Лавиния и ее тульпа
Шрифт:
– Мумия, - Вишня многообещающе подняла брови, но Лека уже смотрела в окно:
– Там лошадь. Отцы, я хочу кататься на лошади, и гори эта мумия синим пламенем.
По парку на белой лошади катали пятилетнего флегматического ребенка. Отцы и Лека убежали кататься тоже, а Вишня побрела вслед за экскурсией - верховая езда вызывала в ней священный трепет. За свою жизнь Вишня падала с коня столько же, сколько на него садилась, а однажды умудрилась даже свалиться с пони - это было особенно унизительно.
В склепе господ Левенхоф было темно и прохладно. Гробы, огромные, как крылатые ракеты, стояли вдоль прохода рядами. Стояли они на когтистых львиных лапах, и Вишня тут же представила, как ночью, когда никто не видит, гробы совершают на этих лапах
Нет, нельзя сказать, что мумия была страшная. Ленин в мавзолее гораздо противнее. При жизни господин Пауль Казимир Левенхоф был, наверное, весьма симпатичным типом, хоть и не походил ни капли на свой парадный портрет. Он выглядел, как... наверное, как человек после очень долгой болезни. Кожа, желтоватая и почти прозрачная, обтягивала хищное лицо с резкими чертами и выдающимся носом, и видно было, что под веками нет глаз, только пустые впадины. И лицо это хранило выражение то ли удивления, то ли печали, наверное, из-за высоких, как готические арки, бровей - и мумия пронесла это выражение через все сотни лет своего смертного покоя. Руки, тонкие и черные, как птичьи лапы, держали крест. Белые волосы - или то был парик?
– волнами закрывали уши, и слава богу - только ушей его Вишне и не хватало. Вишня смотрела, наверное, минут пять - такой он был красивый и страшный.
"Имейте в виду, что при создании визуального образа существующего знакомого вам человека, тульпа скорее всего получит часть его характера, даже если сами вы этого не хотели" - вспомнила Вишня цитату из книги. Она шла по проходу между гробами, попиравшими своими лапами свет, и было ей весело и страшно, как в той песне. И, как только она шагнула на улицу, под неяркое солнце, и зажмурилась, и, как в пелене, увидела парк, и деревья, и лошадь - тульпа ответила. Вишня услышала ответ как тепло, как в книге "Убить пересмешника" дети описывали "жар-пар", внезапное жаркое влажное облако, вдруг окутывающее одинокого пешехода. Кажется, в книге так приходили неупокоенные души.
Вечером отцы и Лека отправились гулять в город. Вишню то ли продуло утром на пляже, то ли тошнило после созерцания мумии - она осталась в палатке, завернулась в спальный мешок и с упоением принялась за книгу. Книга бесстыдно сулила - "тульпа изменит вашу жизнь". Вишне очень хотелось бы изменить свою жизнь и хотя бы раз в этой жизни сходить, например, на свидание. Все-таки виной нездорового состояния оказалась не мумия, а утренняя вода в ухе, после экстремального купания. Ухо заныло, голова заболела, Вишня отложила книгу, закрыла глаза и начала представлять себе вондер.
Три ступеньки, как и договаривались. Три ступеньки вверх - мы же не хотим оказаться в подвале. В склепе господ Левенхоф. И - каков сюрприз!
– мы попадаем в гостиную, тех же самых господ Левенхоф. Хорошо, принято. Здесь красиво. Шторы задернуты, горят свечи. В тех самых, как оленьи рога, подсвечниках, что сиротливо пустовали во время экскурсии. Камин, господа на портретах. Херувимы на часах - в отблесках дрожащего пламени. Стены в комнате отчего-то цвета бутылочного стекла - они не были такие, но ладно. Вишня подходит к одному из "прелестных" зеркал и видит в нем себя - такую же, как в жизни и, увы, ничуть не лучше. В панаме, в очках и в дурацком коротком комбезе. Шаги по коридору - пока вдалеке. У этой его обуви определенно есть каблук. Будет ли звон шпор? Не надо, пусть он не носит шпоры, пусть он жалеет своих лошадей - как князь Олег. Или как Калигула. Шаги все ближе - гулкие, безо всякого звона. Тульпа изменит вашу жизнь. И у Вишни в кои-то веки случится свидание. Пусть даже с частью себя.
