«Лав – из» (сборник)
Шрифт:
Люба Вулан не всегда была глухонемой. В детстве она упала с чужой черешни, когда хозяин застукал ее за кражей ягод. После этого, от перепуга, она больше не проронила ни слова.
Хотя некоторые говорят, что она родилась без верхнего нёба и вообще никогда не разговаривала.
Люба носит длинные потрепанные юбки и ходит босиком в любую погоду. С целью экономии ее всегда стригут наголо. Когда у нее месячные, она ходит заляпанная кровью.
Люба стала для своего брата первой женщиной…
Васильковские: худющая мама и три рыжие девочки сидят на ступеньках и ждут,
Когда она умрет, ее хата достанется им, а пока им жить негде. Сейчас они вчетвером живут в старенькой летней кухне. Рыжие девочки ждут с огромным нетерпением, когда же наконец смогут перебраться в роскошные, покрытые мохом и цвелью, как и сама тетка, хоромы и будут прыгать на затхлых, но вышитых подушках, а спать – на перинах, набитых куриными перьями.
Первыми словами самой младшей было:
– Тетенька, а когда вы умрете?
На что тетенька ответила:
– Умру, доченька.
Девочки по очереди носят в дом для старухи еду и питье. Они тихонько заходят в комнату, встают возле кровати и какое-то время молчат – в надежде, что тетка уже не отзовется. Она живет целое столетие.
Васильковская-старшая каждый день ездит на поезде на работу в Коломыю. Она служит вахтершей в Историческом музее. Когда работники музея не выходят на работу, а такое случается почти всегда, Васильковская закрывается внутри и никого не впускает. Редкие посетители – любители старины или подвыпившие польские туристы – тарабанят в дверь, просят впустить (ведь сегодня не выходной и музей должен быть открыт), а Васильковская выглядывает в маленькое оконце, как испуганное привидение, как музейный экспонат XVI столетия, и отрицательно качает головой – мол, сегодня История недоступна, у нее депрессия, а я всего лишь Васильковская, у которой три рыжие дочки и бессмертная тетка.
Маленькие Васильковские ходят вечно голодные, в разноцветных ярких платьицах, подаренных им жителями села, с бантиками в волосах, но без трусов. Из носа у них постоянно течет, и девочки смачно слизывают свои сопли. Ноги по колено в грязи.
Васильковские такие рыжие, и веснушки на их лицах такие яркие, что иногда они напоминают мне большой цветок подсолнуха, в котором спрятался замурзанный чертенок.
Когда корова заболела, баба стала ее выводить каждую ночь на прогулку.
Ласька начала доиться молоком с кровью и тоскливо мычать.
Я сижу у ворот и высматриваю родительский автомобиль, баба водит корову кругами по двору.
– Доча, ты не сиди там, – говорит мне баба, – уже поздно. Видать, они ноне не приедут.
– Они могут приехать и поздно ночью. Им не страшно на машине.
– А может, у них срочная работа, – продолжает размышлять вслух баба.
– Тяжко, ох, тяжко, – добавляет от себя Ласька, – кровь в молоко пошла.
Я очень жду маму и в то же время боюсь ее. Представляю, как она прижмет мою голову к груди, а потом вдруг отпрянет:
– Таня! У тебя вши в волосах!
Я притворюсь удивленной:
– Что ты говоришь? Какие вши?
– Они скачут по твоей голове, как кони! Как ты довела себя до такого?!
– Мама, у меня нет вшей!
– А это что?! – Она вытаскивает из моих волос большую толстую вошку. – Ты что, вообще не расчесываешь волосы?! Не моешь голову? Ну как их могло расплодиться так много?!
– Мама, здесь у всех детей есть вши! Я не виновата. Они перескакивают!
Я очень боюсь маминого приезда. Когда-то она так же отреагировала,
обнаружив у меня острицы. Потом я сидела за сараем и выколупывала остриц палочкой из собственных какашек, чтобы убедить маму в их полном отсутствии.– Не нужно оставлять меня у бабы так надолго! Скоро я буду не только пасти корову, но и доить ее!
Баба гладит Лаську по голове и медленно водит ее по двору. Ласька смирно топает туда-сюда.
– Баба, зачем вы водите ее по двору?! – кричу я от ворот.
– Она хочет погулять. Ты хочешь погулять, правда, Лася?
– Правда, – отвечает Ласька.
У Камайкиной есть молодая красивая дочь Люда, которая когда-то была активным инициатором превращения детской сельской библиотеки в бильярдный клуб. Старая толстая библиотекарша вынуждена была отдать часть книжек в филиал соседнего села, а часть просто раздарить местным детям. Мне тогда перепали «Приключения Электроника» и «Маленькая Баба-яга», поэтому я искренне радовалась появлению бильярдного клуба.
Люда блестяще играла в бильярд, еще она играла на гитаре, и у нее была татуировка на левой руке. Ее парень приезжал к ней из Коломыи на мотоцикле. Осенью должны были сыграть свадьбу. А в конце лета Люда поехала с друзьями в Тлумач и выпрыгнула там с третьего этажа.
– Не подходи, а то я прыгну, – сказала Люда своему пьяному другу, стоя на подоконнике какого-то тамошнего общежития.
Друг не поверил и попробовал подойти.
Люда сломала позвоночник и навсегда осталась прикованной к инвалидному креслу, которое купили за счет сельсовета. Ее парень несколько раз еще приезжал, удостоверился, что Люда на ноги никогда не встанет, и свадьбу по обоюдному согласию отменили. Последнее, что он ей сказал, было:
– Я тебя люблю и всегда буду любить. Если ты все-таки поправишься, дай мне знать. Даже если я буду женат – все равно вернусь к тебе.
И сразу после этого женился на другой.
Люда перестала играть в бильярд, зато научилась вышивать и не ходить. Руки стали для нее и руками, и ногами.
Тогда-то моя корова – мама Ласьки – и распотрошила копну сена у Камайкиных. Я потеряла ее из виду, так как зачиталась «Отверженными» Гюго.
Старой Камайкиной сразу же донесли, чья корова это натворила, а та была настолько добра, что в мгновение ока примчалась ко мне ругаться.
Я пробовала оправдаться, но на последние обвинительные вопли Камайкиной, которые она без устали вновь и вновь повторяла, мне ответить было нечего. Она кричала:
– Кто мне теперь соберет сено?! Кто мне его соберет?!
А еще есть Шапочка. Мальчик лет восьми, которого мама постоянно сдает в интернат и который постоянно оттуда сбегает. Мама тоже сбегает. Несколько раз в году. В Одессу. С любовниками. Но всегда возвращается.
У Шапочки эпилепсия, и, когда ему что-нибудь говорят, он отвечает:
– Что?
Я иду на кладбище, которое называю плодово-ягодным, Шапочка – за мной. На кладбище растет все то, что я люблю: клубника величиной с кулак, черешни, вишни, яблоки, грушки и сливы, белые и синие. Можно набрать себе полную пазуху чего захочешь, а потом «вкусно» прогуливаться между могил, изучая надписи.
Шапочка дышит мне в спину.
– Шапочка, я на кладбище, – говорю ему. – Ты со мной?
– Что? – отвечает Шапочка и на шаг отступает.
– Приглядел бы лучше за коровами. Как забредут в огороды – и мне, и тебе достанется на орехи.