Льды уходят в океан

...У них в это время был перерыв. Они вышли из трюма сейнера на палубу и расположились за надстройкой завтракать. У Людмилы с утра побаливала голова, есть не хотелось, и она, через силу проглотив стакан молока и полбулочки, сказала:

— Вы продолжайте, девчонки, а я пройдусь по берегу.

Обойдя надстройку, она уже направилась было к трапу, но, заглянув в рубку, обнаружила там книжку, которую видела у Ларисы Беляевой. «Что это она читает?» — подумала Людмила и, присев на скамейку, развернула книгу. Вальтер Скотт, «Эдинбургская темница»...

Она начала перелистывать страницы и незаметно для себя зачиталась. Вернул ее к действительности голос Зои Плетневой — счетовода доков.

— Да, девочки, — говорила она, — бабья любовь такая... Вот и ваша королева-недотрога развенчалась и ничегошеньки от того, что она проповедовала о чести там разной и тому подобное, не осталось. Винить, конечно, ее нельзя, но...

— Ты, собственно, зачем сюда пришла? — оборвала ее Лариса Беляева. — По делу или посплетничать?

— А какая тут сплетня! — сказала Плетнева. — Будто сами ничего не видите... Да вы не думайте, девочки, что я это со злом говорю, боже упаси. Мне жалко ее, честное слово, жалко! С кем из нас такое случиться не может? Все мы одним миром мазаны...

— Ты-то особым «миром» мазана, — сказала Лариса. — К морячкам льнешь, как муха к меду. Каждую неделю меняешь... Зачем пожаловала, спрашиваю?

— А ты не кричи на меня! — вспыхнула Плетнева. — Подумаешь, адвокатша!

— Слушай ты, конторская крыса! — сказала Инна Ляшко. Сказала таким тоном, что Людмила подумала: «Она может ее ударить». — Ты понимаешь, что такие, как ты, Людкиного и ногтя не стоят? Понимаешь или нет? Гадина паршивая! Если ты еще где-нибудь болтнешь такое о Людке...

...Сейчас Людмила вспомнила этот разговор, хотела рассказать Марку. И не рассказала. Не нашла в себе сил для этого...

Но Марк и без того давно все понял.

— Людка! — говорил он, подхватив ее на руки. — Людка, как же я раньше не думал об этом! Как я мог вот так...

— Отпусти меня, медведь, — попросила Людмила. — Сумасшедший. Хочешь поломать мои кости? Отпусти, слышишь?

— Не отпущу. Тебе не больно. Тебе хорошо, я это чувствую. Хорошо, правда?

— Правда.

Разве с ним бывает нехорошо? И разве можно привыкнуть к этому необыкновенному чувству, когда ты забываешь обо всем на свете и тебе ничего не надо, лишь бы ощущать силу вот этих рук, горячих и беспокойных, видеть близко вот эти глаза, тоже горячие и беспокойные... «Такая уж наша бабья доля: влюбишься — и конец!»

Марк остановился, потом подошел к креслу и опустил на него Людмилу. Что он надумал сейчас? Может, вытащит из кос заколки, разбросает ее волосы и станет перебирать их, все время спрашивая: «Тебе не больно?»

А еще он очень любил приказать ей закрыть глаза, сам тоже закрывал и требовал, чтобы она поцеловала его в губы. Они обязательно сталкивались носами, и Марк хохотал так, будто все это было невесть как смешно.

— Знаешь, что я надумал? — спросил Марк.

— Не знаю.

— А ты подумай. Попробуй отгадать.

— Хорошо. Попробую. Ты сейчас принесешь «малаги» и маленький торт. Мы придвинем к креслу стол и начнем пировать.

— Фыо! — свистнул Марк. — Совсем не то. Хотя... Это вторая половина программы. А первая?

— Не тяни, Марк. Давай выкладывай, что ты надумал.

— Одевайся. Мы идем.

— Далеко?

— Очень.

— Куда же?

— Очень далеко, — повторил Марк. — Совсем в другую жизнь.

Людмила засмеялась:

— В сказку?

— Сказки оставим для детей. «Жил-был старик, жилабыла старуха...» На чертей нам это нужно? Мы с тобой не скоро состаримся... Да одевайся же поживее, не на похороны собираемся! Где твой паспорт?

— Все ясно, — сказала Людмила. — Наверное, мне надо было бы сейчас выразить сперва чувство «неподдельного» изумления, потом для эффекта растеряться и уже в самом конце спектакля повиснуть у тебя на шее и воскликнуть горячим шепотом: «Ах, Марк!.. Все это так неожиданно!..» Но...

— Но ты не станешь этого делать потому, — сказал Марк, — что все значительно проще. Да?

— Нет. Я не стану этого делать потому, что все значительно серьезнее. Зачем же притворяться? Разве то, что ты собираешься делать, для меня неожиданность? Все это время для других я была «такой» девушкой, но для себя я была сама собой. Когда мой внутренний голос спрашивал у меня: «Кто ты теперь есть, Людмила?», я всегда отвечала: «Я — жена Марка...»

Он подумал: «Сколько я ни проживу, я никогда этого не забуду. Никогда абуду, как ты поверила в меня!»

Марк взял ее руки и поцеловал. Сначала одну, потом другую. И отошел к окну. Постоял, потом тыльной стороной ладони провел по лбу. «Спокойнее, старик. Разве ты не знаешь свою Людмилу? Знаешь. И все-таки каждый раз открываешь в ней что-нибудь такое, чего еще не ведал. Узнаешь ли ее когда-нибудь до конца? Пожалуй, нет. И это хорошо... «Кто ты теперь есть, Людмила?» — «Я — жена Марка...»

5

Это было воскресенье. Они взяли такси и поехали за Стеной.

— Самый надежный свидетель, — сказал Марк Людмиле. — Если кто-нибудь из нас сплутует, Степа изречет: «Чтоб тебя сожрали волки! Ты — Вынукан!» И это будет самый жестокий приговор.

— Ты не станешь его обжаловать? — засмеялась Людмила.

— Я не собираюсь плутовать, — ответил Марк. — Надеюсь, что и другая сторона...

— Молчи! — Людмила приложила ладонь к его гу бам. — Молчи, Марк. Обойдемся без этих плоских шуточек.

Степа встретил их не то чтобы холодно, но не выказал и особой радости. Приехали в гости? Ну что ж, заходите. В тундре гость, даже если он и не ахти какой друг, — почетный человек. А Степа Ваненга живет по обычаям тундры. Самовара у Степы, правда, нету, но есть коньяк — «городская цивилизация», как говорит вахтер старик Спиридоныч.

— Выпьем?

— Выпьем, — сказал Марк. И прошипел в Степино ухо: — Ты хоть бы улыбнулся гостье, темнота!

Степа посмотрел на Людмилу, без улыбки сказал:

— Хи-хи. — И, почувствовав, что этого недостаточно, добавил: — Ха-ха.

Людмила поклонилась.

— Благодарю вас. — И Марку: — Переведи, что говорит сын тундры. Я не сильна в ненецком.

Марк сказал:

— Он говорит, что рад тебя видеть. И что восхищается твоим белым платьем. И еще просит тебя быть в этой келье хозяйкой, он хочет, чтобы за ним поухаживали.

— С удовольствием.

Людмила взяла Степу за плечи, подтолкнула его к Марку.

— Посиди, я сама. У тебя что — коньяк? Хорошо. Где стаканы? Боже, свиньи и те не стали бы пить из таких стаканов. Сплошная грязь. А на закуску, конечно, треска в томатном соусе? Великолепно.