Вишня закрывает глаза - она еще не придумала до конца, кого же хочет видеть за своей спиной. А кого попало видеть не хочется. Страшно разочароваться. Шаги смолкают -
совсем рядом. И Вишня чувствует спиной - тепло. Без одобрения - просто тепло. И любопытство. Ты забавная. Это пока не его голос, это собственный голос внутри головы. Спасибо, что пригласила. Ты совсем еще ребенок. Посмотри же на меня...Вишня открыла глаза - не Вишня из сна, а настоящая Вишня, в палатке. Еще светло, и никто пока не вернулся. Нужно будет дать ему голос, и внешность - как у того капитана, или у Лозэна из исторической энциклопедии, или даже немного - господина Левенхофа, только лучше представить все-таки, какие у него могли бы быть глаза. Вишня задумалась и сама не заметила, как уснула - на этот раз обычным, не тульповодским, сном, и снилась ей обычная подростковая ерунда.
– Красный мяч летит по песку, догоняет мою тоску, - экспромтом прочитала Лека. Она умела разговаривать иногда хоть и плохими, но стихами - так, наверное, проступали на поверхность пресловутые двести пунктов интеллекта.
Умывание в кемпинге напоминало фильмы про концлагерь - дощатый барак с четырьмя рукомойниками, и к каждому длинная очередь. Девочки почистили зубы и отправились на пляж - пока отцы готовили завтрак. После вчерашнего купания у Вишни стреляло в ухе и ломило все тело, она сидела на своем полотенце, сложив по-турецки длинные ноги, и с ненавистью смотрела в набегающие волны. Лека уже искупалась в свинцовом море и теперь отчаянно мерзла - вода с мокрых кончиков волос стекала ей за шиворот. Неподалеку мамаша бросала младенцу красный мяч - это и послужило катализатором для экспромта. Ветер, галька, будто чешуя океанской рыбы, мяч - красное на сером, как на картине Хоппера.
Вишня не стала рассказывать Леке про тульпу, и вообще решила, что не стоит делиться своими сомнительными успехами - Лека может решить, что Вишня шизофреник.
– Ты пишешь стихи?
– спросила Вишня, нащупав наугад - тему, которая окажется для Леки - как тульпа для самой Вишни.
– Пишу, - легко призналась Лека, - особенно на географии и на истории. Раньше разрисовывала учебник, но это непродуктивно.
– Не оставит культурного следа?
– подсказала Вишня.
– Ага, - согласилась Лека.
– А здесь тебе сочиняется?
– спросила Вишня.
– Почти нет. Только когда мы были в костеле - что-то такое сложилось, - Лека заметно смутилась.
– Прочитай!
– Стесняюсь...
– Ну У!
– Вишня сделала обеими руками жест - как служат маленькие собачки, Лека рассмеялась и прочитала:
Она танцует с черным домино
В пустом проходе зрительного зала
Под музыку старинного хорала
В соборах запрещенного давно.
Жить скушно в мире гулком и пустом.
Жрецы мертвы, осиротели храмы.
На ней перчатки, прячущие шрамы,
И платье со змеящимся хвостом.
– Про меня, да?
– восхитилась Вишня, - Домино - это же мой Лозэн? А какой это размер - анапест?
– Понятия не имею, - пробурчала красная Лека, - я не знаю размеры...
По пляжу медленно шли два парня - местные, судя по шортам и высокомерным физиономиям. Им было лет по шестнадцать, не больше. Они дефилировали по краю моря, почти в набегавшей волне, и бросали презрительные взгляды на расположившихся вдоль берега туристов - на мамаш с детьми, и на разминающихся пожилых физкультурников в спортивненьком. Красный мяч жизнерадостно ударил их по ногам и тут же милостиво был послан обратно.
– Круче только дуче, - прокомментировала парней Лека.
Парни приблизились, и Лека заулыбалась им своей коронной улыбкой. Вишня, наоборот, надулась - она не верила в свою удачу даже в паре с Лекой. Парни переглянулись, оценили Лекино дружелюбие, и подошли, явно преодолевая внутреннее сопротивление. Они двигались, как очень молодые кони, грациозно, порывисто и немного нелепо. Лека внимательно смотрела на них - снизу вверх, а Вишня, наоборот, смотрела куда-то в сторону.
– Прикурить не найдется?
– спросил наиболее смелый.