Латинист и его женщины

— Однажды в мединституте, — сказал я, — со мною случился такой эпизод: я нашёл под столом в пустой аудитории чуть надкусанную большую спелую и сочную грушу. Оглянулся по сторонам, поднял её и спрятал, а потом тщательно помыл, почистил ножичком и съел. Мне тогда так хотелось есть! А тот год как раз был очень тяжёлым…

Валентина молчала.

— Живи у меня. Оставайся насовсем. Что мне — не хватит, чем тебя прокормить? Какие-никакие побочные заработки есть, значит, с голоду не помрём. Оставайся, а то ведь безработная девушка в общежитии неизбежно становится проституткой.

Валентина молчала, вероятно думая так: «А чем я отличаюсь от проститутки, работая у тебя?» Ну и пусть думает, как хочет. Я смотрел на её профиль: длинные ресницы, а самих глаз почти не видно — так она их сильно опустила. И что там в них, в этих глазах — тайна.

— Останешься у меня насовсем?

Валентина кивнула.

— С сегодняшнего дня?

Валентина опять кивнула.

— Ну и хорошо. А то я тут наедине со своим компьютером совсем одурел. Такие всё дурацкие мысли приходят в голову. Тяжко совсем одному — ни детей, ни жены…

Глаза у Валентины вдруг вспыхнули:

— Но ведь у вас есть ваша Зинаида, разве не так?

Ого! Это что-то незнакомое! Раньше никогда такого не было. Стараясь изображать спокойствие и твёрдость, я проговорил:

— Запомни: Зинаида для меня — просто соседка. И ничего больше. И сплю я не с нею, а с тобою. Мне хорошо с тобою, а не с нею…

— Как же! Так я вам и поверила! Вы не спите с Зинаидой только потому, что она вам не по карману! Она только с богатым может спать — она мне сама говорила! Я, говорит, дорого стою!

Собачонок Дымок, понимая, что речь идёт о его хозяйке, явно насторожился.

— И она дура — сама не знает, что болтает; и ты — дура, — устало сказал я. — Вы обе дуры. А ты — пошёл вон! Подслушиваешь тут чужие разговоры! Пошёл, пошёл!.. Не люблю я вашего брата.

Дымок недовольно встал и отошёл в сторонку.

— Я, может, и дура, — тихо сказала Валентина, — но кое-что в жизни смыслю.

— Ну, если смыслишь, то возьми и оцени сама себя так же дорого, как она. И продайся подороже тому, у кого есть деньги.

— Я так не могу.

— Ну а раз не можешь, то и молчи.

Валентина молчала.

Я погладил её по голове — она не сопротивлялась.

— Ну вот и умница. А сейчас я пойду потихоньку на свою работу. А ты уж тут прибери, как водится. А потом в магазин сходишь — купишь что-нибудь поесть для нас с тобой да и для матери своей тоже. Отнесёшь ей. Где лежат деньги — знаешь.

Я снял с себя Валентину, шлёпнул её куда следует и отправился в свою комнату.

2

Вечером того же дня ко мне прибыла дочь генерала, но на этот раз не с телохранителями, а опять с обоими родителями.

— Это, вот познакомьтесь, моя супруга — Валентина Александровна, — представил я им Валентину.

Та, услыхав от меня такое невероятное заявление, не выразила ни малейшего изумления и на обычные в таких случаях «очень приятно, очень приятно» так ничего и не ответила. Генерал смерил девушку с ног до головы пронзительным взглядом, а генеральша сказала:

— А мы с мужем и не знали, что вы женаты.

— А мы только недавно поженились. Можно сказать, молодожёны.

— Ну что ж, поздравляем, поздравляем, — казалось, оба родителя очень обрадовались и вообще были чрезвычайно счастливы за меня.

Затем последовал урок английского языка.

Глава 85. МАТЬ

Вечером того же дня ко мне пришла моя мать. В прошлом — ценный научный работник, какая-то там начальница на каких-то кафедрах и в каких-то микробиологических лабораториях, а нынче — придавленная старостью седая незаметная женщина. Она живёт с отцом, с двумя моими старшими братьями и их семьями в большом и шумном частном доме на другом конце Ростова. Я не люблю там бывать. А они все, кроме матери, не любят бывать у меня. Так и живём: я их почти не знаю, они — меня.

— Чего ж ты к нам в гости-то не приходишь? — начала она своё вечное причитание.

— У вас слишком шумно, — бросил я свою обычную отговорку. — Я люблю тишину.

— Да какая ж у тебя тут тишина, когда у тебя тут коммунальная квартира с соседями!

— Это тихие соседи, и они мне не мешают.

— Ну, тогда бы к тёте Нюсе бы пришёл. А ещё бы лучше — переселился бы насовсем у неё. Она уже совсем старая, одинокая, и дом уже на тебя давным-давно переписала, а ты всё не идёшь и не идёшь. Она мне всё время твердит: жил бы, говорит, племянник рядом, так хоть бы какая родная душа была под боком, а то, говорит, страшно одной в доме после смерти мужа. Уж я хожу к ней, хожу… Когда и сама заночую, а всё же не могу же я бросить своих. Вот ты бы и переехал!

— Ладно, подумаю, — сказал я и опять зачем-то повторил свою сегодняшнюю ложь: — Мама, посмотри на нас: мы с Валентиной поженились.

Мать спокойно оглядела нас обоих и только добавила:

— Давно пора было. А переселиться к тёте Нюсе можно и вдвоём. Так даже и лучше будет: две женщины всегда найдут о чём поболтать.

— Или поругаться, — добавил я.

— Да что ж я, не знаю своей сестры! Да Нюська и мухи не обидит, а не то что бы тебя с женою! Переезжайте, говорю я вам. Там сад, там Дон из окон виден, а не то, что у вас тут. Вам там хорошо будет! А дитё, если у вас родится, так там и вовсе прелесть — будет где ребёнку поиграть, побегать! Валечка, что ж я неправильно, разве, говорю?

— Правильно, — подтвердила мнимая жена.

— Вот ты бы и убедила своего мужа. Подействуй на него, а?

— Мы непременно так и сделаем, — сказал я и жестом выпроводил Валентину на кухню. А затем спросил мать: — Как это «давно пора было»? Разве можно спешить в таком важном деле? А любовь — она что же, по-твоему, не в счёт?

— Любовь, не любовь — это всё для молодых, а в твоём возрасте пора бы уже и остепениться, а то ты всё любовь ищешь-ищешь, а найти никак не можешь. Уже б давно семью себе завёл новую и жил бы себе, как все люди…

Я досадливо поморщился: старые — о чём с ними можно спорить!.. Внезапно, совершенно неожиданно даже для самого себя, спросил:

— Мама, а у тебя у самой была когда-нибудь любовь?

— Родителям таких вопросов не задают, — недовольно пробурчала мать.

— Да почему не задают? Вот ты помрёшь и унесёшь в могилу какую-нибудь важную тайну, которую могла бы мне открыть при жизни и которая могла бы мне помочь…

— Я троих детей родила и воспитала, с мужем, с папашей твоим. Всё равно как на каторге срок оттянула… Значит же, было что-то, раз я всё это вынесла? А любовь или не любовь — сейчас трудно сказать. Может, и была когда-то любовь, а может, и не была.