Лавка старинных диковин (сборник)

Ему приснился сон. Он идет по длинному темному коридору к закрытой двери, из нижней щели которой пробивается яркий свет.

Дверь открывается, Ричи входит.

Маленькая темная комнатка, косой потолок. Кажется, чердак. Перед Ричи ровный деревянный стол, на нем горит свеча в оловянном подсвечнике.

В дальнем конце комнаты высокое окно. Ни штор, ни занавески. А за стеклом темнота городской ночи, более густая, чем темнота в комнате.

Вот он на полпути. За столом два человека, смотрят на него. На одном, сидящем справа у самого края стола, пожилом и тощем, темные бесформенные одеяния и ермолка на голове, очки в тонкой оправе подняты на лоб. Перед ним на столе развернут пергамент, в правой руке заостренное стальное перо.

Второй человек также стар, но крупнее и выглядит добрее. На нем темная одежда, черная касторовая шляпа и очки в роговой оправе. Через плечи перекинут какой-то платок, длинная белая борода спускается до середины груди. Он посмотрел на Ричи:

– Заходите. Пришло время. Вы принесли катубу? [19]

– У меня есть, равви, – сказал тощий, повернулся к Ричи и продолжил: – Я писарь. По закону полагается при ходить сюда со своими принадлежностями и пергаментом. Но кто в наше время чтит закон? Так что у меня для вас подарок – мое перо и пергамент. Не будете ли вы столь любезны одолжить мне их, чтобы я мог составить документ?

19

Катуба– брачный контракт.

– Да, конечно, – ответил Ричи, не понимая, что происходит.

– Вы не еврей, не так ли, господин Каслмен?

– Нет, не еврей, – ответил Ричи.

Раввин даже не одарил его взглядом, но Ричи почувствовал, что это нехорошо с его стороны – не быть евреем. Он сдержал в себе желание тут же за это извиниться.

– Начнем церемонию, – сказал раввин. Он прокашлялся. – Дошло до меня, что желаете расстаться с господином Моисеем Греличем, с которым вы делите один разум. Если это так, пожалуйста, подтвердите это.

– Подтверждаю, – сказал Ричи. – Я желаю отделиться от Моисея Грелича.

Раввин поднял со стола книжицу, раскрыл ее и показал Ричи, что тому следует повторять за ним.

– Моисей Грелич продал мне свое тело в мою полную собственность. Медицинская процедура была совершена, но я не получил освобожденное тело. Когда я получил тело, Грелич все еще оставался в нем. Несмотря на нарушение соглашения, я позволил ему оставаться в теле, пока он не определится со своей дальнейшей судьбой. Теперь наступило время тело освободить.

Когда Ричи закончил повторять слова раввина, он услышал сухой скрип пера по пергаменту.

– Посему, – продолжил раввин, – я, раввин Шмуэль Шапковский, наделенный властью вершить правосудие по законам этой страны и по религиозным законам, требую, чтобы вы, Моисей Грелич, сказали, что вы здесь.

– Я здесь, равви, – сказал Грелич. – Но вы знаете, я никогда не был верующим. Я даже в Бога не верю.

– Вас сдерживает не Бог, а традиции.

– Принимаю это, равви. Ведь я здесь.

– По моему приказу вы освободите тело, которое по вашему желанию и осознанным действиям больше не принадлежит вам.

– У меня было чудовищное настроение, когда я решился на это, – сказал Грелич. – Жизнь казалась бессмысленной. Но и полужизнь не рай.

– Сейчас я поставлю подпись под этим документом, – продолжал раввин Шапковский. – Когда последняя черта моего имени будет дописана, вы исчезнете, Мои сей Грелич, и отправитесь туда, куда отправитесь.

Писарь вручил раввину перо и придвинул к нему пергамент. Раввин очень медленно стал выводить свое имя.

А Ричи окунулся в свои мысли. Он вспомнил, что еще не успел порасспросить Грелича о Ницше и Камю и о важных вещах, о которых заходил разговор. Он вспомнил гроссмейстера Бобула и официанта-переводчика-агента Лейбера. Ричи понимал, что без Грелича он никогда не пойдет в заведение Ратштейна. Он решит, что этот агент бесперспективен – да и как опустившийся румынский официант в еврейском ресторане сможет сделать для него что-нибудь на американском рынке? Еще он никогда не увидит Соломона. А если увидит – что сможет ему сказать? А Ричи хотел бы попросить Соломона поведать о своей жизни. Хотя Соломон вряд ли захочет даже рассказать Ричи про старые добрые времена в Аддис-Абебе и про то, как чернокожие стали иудеями. Ведь Ричи будет повинен в смерти его друга.

Греличу, конечно, некого винить, кроме себя. Он сам приговорил себя к смерти. Но по-дружески ли это – позволить умереть своему другу и даже способствовать его уходу, особенно когда суицид отступил и больше не манит? Расценивать ли это как акт милосердия и закончить то, что Грелич сам же и начал (пусть даже в нездравом уме)? Вряд ли.

Ричи подумал о своей небольшой и неблизкой семье. Мать умерла. Отец отошел в мир иной в дорогом доме престарелых в Аризоне. Младшая сестра изучает библиотечное дело в Вассар-колледже. Они давно не виделись, даже не переписываются.

Та новая семья, которая возникла вокруг Грелича и приняла к себе Ричи, сулила новые интересные переживания. Ему придется забыть о них, как только он избавится от Грелича.

Неожиданно Ричи возжелал отмены церемонии, отмены казни. В его голове достаточно места для двоих – для него и для Грелича.

Раввин закончил свою подпись и воззрился на Ричи. Его брови вздернулись.

– Ну? – спросил он.

Раввин сделал жест, пламя свечи задрожало и погасло.

Ричи сел на кровати. Ух ты! Неужели! Посмотрел по сторонам, потрогал лицо. Новое, но такое знакомое лицо Моисея Грелича.

– Грелич, ты здесь? – спросил он.

Тишина.

– Грелич! Подъем! Не дури! Давай поговорим!

Нет ответа.

– Ох, Грелич, – сказал Ричи, почувствовав, как его сердце разрывается. – Где ты? Скажи, что ты еще здесь.

– Ну и? Здесь я, где мне еще быть? – послышался знакомый голос в голове.

– Боже, как ты меня напугал. Еще этот дурацкий сон. Мне снилось, что нас разводит раввин.

– Не понял. Мы что, муж и жена, что раввину нужно нас разводить?

– Нет, но очень близко. Сосед по комнате. Сосед по мозгам. В определенном смысле много ближе, чем муж и жена.

– Где ты подхватил эту болезнь? Я имею в виду болтливость?

– Это не пустой треп! Мне надо, чтобы ты был здесь. Я хочу позвонить Соломону и Эсфири и опять встретиться с ними вечером у Ратштейна.

– Уже договорились. Снова хочешь потолковать со своим румынским агентом? У тебя нет мозгов, Ричи.

– Если мне покажется, что он обстряпывает свои темные делишки, то никогда не попрошу его представлять мои интересы. Но, может быть, он честный шлемель? Посмотрим.

– У меня есть сюжет для рассказа, – сказал Грелич.