Ласточ...ка

– Смешно. А у них роман?

– Да какой там роман? Трахнул ее здесь на плотине. Но она на него запала. Как напьется, лезет к нему. А до этого он спал с Риткой-Панадолом. Вон та, с жопой, перетянутой стрингами.

– А почему она Панадол?

– Потому что в аптеке работает. Провизором. Но у Ритки хахаль есть. Сашка голый по поселку убегал, когда тот неожиданно нагрянул.

– А тут у всех прозвища?

– Да нет, не у всех.

– А кого еще как зовут?

– Лизку прозвали Плотвой.

– Почему Плотвой?

– А на том участке, который Ненашевы купили, раньше девка жила. Ее Плотвой звали. Блядь местная. Ну, не блядь, но давала всем. Ну и Лизке ее прозвище перешло вместе с домом.

Вечером они опять собрались у костра. Часа в три утра решили расходиться. Сашка пошел провожать Вету. Им было по пути. Вета ежилась от холода, и Сашка отдал ей свой свитер. Свитер пах костром.

– Не хочу домой идти, – сказала Вета.

– Не проблема, пошли ко мне, – предложил Сашка,

– Неудобно как-то.

– Да ладно. Через веранду пройдем, мои не проснутся.

– Ладно.

Они дошли до Сашкиного дома. Пробрались в его комнату. Сашка светил зажигалкой. Легли вместе на широкую кровать. И сразу же уснули. Утром Вета проснулась одна. Джинсы натерли живот. Сашки не было. Со двора доносились голоса. Вета лежала и думала, как выйти, чтобы не заметили его родители. Вспомнила, как они пробирались через открытое окно. Она встала, открыла окно и спрыгнула на траву. От Сашкиного до своего дома она бежала. Почему бежала? Никто не гнался.

Дома никого не было. «Наверное, на станцию за продуктами поехали», – подумала Вета и пошла в душ. Только успела надеть чистую футболку, как со стороны ворот кто-то начал сигналить. Вета вышла посмотреть. За воротами на мотоцикле сидел Сашка.

– Привет, ты куда испарилась? – спросил он.

– Вылезла через окно, – сказала Вета.

– А чего через дверь не вышла?

– Не знаю.

– Ладно, поехали.

– Куда?

– Увидишь.

Вета села на мотоцикл. Они доехали до берега реки.

– Пойдем купаться? – предложил Сашка.

– У меня купальника нет.

– Ну и что?

Речка, тишина, песок, ощущение спокойствия – было хорошо.

– Поехали ко мне, – предложил Сашка.

– Поехали, – согласилась Вета.

При дневном свете она рассмотрела их участок. Большой, заросший крапивой и старыми кустами малины. За пластмассовым столом сидела женщина необъятных размеров и резала огурцы. Дорезала и потянулась к помидорам. Потом ей понадобилась бутылка масла, стоявшая здесь же на прикрытой клеенкой тумбочке. Женщина не дотянулась и стала тяжело вылезать из пластмассового стула. Она вытаскивала себя по частям, как будто снимая с себя этот стул. Взяла масло и тяжело плюхнулась назад. На земле остались глубокие следы – ямки, продавленные ножками.

– Мам, это Вета, – сказал Сашка и ушел в дом.

– Здрасьте, – сказала Вета женщине.

– Здравствуй, ты дочь Ольги? – спросила женщина.

– Да, – ответила Вета.

– Скажи Юрке, чтобы больше водку Генке не привозил, – сказала Сашкина мама, намазала себе хлеб маслом и стала с удовольствием есть только что нарезанный салат.

– Хорошо, скажу, – ответила Вета. Кто такой Генка, она не знала.

Откуда-то из кустов вышла старушка в купальнике. Маленькая, поджарая, шустрая. Старушка на ходу растиралась полотенцем.

– Все жрешь? – спросила старушка, проходя мимо Сашкиной матери. Старушка сунула нос в чашку с салатом. – Я же просила не лить столько масла.

Сашкина мать даже жевать не перестала. Старушка скрылась в доме. С другой стороны участка появился мужчина.

– Раюша, а Сашка вернулся? – спросил мужчина.

