Повесть

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

I

В доменах Лары празднует народ;Почти забыт рабами ленный гнет; [1] Их князь, кто с глаз исчез, не из сердец,Самоизгнанник, — дома наконец!Сияют лица, замок оживлен,Стол в кубках весь, на башнях зыбь знамен;Уютный свет кидая вдоль долин,Вновь сквозь витражи заиграл камин;И веселы вассалы у огня:Глаза горят, грохочет болтовня.

1

В доменах Лары празднует народ; // Почти забыт рабами ленный гнет… — Домены — в эпоху феодализма земельные владения крупного сеньора. Ленный гнет — обязательства перед владельцем домена (денежные, натуральные и воинские повинности), которые несли его подчиненные.

II

Вернулся Лара в замок родовой,Но для чего он плыл в простор морской?Лишась отца, юн, чтоб сознать ущерб,Сам властелин, он, взяв наследный герб,Взял страшную и горестную власть,Что лишь покой у сердца может красть.Кто мог сдержать его? И мало, кто бУспел внушить, что сотни торных тропПуть к преступленью. Правил он тогда,Когда юнцу всего нужней узда.Что нам следить за шагом шаг тот путь,Где молодость его могла мелькнуть?Был краток путь для буйства юных сил,Но все ж в конце он Лару надломил.

III

И юный Лара кинул край родной;И лишь, прощаясь, он махнул рукой,Исчез и след его, и, день за днем,Все перестали вспоминать о нем.Отец его скончался, он пропал,Вот все, что мог любой сказать вассал.Исчез безвестно. Не погиб ли он?Все равнодушны, мало кто смущен:Звук имени его, средь гулких зал,Где мерк его портрет, не пролетал;С другим невеста скрасила судьбу;Кто юн, — тем чужд он, старики ж — в гробу;«Он жив», — твердит наследник, про себяПо трауру желанному скорбя.В обители, где предки Лары спят,Висит гербов печально-стройный ряд;Нет одного лишь в веренице той,Что приютил готический покой.

IV

Вот прибыл он, нежданно одинок;Зачем, откуда — кто сказать бы мог?Лишь стихла радость, каждый удивленНе тем, что прибыл, — тем, что медлил он.Без свиты он; с ним только паж один,Совсем дитя, страны далекой сын.Для всех, кто дома, кто в земле чужой,Проходят годы с той же быстротой;Но если нет о ком-нибудь вестей,Крылами Время машет тяжелей.Все видят Лару, но любой смущен:Где — в прошлом ли, иль в настоящем — сон?Он жив, он свеж, но годы и трудыНа нем свои оставили следы;Хоть не забыл своих пороков он,Но, может быть, был жизнью отрезвлен;Дурных иль светлых нет вестей о нем;Еще он может свой прославить дом;Он был жесток, но черствость юных летОт жажды наслаждений и побед;И если тот не вкоренен разврат,Его и без раскаянья простят.

V

Все в нем другое; это всяк поймет;Каким ни стал он — он уже не тот.Легли морщины меж его бровей;То — знак страстей, но лишь былых страстей.Он так же горд, но пылкости той нет;Бесстрашен вид, презрителен привет;Важна осанка, верен зоркий взгляд,Чужую мысль ловящий вперехват:Сарказмом едким напоен язык(То жало духа, что и сам постигЯд мира и, как бы шутя, язвит,И много скрытых ран кровоточит).Но, сверх того, был чем-то странен он,Что выражал порою взор и тон.Любовь и слава, почесть и успех,Что нужны всем, доступны ж не для всех,Его души, как видно, не мутят,Хоть жили в ней немного дней назад.Но чувств глубоких непонятный стройВ лице бескровном возникал порой.

VI

Он не терпел расспросов, да и самО странствиях по дебрям и лесамМолчал, стараясь все же подчеркнуть,Что совершил неузнанным весь путь.Пытались и в глазах его читать,И у пажа, что можно, разузнать,Но нет: он все таил от глаз чужих,Как бы то было недостойно их.Когда ж пытливец был упрям, то взорЕго мрачнел, и — рвался разговор.

