Ларец Пандоры

"Гоминдановцы!
– догадался Бэй.
– Так вот кто разделался с Хо!"

Он хотел открыть огонь, но решил, что разумнее продолжить наблюдение. Гоминдановцы снова остановились, сделали привал у ручья. Оттуда Бэй мог отчетливо слышать их разговор.

– Коммунисты где-то здесь, - сказал один из них, тот, что с винтовкой.
– Они вышли на нас раньше.

– Говорю тебе, - произнёс прибежавший первым, безоружный, - то не коммунисты. Я выстрелил, пули их не брали.

Гоминдановец с винтовкой небрежно отмахнулся.

– Ты повредился умом, Ляо, - сказал он.
– Нужно заманить их к пещерам и перестрелять.

– Сколько у тебя патронов, Ли, - со скепсисом спросил третий, с ножом.
– Нужно уходить. Нам вообще не следовало за ними гнаться.

– Я тебе уже говорил. Их командир Линь, я уверен в этом.

– Те люди не были коммунистами, они даже не китайцы, - настаивал на своём Ляо.
– Даю слово, я не промахнулся, их не брали пули!

– Мы можем вернуться к той котловине с озером и деревней, - третий словно и не слышал истеричного Ляо.
– Если они зашли так далеко, живыми им отсюда не выбраться, оставь их горам, Ли. Не время сводить личные счёты. Мы сами можем погибнуть.

– Их четверо, а у меня десять патронов.

– А у них четыре винтовки.

– Они убрали большую часть нашего отряда, очевидно, им недостаёт боеприпасов. Нужно заманить их к пещерам, там я разделаюсь с ними.

Мужчина с ножом устало вздохнул, он опустил голову и пошёл вдоль речного берега. Ли оставался на месте, а Ляо метался из стороны в сторону, продолжая причитать о том, что столкнулся не с китайцами, а чёрт знает с кем. Правда, он ничего не предлагал. Бэй хотел открыть стрельбу. Он смог бы снять Ли, остальных взял бы в плен, но потом передумал. Коммунист знал, что никто из их отряда не нападал на гоминдановцев, значит, в горах был ещё кто-то. Вряд ли трое гоминдановцев имеют отношение к исчезновению Хо.

Бэй проследил за ними до водопада. Там они совершили нечто немыслимое - забрались на узкий выступ, тянувшийся вдоль отвесного склона, и скрылись за горой. Фэн отстал от них, вспомнил об оставленных в лагере У и Лине. Ему стало стыдно, он ушёл глубже в горы, чтобы не встретиться с гоминдановцами и заночевал на дне неглубокой ложбины. Проснулся Бэй около полудня. Удивительно, но ночь прошла спокойно. Он вернулся в лагерь, никого не обнаружил, но следы пребывания посторонних свидетельствовали в пользу того, что остальных членов отряда взяли в плен и увели к ущелью. Один в один повторив путь Линя, Бэй отважился спуститься в мочажину, где и встретился со своим командиром.

...

Бэй закончил. Он не осмеливался поднять голову и посмотреть в глаза Юню. Линь понимал, что солдату стыдно, хотя У это уже не поможет.

– Откуда тот гоминдановец знал тебя, командир?
– робко спросил Бэй.

Линь поморщился. Как только Бэй упомянул Ли, Юн понял о ком идёт речь. Это имя напомнило о Шанхайской резне. Линь считал, та рана затянулась много лет назад, но он ошибался. Стоило всплыть лишь одному имени, как боль вернулась.

– Я убил близкого ему человека, - ответил Линь.
– Это произошло у него на глазах. Он поклялся отомстить.

– Думаешь, они из-за этого преследовали нас?

Линь пожал плечами.

– Кто его знает. Если Ли стал безумнее, чем был в двадцать седьмом, наверное, да.

Снова повисло молчание.

– Так что дальше, командир?
– спросил Бэй.
– Будем искать перевал через гряду?

– Нет, - Линь тяжело вздохнул, посмотрел на Фэна.
– Сейчас я приму сложное решение, возможно, неправильное. Мы пойдём к той реке и встретимся с гоминдановцами лицом к лицу. Я говорил с одним из них, Ляо. Я верю ему. Не всему, что он говорит, но большей части из сказанного им. В горах есть ещё кто-то. И в одиночку с третьей силой нам не справиться. Это не тибетцы, а подготовленные солдаты. Они добрались до Хо и У, доберутся и до нас, если мы начнём геройствовать, - Линь сглотнул накопившуюся во рту слюну.
– Мы бросаем наших товарищей, Бэй. Мы предатели. Остаётся принять это как данность и спасать свои жизни.

