Ларь

Зато Ингу пришлось подождать. Привратник-домовой извинился и сообщил, что госпожа собирается. И вот спустя минут пять на пороге появилась знакомая парочка в темно-синих, почти черных спортивных костюмах с эмблемой Bosco. Стильно, модно, молодежно.

Единственное, мне показалось, что Травница изначально выбрала проигрышную стратегию. Нет, на ней костюм сидел вполне неплохо, но рядом с пышущей молодостью Натальей Инга смотрелась тетушкой. Ухоженной, подтянутой, но тетушкой, которой стукнуло лет сорок пять. Хотя, Костяну бы понравилось. Он вообще был большой ценитель зрелой женской красоты.

— Она зачем? — нахмурился я, указав на приспешницу.

С одной лишь целью — не дать понять Инге, что это моя затея. Потому что если бы я промолчал, это было бы точно подозрительно.

— Наталья нам поможет. Я взяла кое-какие травы и артефакты. Доставать со Слова их будет долго и неудобно.

Я вспомнил зеленух, которых Травница использовала в качестве пневматической почты. Да, ее Слово, в отличие от моего, гораздо масштабнее, но в то же время медленнее. На нем можно хранить целые стеллажи вещей, однако быстро достать все это одномоментно не получится.

Хотя, само собой, я скорчил недовольную физиономию. Поэтому Инга добавила:

— Ты ее даже не заметишь.

Лишь после этого мы все расселись по местам. При этом Инга слегка кивнула Рехону, а тот ей и не ответил. О том, чтобы начать разговор, — не шло и речи. Что ж, пусть так, меня молчание вполне устраивало.

Впервые путь во владения лешего был для меня настолько тяжелым и гнетущим. Наверное, в том числе потому, что я даже не собирался встречаться с батюшкой. Машина проворно мчала по шоссе, везя угрюмых рубежников и чужанку навстречу судьбе. В какой-то момент стало так тоскливо, что я не выдержал и включил радио. И тут же услышал бодрый голос Бутусова:

'Из нас выращивают смену

Для того, чтоб бить об стену.

Вас отваривали в супе,

Съели вас — теперь вы трупы'.

Я торопливо переключил радио:

'Это все, что останется после меня.

Это все, что возьму я с собой!'.

Вы издеваетесь, что ли? Нет, я слышал про феномен Баадера-Майнхофа. Мол, беременные видят вокруг только беременных, хромые хромых, тот, кто думает о возможной смерти, слышит песни про тлен и безысходность. Однако это уже слишком.

Я переключил радио и услышал бодрую мелодию и знакомый голос:

'I’m on the highway to hell,

I’m on the highway to hell,

I’m on the highway to hell'.

Позади, не сдержавшись, хихикнула Наташа. Я не был уверен, что остальные знают английский, но от греха ткнул в магнитолу, и та затихла. Ладно, будем ехать без музыки.

Ночь обещала быть пасмурной, без ярких кровавых лун на небе, пусть где-то там они и были. Меня больше волновало, почему без явных причин так тягостно на душе и так сильно давит в области сердца. Однако едва ли в машине сейчас был психотерапевт-кардиолог, поэтому пришлось отложить эти вопросы.

Мы свернули с трассы, миновали Большое поле и уже выбрались на проселочную дорогу, когда я резко остановился, с ужасом глядя перед собой. Потому что именно в этот момент внутри что-то оборвалось. Как последняя струна у гитариста, на которой он еще худо-бедно играл.

Инга пулей вылетела из машины, скрывшись в лесу, и Наталья, после секундного колебания, ломанулась за ней. Рехон же «нацепил» промысел на кончики пальцев, готовый в любую минуту обрушить на возможного неприятеля хист. Вот только на дорогу никто не выскакивал.

— Что не так? — спросил он.

— Печати на моем доме. Их больше нет. Срезали одним махом.

Лицо Рехона превратилось в восковую маску. Он не произнес ни слова, не шевельнулся, разве что положил руку на плечо.

— Если произошло что-то плохое, мы все равно не успеем вернуться в город, — сказала Инга.

Я даже не заметил, как она подошла. Видимо, ей надоело наслаждаться природой в облезлых осенних кустах. Но что самое мерзкое, она действительно была права.

Даже если я рвану обратно, расплескивая хист и превращая каждый шаг в гигантский прыжок метров на двадцать, едва ли обернусь быстрее Зверя. Пусть и ломанусь напрямки.

Зараза! Вот только как они вышли на нас? Чуры? Ежовик? Да по больше части, это сейчас и не важно. Гриша, Митя, Куся… Надо было оставить с ними лихо! А что если и это бы не помогло? Я старался отогнать от себя дурные мысли, но получалось не очень.

Хотелось орать до одури и бить руль, пока не рванет подушка безопасности. Однако вместо этого я оцепенел. Разве что странный звук немного раздражал.

— Мы должны продолжать, — вновь подала голос Инга.

Я вдруг осознал, что бесячий звук оказался скрипом собственных зубов. И стоило Травнице сказать то, что я меньше всего желал услышать, я вернулся в реальность. Сейчас очень хотелось послать ее, сесть в машину и поехать домой. Однако я понимал, что это неверное решение. Гриша, Митя, Куся…

— Тогда че вы там стоите?! — рявкнул я, понимая, что попросту срываю злость. В душе было пусто, а на губах горько.

Травница с Наташей залезли обратно, и мы продолжили путь. Благо ехать нам оставалось всего ничего. Заглушив мотор и с трудом выбрался из машины. Ноги почти не слушались, словно их пришили мне от какого-то другого человека.

И что хуже всего, стоило прислушаться к себе, как я понял еще кое-что — то самое гнетущее предчувствие не прошло. Разве что теперь та горечь, которая чувствовалась на губах, разлилась и в груди.

— Матвей, сс… надо закончить начатое. Чтобы всс… се это было не зря.

Я ничего ей не ответил. И не только потому, что мне нельзя было выдать присутствие Юнии. Я не желал общаться на эту тему и по иной причине — мне нечего было сказать.

— Туда, — поднял я руку перед собой.

Тьма пряталась в пожелтевших листьях, шептала проклятья, укрываясь за холодными черными стволами деревьев. Я никогда с ней не дружил. Тьма, младшая сестра ночи, благоволила рубежникам и нечисти. Но не мне. Я так и не стал в полной мере рубежником. Хистом может быть, но по духу я оставался обычным человеком. А она это чувствовала. И не могла простить.

Я никогда не дружил с тьмой, однако сегодня наши противоречия будто обострились до предела. Несмотря на то, что я видел многое, недоступное обычному взгляду. В каждой коряге мне чудилась занесенная над головой рука с ножом, в каждой куче осенних листьев угадывался труп. Богатая фантазия и расшатанные нервы сослужили теперь плохую службу. Поэтому когда я увидел знакомый обугленный дуб, то невольно вздрогнул. А после представил, как совсем скоро из-под него вылезет лич-чур, чтобы направиться к ларю.