«Лав – из» (сборник)
Шрифт:
– Дура ты, Жанка. Сколько времени здесь проводишь, на этом гребаном вокзале, а еще ни разу с ним не заговорила.
– А что он мне может сказать?
– Ой, я тебя умоляю! Разве мужчины для того, чтоб с ними разговаривать?!
– А для чего?
Ирма Ивановна фыркает. Жанка ее нервирует.
– Спорим, ты еще не целовалась! – говорит Ирма Ивановна.
– Не кричи, Ирма. Я семь лет была замужем.
– Ты?! Никогда бы не подумала!
– Разве я тебя прошу, чтоб ты думала?
Часы на столбе показывают 17:45. Через семь минут прибудет электричка из Киева.
– А что случилось с твоим мужем? – спрашивает Ирма Ивановна.
Жанка снимает очки, безнадежно уставившись куда-то в пространство перед собой. Ей нечего терять. Остается семь минут.
– Так что с твоим мужем?
– Ничего. Живет себе.
– А ты?
– И я живу.
Пять минут. Жанка чувствует, как ее глаза наливаются красной безнадежностью. В горле спазм, который хочется выкрикнуть, вырыгнуть, выплюнуть из себя либо затолкать так глубоко, чтоб аж потерять сознание от боли.
Три минуты.
– Жанка, а сколько тебе лет? – Ирма Ивановна сегодня удивительно внимательна.
– Много.
Минута. Жанка сжимает кулаки. Ей хочется убежать отсюда как можно быстрее и подальше. Исчезнуть. Не терпеть больше. Закопать себя в землю. Забросить в небо. Сделать хоть что-нибудь. Вырезать свою сердцевину, покрошить на кусочки и скормить голодным псам.
– Слушай, – обижается Ирма Ивановна. – Не хочешь разговаривать, так и скажи. Тоже мне, недотрога.
– Ирма, не обижайся, я не очень хорошо себя чувствую.
На платформу тихо, словно змея, подползает киевская электричка. Жанка закрывает глаза. Все. Конец.
Из электрички выходят пассажиры. Большинство из них – местные, и Жанка всех их знает. Ездили в Киев продавать молоко-сыр-сметану и, подзаработав денег, возвращаются назад, чтоб испортить Жанке жизнь.
– Жанка, как идет торговля? – веселеньким басом заговаривает с ней здоровенный парень в черной кожаной куртке и в кроссовках «Abibas».
– Хорошо, – еле слышно отвечает Жанка.
– Видно, не очень, раз отвечаешь так, будто уже умерла. Ну, сейчас поправим дела. А давай-ка мне пять. И смотри, чтоб самых лучших!
– Всего пять и осталось.
– Ну и повезло же мне! – радуется парень в куртке. – Я такой голодный, Жануся, что все десять съел бы.
Жанка анемично роется на дне картонной коробки, стоящей у нее в ногах, вынимает оттуда пять последних пирожков с картошкой и протягивает их голодному покупателю.
– Семь пятьдесят.
Ирма Ивановна неохотно встает со скамейки.
– Хорошо тебе, Жанка! Все продала и теперь с чистой совестью идешь домой отдыхать. А мне еще три часа вкалывать.
– Да-да. Иду домой, – бормочет Жанка, быстро собирая свои пожитки. – Все продала и с чистой совестью иду домой отдыхать.
– До завтра.
– До завтра, Ирма.
Жанка опрометью убегает с территории вокзала. Ноги как не свои. Из глаз невольно текут слезы, испаряются и тут же оседают конденсатом на внутренней стороне очков. Жанка не видит, куда идет. Давится слезами. Только уже возле дороги, там, где заканчивается последний из семи идентичных пивных киосков, позволяет себе разрыдаться.
Еще один ненужный день, думает Жанка.
Такой же, как вчера, и такой, как будет завтра. Боже, как тяжело терпеть!Жанка на мгновение замедляет шаг, вытирает пальцем очки и заворачивает за угол одноэтажного строения с вывеской «Железный магазин».
– За весь день, – бормочет Жанка, – он ни разу не посмотрел на меня.
Баба Вика открывает Жанке дверь. Жанка заходит в квартиру и разувается.
– Все продала? – спрашивает баба Вика.
– Как всегда.
Жанка вынимает из кармана смятую пачку денег и кладет на стол.
– Ты, Жанка, молодец. У тебя хорошо получается торговля, – баба Вика пересчитывает купюры.
– На вокзале раскупается что угодно, Виктория Викторовна.
– Ну не прибедняйся. Я пять лет продавала на вокзале семушки, так только раз или два продала все, что у меня было.
Баба Вика одета в ситцевый халат без рукавов. Из-под мышек свисают складки жира.
– Хочешь что-нибудь перекусить? – спрашивает баба Вика. – Пирожок с картошкой?
– Не-не! – вскрикивает Жанка.
Баба Вика хохочет.
– Знаете, – нерешительно говорит Жанка, – я давно хотела с вами потолковать. Про пирожки.
– А что с пирожками? – Баба Вика настораживается.
– С ними все хорошо. Вы не переживайте. – Жанка грызет кожицу возле ногтя на указательном пальце правой руки. – Я просто подумала… знаете, когда продаешь, есть много свободного времени, всякое приходит в голову…
– Чего ты хочешь?! Не тяни, Жанка, я такое ненавижу!
– Как вы смотрите, Виктория Викторовна, если… Что вы думаете про?.. Может?.. Я тут придумала… Давайте расширим бизнес, Виктория Викторовна!
Баба Вика остолбенело вытаращивается на Жанку:
– Что расширим???
– Бизнес.
– Как это? Ты тут умными словами меня с пути не сбивай. Поясни, а то я не понимаю, в чем смысл.
– Давайте продавать не только пирожки с картошкой. Вот что я хотела сказать.
Баба Вика всплескивает ладонями и нервно ходит по комнате. Жанка прижимается к стене.
– Вы не нервничайте, Виктория Викторовна, – шепчет Жанка. – Нет – так нет. Я только спросила.
– В чем дело, Жанна! – Баба Вика воинственно делает руки в боки и движется в сторону Жанки. – Тебе не нравятся мои пирожки?!
– Как вы такое про меня подумали?! Я совсем не это имела в виду…
– Кому-то из покупателей не понравились мои пирожки?! – Баба Вика переходит на крик.
– Ваши пирожки очень вкусные, Виктория Викторовна! Вы же знаете! – У Жанки перед глазами прокручивается одна и та же сцена: он на платформе, выбрасывает наполовину съеденный пирожок в урну и идет дальше. – Ваши пирожки самые вкусные… в своем роде…
– В своем роде?! Жанна!
Жанка набирается мужества и выпаливает:
– Я не имею ничего против пирожков с картошкой! Просто бизнес есть бизнес. Его иногда нужно расширять… иначе можно… обанкротиться! Давайте продавать еще какие-нибудь пирожки! Как говорят – расширим ассортимент. С мясом, например. А? Пирожки с мясом. С капустой. С луком и яйцом. Какие-нибудь сладкие можно придумать…