Ларь

— Теперь у нас нет никаких проблем с передачей реликвии? — вкрадчиво спросил Тугарин. — Или мне подрезать и пару перы…

Он не договорил, потому что в его глазах застыл ужас. Я лишь отметил забавную превратность человеческих эмоций. Рядом, мучаясь от хиста, который пытался вырваться наружу, умирала Травница. Однако в ее взгляде сквозило удивление. Тогда как Тугарин именно боялся.

Потому что земля передо мной разверзлась и из-под нее медленно, словно понимая, что теперь ему торопиться уже никуда, вылезал чур. Точнее, он был чуром когда-то невероятно давно. Так давно, что, наверное, и сам уже забыл о тех временах. Теперь его держала на этом свете только печать, с единственным словом-ключом.

Чуры и при жизни не отличались особой статью и красотой. Странно было бы ожидать, что после смерти его внешность улучшится. Однако смотреть на нежить оказалось действительно неприятно. Волосы стали еще реже, грустно облепив по бокам череп с массивным лбом, глаза так потускнели, что я с трудом мог различить там зрачки, а все тело высохло и теперь словно состояло из одних костей и сухожилий, прикрытых выцветшей кожей.

Но самое главное — это сила. Тягучая, медленная, всеобъемлющая, заполняющая каждую клеточку пространства. Она, выпитая из десятков рубежников, безусловно подчинялась этому нелепому и крохотному созданию, после смерти ставшему еще меньше.

Чур приблизился к нам. Он не смотрел на Рехона. Лишь на меня. А затем стал открывать рот. Голос его звучал непривычно живым, отчего становилось только еще более жутко. Мне почему-то казалось, что за столько лет все связки должны были сгнить. Хотя, наверное, это у обычного мертвяка, у лича имелся свой договор со Вселенной.

— Назови свое имя.

— Альберт, — произнес я, делая правильное ударение.

На мгновение даже показалось, что на лице чура мелькнула улыбка.

— Это еще не все, твой долг не оплачен, — торопливо проговорил я, выставив перед собой ключ, как основное доказательство своей правоты. — Реликвии по-прежнему угрожает опасность. Те три рубежника хотят завладеть ей. Ты обязан помочь, чтобы артефакт не попал в дурные руки.

Я не знал, что творится в голове у лича. И происходит ли там вообще что-то. Более того, я допускал мысль, что прямо сейчас этот товарищ покажет мне незамысловатую фигуру из пальцев и разложится на плесень и на липовый мед. Однако я помнил слова Альберта, что лич должен хранить содержимое ларя ото всех, пока не придет хозяин. И очень надеялся, что в это понятие входит момент с новыми командами от хозяина.

— А потом? — спросил лич.

И я подивился, как устроено его сознание. Видимо, там, глубоко внутри, еще не все умерло окончательно. Потому что он мыслил как вполне живое существо.

— Когда этих троих не станет, ты можешь быть свободен.

И случилось почти немыслимое — чур меня послушался. Был ли виной тому мой элексир удачи или что-то еще, выяснять оказалось некогда. Да и подобная информация не несла какой-то сильной значимости. Сегодняшнее сражение, которое периодически прерывалось, чтобы к нему присоединились дополнительные персонажи, разгорелось с новой силой.

Лич, который недавно невероятно медленно вылезал из-под своего земляного одеяла, устремился к троице со скоростью спринтера. Я, с обжигающим пальцы ключом, а за мной и Рехон, побежали следом.

Краем глаза я лишь отметил трясущуюся в конвульсиях Травницу. Смерть пыталась подступиться к ней, но жизнь все еще удерживал хист, причиняя Инге невероятные мучения. Но что самое удивительное, не взирая на творящееся вокруг, не размышляя, что любой из кощеев может переломить ей хребет, возле умирающей рубежницы уже оказалась Наталья. И я знал почему.

Стоит ли боятся смерти в образе чужанки, когда у тебя под рукой практически ключ к бессмертию. Когда ты можешь сама стать рубежницей. Наталья просила, а, может, и требовала, чтобы Инга передала ей хист. И несмотря на то, что ей было очень тяжело и она совсем не жалала этого делать, я знал, что она передаст.

