Чтение онлайн

ЖАНРЫ

«Лав – из» (сборник)
Шрифт:

– Что? – отвечает Шапочка и на шаг приближается.

– А ты не боишься ходить на кладбище, Шапочка?

Шапочка не знает, что сказать. Выбирает между «Что?» и «Не боюсь». Наконец отвечает:

– Не боюсь. Чего мне бояться? Когда умру, буду здесь лежать.

– Может, и не будешь. К тому времени, когда ты умрешь, на этом кладбище уже не останется места для твоей могилы.

– Почему это не останется? – обижается Шапочка и убегает куда-то за кусты.

Когда Шапочкина мама в очередной раз сбежала с любовником в Одессу, Шапочка пошел на Беремянский пруд, заплыл

на два метра от берега и утонул. В воде его поймала болезнь.

– Шапочка, – говорили ему ангелы у небесных ворот, – зачем ты пошел купаться на Беремянский пруд? Ты же знаешь, что в воде тебя хватает твоя болезнь.

– Что? – ответил Шапочка.

– Смотри, Шапочка, это тебе не интернат. Отсюда не сбежишь.

Шапочка не знал, что сказать. Выбирал между «Что?» и «Захочу и сбегу!». Наконец ответил:

– Захочу и сбегу!

7

Некоторые груши лучше не рвать, они растут прямо на могилах, большие и сочные, похожие на человеческие черепа. Но я не суеверна и с удовольствием съем несколько десятков.

Вдруг вижу: стоит Люба Вулан рядом со своим нормальным младшим братом.

– Полезай на грушу, – велит Любе брат.

Люба хохочет и пытается поцеловать брата в лоб.

– Полезай на грушу, кому сказал!

Люба лезет на дерево. Прямо под грушей – могила Васильковского, отца трех рыжеволосых чертенят. Васильковский говорит Любе:

– Люба, не надо тебе на грушу, вот ты когда-то влезла на черешню – и что потом было?

– Быстрее-быстрее, – подгоняет Любу брат.

Люба добралась до первой толстой ветви и смеется.

– Выше лезь, – приказывает брат.

– Не нужно, Люба, – настаивает Васильковский, – твой брат дурной человек. Он хочет твоей смерти или смерти твоего ребенка, которого ты носишь в себе.

Люба влезла выше. Она повисла надо всеми нами и улыбается. Подол ее юбки задрался, и я вижу, что она тоже без трусов.

– А теперь прыгай, Люба! – кричит брат. – Прыгай на землю!

– Люба, не прыгай, – реву я, – ни в коем случае не прыгай!

Васильковский сокрушенно покачивает своими грушеподобными черепами меж ветвей.

– Прыгай, Люба!

– Не прыгай, Люба!

– Прыгай!

Люба готовится спрыгнуть.

И тут появляется моя корова. Ласька. У нее красное молоко и мычание тоскливое, скоро она сдохнет, но сейчас она знает, на чьей стороне добро.

Ласька заревела, как бык, пустила ноздрями огонь, ударила копытом о землю и кинулась рогами на Любиного брата.

Тот даже испугаться не успел, как кувыркнулся в свежевырытую Шапочкину могилу.

Ласька постояла над могильной ямой, посторожила еще несколько минут Любиного брата, а потом вернулась на пастбище рвать выцветшую траву и тоскливо мукать.

– Люба, зачем ты слушаешь этого придурка? – говорила я, помогая Любе слезть с груши.

– Потому что я его люблю, – ответила Люба.

– Послушай, а ты упала с черешни и потому стала немой или родилась без верхнего нёба?

– У меня нет верхнего нёба. – Улыбнувшись, Люба открыла рот, чтобы мне это показать.

Я ей отдала свои трусы.

8

Родители

приехали утром в воскресенье, привезли мне шоколадки и абрикосы. Мама прижимает меня к груди, потом внезапно отстраняется и начинает кричать про вшей. Все точно так, как я себе и представляла.

– Мама, здесь люди такие несчастные, что вши им совсем не мешают. Тут у всех есть вши, даже у бабиных кур.

Вечером родители уже собираются уезжать.

– Я еду с вами, – говорю.

– Побудь еще недельку, – просит мама, – корова сдохла, баба очень горюет. Как ты оставишь ее сейчас одну?

Баба сидит на лавке возле летней кухни, смотрит на папину машину, на пса в будке, на своих вшивых кур, на пустой сарай и молчит.

– Я не могу тут оставаться! – чуть не плачу я. – Я больше здесь не могу! Неизвестно, кто умрет на этой неделе!

– Останься, – продолжает мама. – Еда есть, яблоки, грушки, виноград поспеет через несколько дней.

– Да-да, доча, – говорит баба, – оставайся, тут есть и то и се.

– Подождите меня, – плачу я, – только вещи соберу! Я быстро! Я с вами!

Вбегаю в комнату и наскоро собираю узел со своими майками, шортами, книжками, зубной щеткой, магнитофон «Карпаты», что-то еще.

Слышу, как отцов «запорожец» трогается с места.

– Подождите меня! – опрометью лечу на дорогу, где от отцовского «запорожца» уже и след простыл.

– Зачем вы меня здесь оставили! – Слезы горохом скатываются на грунтовую дорогу.

И вдруг появляется моя корова Ласька, наклоняется, и я вскакиваю ей на спину.

– Давай, Ласька! Скачи за той машиной!

Ласька скачет, как конь, галопом, я подпрыгиваю у нее на спине, ветер развевает мои волосы и осушает слезы. Мы с Ласькой как вошь на коне.

– Ласька! Здесь нельзя оставаться! Здесь кладбище, а не люди! Я им ничем не могу помочь!

Младшие Васильковские выбегают со своего двора мне навстречу и радостно пританцовывают.

– Она умерла! Тетка умерла! – кричат они.

– Отлично! – отвечаю я и скачу дальше.

– Мне нужно подкрепиться, – оборачивает ко мне голову Ласька, – не догоню машину, если не подкреплюсь!

Я отрываю кусок от своего бедра и бросаю Лаське в пасть.

Нас замечают родители в машине. Мама говорит папе:

– Езжай скорее! Она уже на хвосте!

– Как я тебе поеду скорее, – нервничает папа, – у меня газовый баллон протекает!

– Ласька! Давай, милая! Мы их можем даже перегнать! – победно кричу я. – Без трусов очень неплохо, оказывается! Ласька, давай! Перегоняем! Погнали отсюда!

– Ох, Таня, – кокетливо посмеивается Ласька. – Ну и псишки мы с тобой! Уж такие псишки!

Цветка и ее я

1

Когда я родилась, ей было шесть лет и она варила свой первый бульон.

Мама лежала в родильном доме. Папа уже неделю ел одни консервы и жареные яйца. Не мылся, не менял носки, не стелил постель, а спал прямо в кресле перед телевизором. Цветка ходила в свой детский садик и рассказывала всем, что мама поехала в Венгрию покупать ей модную зимнюю куртку.

Поделиться с друзьями: