дорогу "газиков". Автоматчики бесполезно опустошили магазины, стреляя ей вслед. Бастан вырвался на магистраль, сиреной сгоняя на обочины грузовики и автобусы, и уже чувствовал свободу, но это была лишь свобода умереть на лету.

Звено вертолетов поднялось над лесом, шестнадцать ракет разом сорвались с подвесок, и шоссе накрыло шапками взрывов...

20

Иосиф Виссарионович смотрел в окно. Кремлевские голуби дружно клевали пшено, рассыпанное на аккуратно подстриженном зеленом газоне.

– Ну что?
– спросил он не оборачиваясь.

– Обошлось, Лаврентий?

Берия сидел провалившись в огромное кресло, только лысая макушка была видна. Она сияла в свете ярко горящих зачем-то ламп. Как будто сейчас была ночь, а не ясный день.

– Не говори гоп, - буркнул Лаврентий Палыч.
– Доклад Миротворцев с положительным резюме ушел на Базу - это факт, но пока своими глазами я не увижу шприц-тюбики с эликсиром...
– Он явно мандражировал, постукивая костяшками пальцев по подлокотнику и то и дело меняя закинутые одна на другую ноги.
– Ты знаешь, через сколько времени мы рассыплемся, ЕСЛИ?.. Голос его дрогнул.

– Нэ узнаю тебя, Лаврентий.
– Сталин улыбнулся и начал выбивать трубку в нефритовую пепельницу. Так незаметнее дрожание рук.

На длинном столе мореного дуба (под цвет стенных панелей) были лишь пепельница и пачка "Герцеговины Флор".

– И все же, Коба, - настаивал Берия.

– Дэсять часов, кажется. Слышком изношен организм.

Генералиссимус непроизвольно посмотрел на циферблат напольных часов. Десять делений - пять шестых круга. Не так много, чтобы успеть сделать нечто важное, и вполне достаточно, чтобы сойти с ума от ужаса.

– Что ты будешь делать, ЕСЛИ?..
– Лаврентий Палыч был настроен на похоронный лад. Контрольное время наступит через двое суток. Значит, в самом худшем случае у них в запасе пятьдесят семь с половиной часов.
– Отдашь приказ о Ликвидации?

– Как ти можешь, дарагой...
– рассеянно пожурил Сталин. Сам он был весь во власти дум.
– За каво ты меня принимаэшь?

Вообще-то, к нынешнему девяносто третьему году Иосиф Виссарионович практически поборол свой акцент, но вот в последние дни (от постоянного нервного напряжения, наверное) тот прорезался опять. Нехороший признак, однако...

– А я отдам... Всех - на дно...
– цедил сквозь зубы Берия.

– Ти думаешь, тибе пазволят?
– Сталин улыбнулся, наконец-то закончив возиться с трубкой.

– Почему мы не говорим по-грузински?
– вдруг спохватился Лаврентий Палыч, как будто это было самое главное.

– Никагда нэ забивай о палытическом маменте.
– Генералиссимус отложил трубку и снова посмотрел в окно. Внизу забегала охрана, и это совсем ему не понравилось.
– Старик уже, а бдытелность тэряещь, - договорил невнятно лишь по инерции.

– Да брось ты, Коба, - фыркнул Берия и передразнил: - Палытический... Мы даже сидя на очке - и то политические...

– Товарищ Сталин, - раздался по интеркому голос секретаря.
– К товарищу Берии с докладом генерал Хромяков.

– Впусти.

Рослый, широкоплечий генерал остановился на пороге, несколько секунд оглядывал кабинет, затем строевым шагом прошел на середину (Генералиссимус поморщился, хотя ковер частично гасил дурацкий топот) и отдал честь кивком непокрытой головы.

– Товарищ первый секретарь!
– рявкнул было начальник оперативного отдела Управления контрразведки МГБ.

– К дэлу, сынок!
– замахав рукой, перебил его Сталин. Последние годы он совсем перестал выносить громкие звуки, ну разве что аплодисменты, которых просто не замечал.

– Разрешите обратиться к товарищу Генеральному комиссару госбезопасности!

Это давным-давно ликвидированное звание почему-то намертво приклеилось к Лаврентию Палычу. Офицеры МГБ, которыми уже сорок лет прямо и непосредственно руководили другие люди (сменяясь со странной частотой и регулярностью), только так и обращались к своему Патриарху и Патрону, который по-прежнему держал в руках рычаги управления этого огромного механизма.

– Ище спрашиваешь...
– Сталин развел руками и демонстративно отошел к окну.
– Пажалуйста. Падслущиват нэ буду.

– Что вы, товарищ Сталин!..
– Генерал смутился, и на бледном его лице проступили багровые пятна.

– Докладывай! Не тяни резину!
– подал наконец голос Берия, и Хромяков сразу овладел собой.

– Резидент Миротворцев, сданный оперативной группе лично товарищем Впадиным...
– забарабанил Хромяков и тотчас споткнулся.

– Ну же!
– Лаврентий Палыч начал подниматься из кресла, и генерал, втянув голову в плечи, разом усох сантиметров на десять.

– Фотографирование дало неожиданный эффект. Визуально это находящийся в розыске Бастан Муртаев, а на пленке... на пленке... Товарищ Берия!.. Генерал подавился словами.

– Да я-то знаю, что я - Берия!
– прошипел Лаврентий Пальгч.
– Дальше!

Хромяков, наверное, в душе уже похоронил свою удачно развивавшуюся карьеру. Набрав в легкие воздуха, он выпалил наконец:

– На пленке оказался сам Впадин!
– И сдулся, словно шарик, выпустивший воздух.

– Что?!
– в один голос воскликнули Сталин и Берия.

Генерал вытянулся, закатив глаза, губы его беззвучно шевелились. Затем повторил безжизненным голосом:

– Впадин там. Пленка не соврет. Провел нас резидент... как детей.
– И простые эти слова странно прозвучали в кремлевском кабинете.

– А где сейчас Впадин? Ну... то есть Бастан?!
– Лаврентий Палыч медленно приближался к генералу, словно паук - к надежно запутавшейся в паутине мухе.
– Отвечай, мразь!

– Участвует в проводах Особой комиссии Генеральной проверки, - уже более спокойно - почти безразлично - произнес Хромяков. Он "перегорел" и, победив страх, разом поднялся над собой.

– Ай!..
– Сталин покачнулся, ткнувшись лбом в небьющееся оконное стекло.

Берия затряс генерала, схватив за лацканы кителя. Хромяков был его на полторы головы выше и намного шире в плечах, но казался мальчиком, который кругом виноват и которого непременно надо наказать.

– Взять его! Немедленно взять!
– шипел и плевался Лаврентий Палыч. При сопротивлении ликвидировать! Головой ответишь, сволочь!

Генерал сам не понял, как оказался в приемной, и, еще не веря, что остался жив, сломя голову понесся по коридору.