Лазурный берег

— У него сегодня просмотр.

— У Тимофея?

— На солнце перегрелся? У Троицкого просмотр. Премьера!

— А, точно... И что?

— А если уедет? После просмотра снимутся — и в Португалию. На белой мечте...

— Д-а-а... Не подумал... — разочарованно протянул Рогов.— Остается Дворец...

— Кто же нас туда пустит... В калашный ряд... Плахов перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

— Я похожу, подумаю...

— А в 1960-м с конкурса была снята картина Жана Люка Годара «На последнем дыхании». Обращаю ваше внимание: без объяснения причин!.. А годом раньше такой же беспредел случился с фильмом Алена Рене «Хиросима, моя любовь». Кстати, тогда же, в 59-м, впервые появляется совместное коммюнике режиссеров французской «новой волны»,— не мог остановиться Егоров.

Ноги у Кристины удивительным образом оказались точно такие, как во сне. Длинные и чуть полноватые, как Егоров любил. И грудь такая... Нормального размера.

— Как много вы знаете! — восхищалась Кристина.— Вы, наверное, не впервые на фестивале?

— Конечно. Из года в год — почетный гость.

— Ух ты! А кто вы? Артист?

— Нет, хотя кое-где снимался... — с деланной скромностью приврал Егоров.

— Да, да... — припомнила Кристина.— Я, кажется, вас видела. Ой, точно! В рекламе! Вы там пиво пили!

— Нет, в рекламе я не снимаюсь,— обиделся Сергей Аркадьевич.— Не мой уровень...

Заснуть Плахову не удалось. Рогов «походил-подумал» очень быстро. Уже через пять минут он тронул Плахова за плечо.

— Поднимайся, хватит мечтать. Есть идея.

— Ну, выкладывай, — сладко потянулся Плахов.

— По дороге расскажу. Вставай. Времени-то мало.

— До чего?

— До сеанса.

Плахов встал и начал одеваться. До сеанса времени и впрямь было не слишком много.

Егоров, увлеченный болтовней, заметил своих коллег только теперь, когда они уже двинули с пляжа.

— Эй! — кликнул Сергей Аркадьевич.— Вы далеко?

— За мороженым,— бросил Рогов.

— Нам купите,— велел Егоров.

— Кто это? — удивилась Кристина.

— Мои ассистенты,— небрежно бросил начальник группы.

Кристина с уважением глянула на Егорова. С каждой минутой этот загадочный солидный мужчина нравился ей больше и больше.

— Тринадцать два раза, один раз наоборот,— брякнул Рогов.

— Чего?..— не понял Игорь.

— Да номер у него...

Они стояли в коридоре отеля перед номером 1331.

— Несчастливый,— сказал Игорь.— Не выйдет ничего...

— Может, это для него несчастливый,— решительно заявил Рогов и постучал.— Тем более что второй раз число «13» было повернуто наоборот.

Белов открыл дверь почти сразу. «Как живой,— подумал Плахов.— То есть, наоборот. Как в кино...»

— Здрасте, Олег Иванович...

— Добрый день, молодые люди... Вам автограф? — устало спросил Белов.

«Трудно все же быть знаменитостью, — подумал Плахов.— Нигде тебе прохода не дают...»

...В тот же самый момент о том же самом — о проблеме публичности — рассуждал Сергей Шалашов, прогуливаясь по набережной Круазетт с юным петербургским критиком Колей. Шалашов благоволил к Коле, учил его уму-разуму и уж тем более взял над ним шефство на фестивале, куда Коля попал впервые.

— По существу все они глубоко несчастные люди — эти звезды. Если даже мне, достаточно скромному телеведущему, дарят матрешки, то представь себе, какой шквал внимания обрушивается на актеров... Они ни на минуту не могут остаться наедине с самим собой. От них все время чего-то ждут и им приходится все время играть, носить маску. Быть готовым к блику фотовспышки. Вот что, думаешь, сделает Тарантино... — Шалашов кивнул на идущего навстречу Квентина Тарантино, лауреата «Золотой ветви» за 1994 год.— Что сделает Тарантино, если, ему подарить матрешку?

— Что? — пролепетал юный Коля.

— Он ее съест! — торжественно провозгласил Шалашов.

— Да ну! — не поверил Коля.

— Квентин, привет! — сказал Шалашов Тарантино.

— О, Сергей, хэлло! Как дела?..

— Хорошо. У меня есть для тебя подарок.

— Не может быть! Он не слишком большой? У меня много вещей, и, если ты подаришь мне самурайскую катану, мне будет некуда ее положить!

— Нет, Квентин, это маленькая матрешка. Вот она,— Сергей протянул Тарантино егоровскую матрешку.

— Прекрасная матрешка! Она открывается. И внутри такие же, так? — Квентин стал извлекать матрешек.

Юному критику Коле казалось, что он грезит наяву.

— Ты, как всегда, прав, Квентин!..

— Значит, и ее нужно внутрь?.. Так, Сергей?

— Точно, Квентин!

Тарантино сделал вид, что хочет проглотить матрешку. Коля схватился за сердце. Но в последний момент Тарантино швырнул матрешку за спину, и ее автоматически сцапал на лету чей-то английский бульдог.

И удивленно завращал буркалами: что это я проглотил такое...

— Вам автограф?..— устало спросил Белов.

— Не совсем,— Рогов вытащил удостоверение.— Мы из милиции. Санкт-Петербург. По важному делу.

— Боже мой, и здесь милиция! — ужаснулся Белов.— Ну проходите, коли пришли...

— Сокуров — сильный режиссер,— кипятился Егоров, словно кто-нибудь доказывал обратное. Но Кристина просто смотрела ему в рот и ничего не доказывала.— Да, в фильме про Ленина он допустил историческую неточность. Там показано, как перед умирающим Ильичом расставляют на тропинке грибы, а он тычет в них пальцем и кричит «пуси-пуси», будто сам их нашел. В реальности ему инсценировали охоту — он «стрелял» в птичек из пальца и кричал «пиф-паф». Да, это ошибка! Ну и что?.. Гений имеет право на ошибку! Сокуров — настоящий художник!.. Хотя многие его не понимают. Не доросли. Он приглашал меня на одну картину, но я не смог. Был занят в другом проекте.

И Егоров — как бы случайно — дотронулся до Кристининой коленки. Они уже перебрались с пляжа в уличное кафе. На Кристине был умопомрачительно короткий сарафан. Она пила кофе-гляссе. Возбужденный Егоров хотел пива, но заставил себя ограничиться чаем. Торопиться некуда — впереди целый вечер...

Прямо ток через весь организм, честное слово! Нет, какая девушка!.. Красивая, соблазнительная, умная, умеет слушать (генерал Сан Саныч часто говорил, что это первый признак ума), интересуется кинематографом.

— Обалдеть! — воскликнула Кристина.— И все-таки, Сергей, кто вы?..

Как страховой агент, Кристина любила определенность. Загадочность собеседника ее слегка смущала.

— Если вы составите мне компанию на сегодняшний просмотр, обязательно узнаете,—торжественно объявил Егоров.

— Но у меня нет билета...

— Я вас приглашаю,— махнув рукой, Егоров едва не снес со стола маленькую вазочку с желтым цветком, названия которого он не знал. Но обратил внимание на цвет — цвет разлуки. Быстро переставил цветок на соседний столик.