Самонаводящееся оружие с позывным «лич» меж тем с необычайной легкостью добралось сначала до Виктора. Я даже не успел заметить, что сделала нежить, но Лантье отлетел прочь со скоростью надутого шара. А затем чур ударил своей лобастой головой Трепова. Нож Тугарина упал на землю, хотя старик остался на ногах. Пусть и ценой очередных амулетов или колец.

Он сконструировал вычурную форму, которая неожиданно для меня стала обретать черные контуры, когда Тугарин принялся наполнять ее силой. Не знаю, что это было — заклинание против нежити или нечто универсальное, — но лич оценил. Его серьезно тряхнуло, подняло в воздух, где кожа вытянулась под напором вспухших сухожилий и мышц. Надо же, я даже и не думал, что у мертвяка есть последние.

Что-то, разрываясь внутри лича, затрещало. Я даже на мгновение испугался, что сейчас мой союзник умрет окончательно. Однако к явному неудовольствию Трепова, форма заклинания принялась разрушаться изнутри, пока вовсе не пропала.

Личу не понадобилось время на восстановление. Он приземлился на землю и теперь, казалось, стал еще злее. Потому что Тугарин, который будто бы сначала сам собирался разобраться с новым противником, с нотками истерики в голосе заорал:

— Агата!

Рубежница, которая и не торопилась спешиться, потянула поводья в сторону, и Куся встала между чуром и Тугариным. Лич, являющийся профаном в делах разумной нечисти, совершил самое худшее, что только мог, — ударил хистом напрямую. И его предсказуемо отбросило назад. Больше того, я видел, как промысел, которым мертвяк оказался заполнен словно до отказа, внезапно стал торопливо покидать тело лича. И это вселяло тревогу.

Но что самое интересное, лич оказался невероятно силен. Я помнил, что Куся блокирует практически весь промысел, цифры там стремились к ста процентам, но абсолютным значением не являлись. И вот этот вот сущий процент и проскользнул сквозь защитные барьеры грифонихи. Что тут сказать, я первый раз был рад, что кто-то, кроме меня, гасит мою нечисть.

Потому что вместе с удивленной Кусей, на землю свалилась и Агата, отпустив поводья. И грифониха неожиданно оказалась на свободе.

Я уже рвался к ней, оставив Рехона сражаться с будто бы еще больше расплывшимся Виктором. Иномирный кощей использовал свой дар десятого рубца на славу. Он схватил ближайшую ветку накинул на то место, где могла бы быть талия Лантье, после чего кусок дерева превратился в подобие веревки, которая принялась быстро сжиматься. Я даже не обратил на все это внимания. Один на один, без всяких кощеевских заморочек, Рехон размотает Лантье. У меня же дело было посложнее, а именно — спасение Куси.

Грифониха сделала несколько шагов по направлению ко мне, но вдруг остановилась, обиженно щелкнув клювом. Точнее — она цокнула о железную уздечку, которая по-прежнему была накинута на нее. Но теперь ее шею стягивала еще и невидимая петля Трепова.

Правда, недолго. Я, памятуя о недавней потасовке, метнул в него Теневой поток и опять не промазал. А потом уже по отработанной схеме заорал: «Юния!».

Лихо, которая после неудачной атаки смогла-таки юркнуть обратно в Трубку, выскочила наружу, как отряд пьяных драгун. То есть полностью готовая к любому кипишу и не особо разбираясь, кто здесь свой, а кто чужой. Вот только это оказалось зря. Потому что Агата решила продемонстрировать свой кощеевский дар.

Она махнула рукой, словно ударив наотмашь, и мы с Юнией замерли. У меня билось сердце, даже двигались зрачки, вот только ничем другим я пошевелить не мог — кожа покрылась тонкой каменной коркой. То же самое произошло и с лихо.

Хорошо, что мимо пронесся лич. Целился тот явно в Тугарина, однако Агате пришлось перевести фокус кощеевского дара на мертвяка, чтобы защитить босса. И надо сказать, сработало — потому что лич по инерции пролетел еще несколько метров и свалился на землю, как потерявшая сознание коза.