Лапочки-дочки из прошлого. Исцели мое сердце

– Присаживайся, Вера, рассказывай, - перехожу на «ты». Без сарказма.

Она подмечает каждое изменение в моем тоне. С подозрением сканирует меня и, не почуяв подвоха, опускается в кресло.

– В нашу прошлую встречу я вам в нескольких чертах объяснила ситуацию. Посмотрите документы? – остывает, но не расслабляется. Все еще смотрит на меня с опаской и затаившейся обидой. Причем последнее не столько мне адресовано, сколько направлено на весь род мужской.

– Посмотрю, - соглашаюсь. Не вижу смысла дальше трепать ее против шерсти.

Сосредоточенно листаю бумаги, и с каждой новой строчкой дело кажется мне до боли знакомым. Поглядываю на Веру, перевожу внимание на документы. Потом – опять на рыжую. Вспоминаю, что пообещал ей помочь, и начинаю ненавидеть себя за поспешное решение.

Отвлекаюсь на телефонный звонок.

– Кать, ты не видишь, я занят, - выплевываю под ошеломленным взором Веры. – Перенеси встречу.

Нахожу имя и фамилию бывшего мужа Веры.

Евгений Пономарев.

Вчитываюсь еще раз, надеясь, что мне показалось. И срываюсь в нервный хохот.

– Да вы шутите? Что за…

Глава 19

Вера

Воскресенский беспокойно теребит подбородок, будто скоро протрет в нем дыру. Свободной рукой листает мои документы. Неторопливо, как в замедленной съемке. Сосредоточенно изучает их, вчитывается в текст.

– Хм, - на миг прорезает воздух. И следом кабинет опять погружается в гробовую тишину. Лишь бумаги шелестят.

Казалось бы, это хороший знак, и Константин серьезно подходит к делу. Но я с трудом сдерживаюсь, чтобы не поторопить задумчивого юриста. Дико хочется податься вперед, схватить его за грудки идеального пиджака и встряхнуть хорошенько. Прокричать в это надменное, самодовольное лицо: «Быстрее, пожалуйста! Я в тупике и отчаянии, как же ты не видишь?»

И услышать приговор, каким бы он ни был. Потому что томительная неопределенность все эти дни медленно и мучительно убивает меня. А непонятное предчувствие гложет изнутри.

Я не доверяю Воскресенскому. Мне он не нравится. Впрочем, то же самое я могу сказать о любом мужчине на планете. Кроме, разве что, Матвея. Или моего отца. Остальные после Жени автоматически стали со знаком «минус». А у Константина он огромный и жирный. Перечеркивает все хорошее, чего я о нем не знаю.

– Может, возникли какие-то вопросы? – аккуратно обращаю его внимание на себя. Но он даже не слышит.

Наклоняет голову, прикрывая лицо ладонью, и после обреченного: «Что за?..» - бьется в конвульсиях. Иначе не могу назвать его состояние. Он то ли кашляет, то ли смеется, то ли уже рыдает. Мимики не вижу, ответа на свой вопрос не получаю, и то самое гадкое чувство в груди стремительно разрастается.

– Да вы издеваетесь надо мной! – подскакиваю на ноги, с грохотом отодвигая кресло.

– Скорее, наоборот, - летит приглушенно сквозь хрипы.

Взрываюсь, растекаясь огненной лавой. Горю и хочу затащить в ад всех вокруг. Вместе с собой. Где-то в глубине сознания понимаю, что виноват не Воскресенский, но именно на него я выплескиваю весь негатив, который накопился во мне с утра. Смахиваю со стола коробку с карандашами и ручками – и упираюсь руками в холодное дерево.

А в голове набатом звучат слова Жени: «У тебя ничего не получится, и ты все равно приползешь ко мне. Но тогда уже я буду решать, принять ли тебя. Так что думай, любимая, думай».

Мы все-таки пересеклись с ним этим утром. Он дежурил под моим домом с единственной целью: чтобы узнать, где, а точнее, с кем я провела ночь. Посмел приревновать, когда у самого рыльце в пушку.

Именно из-за бывшего я опоздала на встречу с Воскресенским.

После короткого, неприятного и крайне деструктивного диалога с разъяренным Женей я все-таки сбежала в свой подъезд. И поднялась в квартиру за документами. Не придумала ничего лучше, как позвонить Альке, чтобы она забрала свое «счастье» и больше не теряла у бывшей жены. Манипулировать беременностью эта дрянь хорошо научилась, так что в успехе дела я даже не сомневалась. Правда, пришлось подождать, пока будущий «счастливый папочка» уедет.

Когда я спустилась во двор, то его машины уже не было, а свою… я завести не смогла. У меня был только один вариант, почему.

Мелко и подло. Но вполне в стиле Жени. Забрал кафе - и вдобавок лишил меня единственного средства передвижения. Чтобы по любовникам не ездила? Смешно. Поступок, недостойный настоящего мужчины, коим мой супруг никогда и не был.

И вот сейчас очередной козел насмехается надо мной. Дает надежду – и тут же отнимает ее, как конфетку у младенца. Играет на моих расстроенных струнах-нервах только ему одному известную композицию.

– Хватит, Константин. Если вы изначально не собирались помогать мне, к чему все это? – спрашиваю прямо.

Впиваюсь взглядом в мужчину, но не могу поймать его глаз. Прячет, яростно протирая лицо руками. Но как только я тянусь к папке, он реагирует молниеносно. Накрывает ее широкой ладонью, впечатывая в стол. Отрицательно качает головой и, наконец, смотрит на меня. Как по щелчку пальцев, принимает серьезный, непрошибаемый вид. Будто позволил себе на секунду дать слабину, а теперь опять покрылся броней.

– Вера Пономарева, значит? – произносит бесстрастно. И сканирует меня, будто просвечивая рентгеном. – Сладкова – ваша девичья фамилия? – киваю. – Муж Евгений Пономарев, - чеканит по слогам, словно привыкая к этой шокирующей мысли.

Я возвращаюсь в кресло, не прерывая зрительного контакта с юристом.

– Бывший, - поправляю тихо. Одними губами. – Подождите. Вы поняли, кто вел мое дело? – озвучиваю свою догадку.

– Хм, можно сказать и так, - Константин массирует переносицу, машинально прикрывая глаза. Волнуюсь, когда он так делает. Словно скрывает что-то страшное. Как врач перед тем, как поставить смертельный диагноз.

– И это кто-то сильный, серьезный и со связями? – перечисляю негромко и с опаской. Начинаю понимать поведение Воскресенского и его неконтролируемую реакцию на мои документы. – Кто-то, против кого вы не можете пойти? Я права? – перехожу на шепот, ведь даже у стен есть уши.

– Да, это будет сложно, - выжимает из себя каждое слово. А мне вновь приходится ловить его взгляд. Некомфортно, когда я не вижу лица собеседника. Тем более, в такой важный, волнительный момент.

– Ясно, - рвано выдыхаю. – Спасибо, что уделили время.

Теперь я прячу лицо в ладонях.

Все. Финиш.

Последний юрист, на которого я надеялась, сдался. Значит, и мне незачем бороться.

Встать и гордо уйти нет сил. Даже дышать не могу. И сразу воспринимаю смысл короткой фразы:

– Но для меня нет ничего невозможного.

Константин будто бросает вызов. Себе. Мне. Жулику-юристу. Всему миру.

– Что? – вскидываю подбородок. И вижу слабый огонек азарта в его потухших глазах.

Неопределенно качнув головой, он вызывает по селектору секретаршу: