Ларчик для Алмаза

Алмаз забеременел во вторую течку – на заимке не было подавителей, цикл быстро восстановился. Родил как все древесные барсы, в отдельной постройке, без помощи врачей. Назвал сына-омегу Здравомиром, прося Линуша послать ему благополучие и здоровье, но, видимо, недостаточно хорошо молился – они жили на заимке уже второй год, под неусыпным надзором Пепельника.

Странностей, которые он не мог себе объяснить, набралось достаточно. Пепельник им не интересовался – сразу после того, как Алмаз родил, начал пить подавители. У самого Алмаза течек не было, вероятно от бесконечного страха, недоедания и истрепанных нервов. Это радовало – он не хотел делить с мужем ни дупло, ни ложе, хотя в их случках не было ничего особо неприятного. Даже кое-какое удовольствие мелькало. Наверное, как у всех.

Казалось бы – прогони раздражающего омегу и котенка прочь, как делают все альфы. Но Пепельник почему-то упрямо удерживал их на заимке. Отлучался, когда приезжал отец. Как будто сдавали друг другу вахту. Почему? Боялись, что, добравшись до города, Алмаз отзовет банковскую доверенность? Но там, на счету, было совсем немного денег. Давно бы все сняли и отпустили его на свободу. Дом? Алмаз несколько раз говорил, что готов оформить дарственную. Говорил Пепельнику, говорил отцу. Слушали, слышали, но отмахивались.

Больше у него ничего не было. Старый пикап отца проржавел и развалился, земельный участок принадлежал государству. В договоре аренды на девяносто девять лет были какие-то тонкости и сложности, но Алмаз в них вникнуть не успел – нотариус обещал ему провести детальную консультацию после вступления в наследство.

«Что с меня можно взять? – в тысячный раз думал он, укачивая хнычущего сына. – Зачем я нужен именно здесь?»

Ответ, как и прежде, не приходил. Алмаз просил помощи у лесных духов, молился богам-близнецам, но в ответ слышал только молчание. Тогда он решился на знакомую волшбу, надеясь, что она не причинит вреда сыну. В Прощальную Седмицу, последнюю неделю октября, когда Карой и Линуш со свитой духов-предков заглядывают на заимки, проверяя, хватает ли древесным барсам еды и тепла перед долгой зимовкой, Алмаз положил в очаг родильного дома толстое сырое полено и начал клеить вежу – под мокрый огненный треск и снопы искр. Он трудился пять дней – не забывая благодарить судьбу за малые милости и прося прощения у духа покойного отца. Вежа получилась тесной и скособоченной. Как раз для двоих. Алмаз вытащил припрятанную ручку, разрисовал туловища-конусы, нанося мраморные линии и темные пятна. Маленький Здравко привалился к нему под бок, насторожил круглые ушки. Себе Алмаз прилепил длинный хвост, сплетенный из нитей, срезанных с куртки Пепельника. Резал, читая наговоры на отворот и разрыв – а вдруг поможет? Готовую вежу Алмаз оставил в родильном доме. Альфы сюда даже заглядывать брезговали, а ему того и надо.

Вежа помогла или Линуш молитву Прощальной Седмицы услышал – неизвестно. Но уже через неделю, в очередной приезд отца, случились перемены. Разразился грандиозный скандал – к счастью, не затронувший Алмаза и Здравко. Пепельник выгрузил в кладовую привезенные муку, соль и сахар, сел за руль отцовского автомобиля и уехал. Отец улегся спать, через сутки перекинулся и побежал осматривать участок. Это он делал каждый раз, и дважды снисходил до разговора, напоминая Алмазу, что нужно обновлять ленты на пограничных деревьях.

Здравко, боявшийся деда-шамана до икоты, превратился в котенка, как только увидел автомобиль. Спрятался в родильный дом и отказывался выходить. Алмаз прокрался к погребу, достал немного еды и улегся рядом с сыном, грея его телом – осень вручала бразды правления зиме, двор припорошил тонкий ноябрьский снежок.