– Да, а что? – Сашкина мать доедала салат.

– Надо бы на станцию съездить, – сказал мужчина.

– Обойдешься.

– Заказик бы обмыть.

– Сделай сначала, потом обмывать будешь.

– Раюш, а поесть есть что?

– Уже нет. – Толстая женщина запихнула в рот последнюю ложку салата.

– О, здравствуйте, а вы кто? – Мужчина увидел Вету.

– Это Вета, Ольгина дочь, – сказала Сашкина мать.

– Светочка, а Юра дома? – оживился мужчина. Вета поняла, что он и есть Генка.

– Не знаю, – сказала Вета. – Я Вета.

– Да, да, Светочка. Пойду к нему схожу, – доложил мужчина и пошел к калитке. По дороге ткнулся в старую яблоню.

Старушка – Ариадна, именно так она просила себя называть, – оказалась Сашкиной бабушкой, матерью его отца, некогда известной в профессиональных кругах скульпторшей. Ариадна всю жизнь лепила лошадей. То ли по стечению обстоятельств, то ли усилиями Ариадны, жили они в доме напротив ипподрома, в четырехкомнатной квартире, не считая двух кладовок, с маленькими комнатками и узкими темными коридорами. Одну комнату занимала огромная кровать, на которой спала Рая – Сашкина мать. Другая комната была Сашкиной. Третья – окнами на ипподром – Ариадны. Четвертая была приспособлена под мастерскую. Гена – Сашкин отец – спал в кладовке.

Хозяйкой квартиры и главой семьи была Ариадна. Невестку она ненавидела. Внука любила, как любят не очень способных, но очаровательных бездельников. Сына считала талантливым, но безвольным.

Гена пошел по стопам матери – стал скульптором. Но лепил не лошадей, а собак. Пока существовал Советский Союз, у Гены были выставки и деньги. Гену сломал рынок. Он умел лепить собак, но не умел их продавать. В отличие от Ариадны, которая лошадиные морды и крупы поставила на поток. За клиентами Ариадне не нужно было далеко ходить – только перейти через дорогу и зайти на ипподром. Там она находила не только работу, но и страсть. Ариадна еще с молодости пристрастилась к бегам – делала ставки, выигрывала, спускала гонорары. Играла и в старости. На ипподроме ее знала не только каждая лошадь, но и весь персонал. Поговаривали, что Ариадна могла позволить себе не только крупную ставку, но и молодого конюха. Никто не знал, сколько точно ей лет. Шутили, что она ровесница ипподрома.

Гена и раньше пил, когда творил. Но это было оправданно. Потом он пил во время творческого кризиса, потом – во время развода с первой женой, бросившей его ради еврея из Хайфы. Кстати, та первая жена, принявшая в Хайфе гиюр, до сих пор дружила с Ариадной. Та считала первую невестку девушкой разумной, потому что только разумная девушка может бросить ее сына и выйти замуж за еврея, и лично провожала ее в Израиль. Новая невестка – Рая – Ариадне активно не нравилась. Но у них с сыном давно была отдельная жизнь – в разных комнатах, пусть и в одной квартире. Ариадна водила в свою комнату конюхов, Гена в свою – девушек, не чуждых искусству.

Рая была молодой и мягкой. Она была мягкой не только снаружи, но и внутри. Так показалось Гене.

Сын Сашка тяжело дался Рае. Что-то случилось с гормонами, и пухленькую Раю понесло во все стороны. Впрочем, Рая и не пыталась бороться с весом – от еды она получала больше удовольствия, чем от семейной жизни. Больше всего Рая любила бутерброды – свежий белый хлеб, масло и докторская колбаса. А еще вафли. Гена пил, Рая ела. Свекровь она ненавидела на физиологическом уровне. У Ариадны было роскошное, несмотря на возраст, тело – ни целлюлита, ни варикоза. У Раи же голубая сеточка вен на ногах перетекала в синие борозды, тянущиеся к отекшим лодыжкам. Рая ревновала Ариадну к первой жене Гены. Та звонила иногда из Хайфы и подолгу болтала с Ариадной. Рае поговорить со свекровью было не о чем. У них были разные представления о том, что хорошо, а что плохо.