VII

С ним радостно встречались все опять,И сам был рад людей он посещать:Высокой крови, всем князьям сродни,Среди магнатов проводил он дни,У знатных и веселых пировал,Их радости и горе созерцал,Но никогда участья не принявВ смятеньи их забот или забав.Ему не нужно то, что всех влечет,Людских надежд взвивая зыбкий лет:Ни честь пустая, ни сбиранье благ,Ни страсть красотки, ни погибший враг.Отъединен от всех, казалось, онМагическим был кругом огражден;Был взор его пронзителен и строг,И с ним никто развязным быть не мог;Вглядясь безмолвно, робкие душойШли прочь и ужас поверяли свой;Но, кто умней, — твердить повсюду рад,Что он гораздо лучше, чем на взгляд.

VIII

Не странно ли? Он в молодости былВесь — жажда счастья, жизнь, движенье, пыл;Бой, бури, женщины — все, что манитВосторгами иль гибелью грозит,Всем овладел он, все изведал он,То счастьем, то страданьем награжден,Не зная граней. В бешенстве страстейЗабвенья он искал душе своей.Средь ураганов сердца презиралБорьбу стихий он, схватку волн и скал;Средь исступлений сердца он поройИ господа дерзал равнять с собой;Раб всех безумств, у крайностей в цепях,Как явь обрел он в этих диких снах,Скрыл он, но проклял сердце, что моглоНе разорваться, хоть и отцвело.

IX

Теперь он в книги устремлял свой взор(Был книгой человек до этих пор);Нередко, странным чувством увлечен,На много дней от всех скрывался он;Тогда слыхали слуги (хоть зоветИх редко он) все ночи напролетТревожный шаг вдоль темных зал, где в рядПортреты предков грубые висят.Шептали слуги («чтоб никто не знал»)Что там и голос сверхземной звучал,Что («смейся, кто желает») там инойМог чудеса подметить в час ночной.Зачем бы Ларе череп созерцать,У гроба грешно отнятый опять,Всегда лежащий близ раскрытых книг,Чтобы никто в их тайны не проник?Зачем ему не спать, как все, ночей?Гнать музыку? Не принимать гостей?Нечисто все, — да как тут раскусить?Кой-кто и знал бы… долго говорить!..К тому ж, кто знает, никогда б не могВсе выложить… так, — обронить намек…«Но, захоти он, — о!..» — Так за столомВассалы Лары спорили о нем.

X

Ночь. Искры звезд, сверкая с вышины,К реке зеркальной сплошь пригвождены.Такая тишь! Недвижна быстрина,И все ж, как счастье, вдаль бежит она.Светил бессмертных горний хороводМагически в нее глядит с высот.Вдоль берега — густых дубов стволы,Ковры цветов, отрада для пчелы,Дитя-Диана их бы заплела,Их милому б Невинность поднесла.Река сквозь них вела русло, вияБлестящие изгибы, как змея,Такая тишь, такая благодать,Что призрак бы не мог тут испугать:Ведь все дурное убегает прочь,Увидя эту негу, эту ночь!«Лишь добрым дан столь благодатный миг»,Подумал Лара и, склоняя лик,Пошел обратно в замок: он душойНе мог с такою слиться красотой.Он вспомнил красоту иной страны,Где чище небо, ярче блеск луны,Нежнее ночь, — а сердце, что теперь…Нет! нет! пусть шторм над ним ревет как зверь,Не дрогнет он! Но этот мир и ладНасмешки злой вливают в сердце яд!

XI

Вот он вошел в безлюдный зал; за нимТень по стенам скользила расписным,Где кисть еще хранит обличья тех,Чье все забыто, — и добро и грех.Преданья смутны. Скрыл угрюмый склепИх прах, их скорби — всю игру судеб.А в летописи пышных десять строкДают векам придуманный урок,И — пусть историк хвалит иль бранитТа ложь почти как истина звучит…Так думал он… Сквозь переплет окнаНа плитный пол сиянье льет луна,И лепка потолка, и ряд святых,Что молятся на стеклах расписных,Как призраки наполнили покой,Казалось, жили… жизнью сверхземной.А Лара, с черной гривой, хмурым лбом,С колеблющимся на ходу пером,Сам походя на призрак, воплотилВесь ужас, что исходит из могил.