Взъерошенный и злой Пепельник вернулся через двое суток, когда Алмаз доел последнюю припасенную лепешку и скормил Здравко кусочек студня. Отец встретил его вопросом:

– Ну, что?

– Меня вышвырнули вон и велели больше не появляться! – провыл муж. – Доверенность аннулирована по подозрению в мошенничестве. В офис нотариуса явились полицейские и федералы – похоже, секретарша настучала, вызвала. Меня чуть не арестовали! Они требуют доказательств, что Алмаз жив. Хотят, чтобы он приехал, поменял паспорт и сам написал заявление на выкуп. Только так, и никак иначе.

Отец зашипел. Пепельник хлопнул дверцей автомобиля, продолжил:

– Я от них еле сбежал. Сказал, что у нас родился ребенок. Что муж не хочет везти ребенка в город и не может оставить со мной – боится расстаться.

– Ты идиот? – взвился отец. – Зачем ты сказал о ребенке? Они же теперь не отвяжутся! Будут настаивать на регистрации, пришлют сюда кого-нибудь из надзорной службы по правам детей. Это худшее, что можно было сделать! Зачем ты открывал свою поганую пасть и болтал лишнее?

– Я знаю свои права! – заорал Пепельник. – Я напомнил им о праве на уединение и частную жизнь. Сказал, что в дом они не войдут. Хоть с ордером, хоть без ордера. Я их не пущу. Буду стрелять. У меня есть право на самооборону.

– Какой же ты тупица! Я тебя отправлял упрашивать нотариуса, а не обострять отношения с федералами! Они войдут куда угодно! Ордер не проблема, а если ты начнешь залупаться, сюда пригонят силовое подразделение. Они разнесут дом по бревнышку, а потом уведомят Алмаза о том, что он случайно остался вдовцом. Как я жалею, что с тобой связался! Лучше бы подал в суд на установление отцовства!

– Лучше вспомните, что вы – шаман! Отпугните чужаков от участка! Или вы так ослабели, что лесные духи вас не слышат?

Перебранка переросла в драку. Пепельник был крупнее и сильнее, отец – опытнее. Два древесных барса схлестнулись в поединке. Победила зрелость. Отец почти придушил взбунтовавшегося зятя, а после трепки, встав на ноги, продемонстрировал, что лесные духи слышат и исполняют его желания. Сухая рогатина пригвоздила заднюю лапу Пепельника к заснеженной земле. После отцовского шепота ожила, покрылась почками, пустила корни, превращаясь в капкан, удерживающий барса на месте.

– Полежишь – одумаешься, – вынес вердикт отец. – А не одумаешься – подохнешь. Похороним, запишут как несчастный случай.

Алмаз подсматривал за происходящим в дверную щель. Здравко молча трясся, немного успокоился, когда отец уехал. Алмаз заподозрил, что это ненадолго – Пепельник, усмиренный живой ловушкой, валялся посреди двора и стонал, ворота остались нараспашку. Обычно их запирали на крепкий засов с амбарным замком.

Алмаз не поспешил на помощь мужу. Чувствовал злую волю Кароя, слышал ехидные голоса домовых и лесных духов. Внутренний голос нашептывал: «Не вмешивайся. Это не твоя война». Вежа стояла на месте, не шаталась, не падала, Здравко лежал под боком. Сейчас нужно было молиться, чтобы хватило сил защитить себя и сына, а не на чужой стороне воевать.

Он долго думал – «выйти или не выйти за едой?» – и, в итоге, просидел в убежище до возвращения отца. Шевельнулся после окрика: «Эй, Алмаз, поди сюда!», присмотрелся и остолбенел от удивления. Пастеризованное коровье молоко в тетрапаках – целая упаковка. Коробка сгущенного молока. Коробка с манной крупой и сухими сливками. Несколько пачек коровьего масла.

– Заноси, – велел отец. – И завари чай. Посидим, поговорим.

Алмаз перенес Здравко в дом, спрятал в шкафу, под ворохом тряпья, превратился и взялся за дело. Пока вскипал чайник, перетащил в кухню все коробки. Изумляясь, радуясь. Опасаясь, что отец передумает отдавать ему такое богатство.