Бэй пристально посмотрел на Линя. Губы Юня дрожали, лоб покрылся кривыми морщинами. Бэй понял, как тяжело далось решение командиру отряда, кивнул. Китайцы встали на ноги, вернулись к ручью, отыскали склон, поднялись к ущелью. Они шли сдаваться гоминдановцам.

3

27 апреля 1927 года. Китайская республика, Шанхай.

Расстрелы коммунистов начались засветло и продолжались до вечера. Линь Юн, тогда рьяный сторонник Гоминдана, офицер НРА, принимал в них участие. Он действовал хладнокровно, отстранённо и без раздумий. Война с милитаристами приучила его к жестокости.

Когда привели новых коммунистов, Линь тяжело вздохнул, взял в руки пистолет, кивнул в сторону дюжины понуривших головы красных и сказал своему другу, Ли Яну:

– Идут как овцы на забой.

Ян рассмеялся.

– Смотри, брат мой, мальчишка, и семнадцати нет, а с винтовкой в руках так важно выглядит, - Ян говорил о юноше, который зычным голосом давал команды пленным. Ли любил своего младшего брата больше всего на свете, потому что больше родных у Яна не осталось.

Судьбы Линя и Ли были схожи. Оба пострадали во время правления клик на севере страны. Деревню Юня разграбили, Ян потерял всю семью. И Ли, и Линя объединяла ненависть к милитаристам, поэтому они стали друзьями, хоть и расходились характерами. Когда Чан Кайши объявил о том, что коммунисты собираются захватить власть, Ян и Юн поклялись не допустить переворота, видя в красных новых милитаристов. Разница лишь в лозунгах. Идея расправиться с заговорщиками восхитила Яна и Юня, и без того трепетно преданные Чану Кайши. Они считали, что своевременный удар по коммунистам спасёт от Гражданской войны.

– Повернуться! К стенке!
– скомандовал младший брат Ли пленным красноармейцам. Юноша посмотрел в сторону Юня и Яна.
– Всё готово, - доложил он.

– Ты или я?
– спросил Ян.

– Пожалуй, я начну, ты подхватишь, - ответил Юн.

Линь встал, подошёл к первому в ряду коммунисту. Низкий пожилой мужчина с сальными волосами, усеянными перхотью. Юн прижал дуло пистолета к его голове, выстрелил, сделал шаг назад, убедился, что красный мёртв, пошёл дальше. На этот раз человек помоложе. У него широкие кисти, должно быть крестьянин. Линь приставил пистолет к голове мужчины, спустил курок. Взглянул на упавшего красного, убедился, что тот мертв, продолжил. Юн действовал механически, старался ни о чём не думать. Да, убивать привыкаешь. Но убивать безоружного, беззащитного... Если хотя бы на секунду осмыслить свой поступок, осознать, сколько мерзости он в себе заключает, просто не хватит сил нажать на спусковой крючок. Поэтому Юн не думал, выполнял свою работу, подобно мяснику, разделывающему скот. Дело продвигалось быстро, Юню оставалось разделаться ещё с двумя красными, когда в очереди оказался довольно высокий для китайца мужчина. В волосах ранняя седина, плечи поникли, а на правой руке не хватало двух пальцев. Юн остановился.

"Ерунда, - подумал Линь.
– Многим досталось во время войны".

Тем не менее, он медлил. Это стало заметно. Ли-младший подошёл ближе.

– Что-то не так?
– спросил он.

Коммунист тоже терял терпение. Его руки задрожали, он буркнул себе под нос:

– Ну чего ты ждёшь?

А после повернул голову. Взгляды Юня и пленного пересеклись. Они узнали друг друга сразу, ведь прожили вместе без малого пятнадцать лет. Глаза Линя Линга заслезились, он снял руки со стены.

– Эй, к стене!
– рявкнул Ли-младший, но коммунист, казалось, его не слышит.

На лице Линга застыли боль, страх и безмолвное страдание.

– Вот как всё вышло, - выдавил он из себя.
– Мы по разные стороны, Юн? Я рад, что это сделаешь ты. Не мучь меня, выстрели.

Юн не мог пошевелиться. Дыхание перехватило, голова кружилась, он с трудом держался на ногах. Да как же так можно, убить родного брата, предательски застрелить его в затылок? Он как никогда отчётливо вспомнил тот день, когда они вместе с отцом отправлялись в Тибет. Братья веселились, они давно мечтали об этом путешествии. Юну всего шестнадцать, он в шутку задирает Линга, тот позволяет младшему себя победить, они смеются, продолжают собирать вещи. А теперь Линг стоит у стены и ждёт, когда родной брат пустит ему пулю в голову.