Леди Феникс

— Ты подбил Симушина украсть бумажник?

— С какой стати? Это одна из тех неожиданностей, которые невозможно предусмотреть. С чего ты взяла, что бумажник — моя идея?

— Ты был в кафе, — пожала я плечами.

Саша посмотрел на меня, потом кивнул.

— Не ожидал. Как ты меня вычислила? Или в самом деле между нами незримая связь? Я тебя за версту учую, ты меня. Мы будем лучшей парочкой в мире.

— Старика зачем убили?

— Какого старика? — удивился Саша.

— Отца Юли Боковой, она встречалась с братом Каримова.

— Первый раз об этом слышу.

Я была склонна поверить. Какой смысл ему врать?

— Так вот, ребята на тебя сильно осерчали, стало ясно, что с ними надо поскорее прощаться, навеки, я имею в виду, не то они возьмутся за тебя. Но Каримов сразу после чудесного появления бойцов ОМОНа на складе точно растворился в воздухе. У него оказался большой опыт по этой части.

— Тебя на складе не было?

— Если бы был, то не дал бы им уйти. Валя тоже залег на дно. Валя так, ерунда, а вот задираться с идейными борцами… Я знал, они появятся, чтобы поквитаться с тобой. И повис у тебя на хвосте, как приклеенный. Да вот беда, двадцать четыре часа в сутки на ногах долго не выдержишь, а твой дружок, как на грех, убрал своих ребят, то они с тебя глаз не спускали, когда в этом не было никакой необходимости, то вдруг исчезли, когда я очень нуждался в их содействии. Короче, Каримова я прошляпил. Только когда один маячок мигал на месте, а другой стал стремительно удаляться от города, я понял, что-то не так.

— Маячок? — не поняла я.

— Ага. Один в твоей машине, другой в сумке.

— Но…

— Я нацепил его в магазине, — улыбнулся Саша.

А я вспомнила, как незнакомый мужчина нечаянно толкнул меня в магазине, я уронила сумку, а он помог ее поднять.

— Артист, — усмехнулась я.

— Благодарю за комплимент. Конечно, сумка ерунда, у таких, как ты, их десяток, но что делать, пришлось рисковать, одежда в этом смысле еще менее подходит. К счастью, эта сумка тебе чем-то приглянулась. Похвальная приверженность к одной вещи спасла тебе жизнь. Дальше рассказывать или оставим на потом?

— Рассказывай.

— Так вот. С маячками творилось черт-те что, и я здорово сдрейфил, потому что маячок в сумке вполне мог работать и на мертвом теле. Такие мысли радостными не назовешь, и я припустился следом со всей возможной скоростью. Нервозность скверная штука, мне она сослужила плохую службу. Свернув на проселочную дорогу, я проехал километров десять и налетел на какую-то хрень, оба баллона выстрелили, а я в кювете. Когда очнулся, маячки по-прежнему мигали, а сколько времени я был в отключке, не ясно. Очень скверная ситуация. Мне срочно была нужна машина, а дорога пуста. Не помню, чтобы я когда-нибудь чувствовал себя так паршиво. Пешком, даже при хорошей скорости, на двадцать километров уйдет много времени. А у меня его не было. Стыдно признаться, но я малость запаниковал. Надо было на что-то решаться. И я позвонил твоему дружку, благо что хоть связь была. Если я до такого додумался, можешь представить, в каком был состоянии, и припустился бегом. Тагаев показал себя молодцом. Примчался на своем "Хаммере", точно на ракете. В роли спасителя он мне совсем не нравился, но что делать… лишь бы не опоздать. Тагаев промчался мимо, а я трусил следом. С маячком творилось что-то невообразимое, он метался, словно сумасшедший, я понять не мог, что происходит.

— Я тоже бегала, — кивнула я. — Без определенного маршрута.

— Понятно, — вздохнул Саша. — Потом он замер на месте, и мне стало очень не по себе. Они, должно быть, услышали шум мотора и не рискнули стрелять. Впрочем, вид у тебя был такой… они были уверены, что ты труп. Швырнули в овраг, забросали ветками и уехали по другой дороге. Тагаев нашел тебя. Когда я появился поблизости, он выл, сидя рядом с тобой. Признаться, меня это впечатлило.

— Так это его я слышала?

— Странно, что ты вообще что-то слышала. Его впечатленные товарищи стояли рядом, уверен, они пережили катарсис.

— Рада, что тебя это порадовало.

— Ничего подобного, я его тоже пережил. — Он подошел, взял меня за руку и долго смотрел в глаза. — Я никогда не забуду той минуты, — сказал тихо. — Вот тогда я понял… Разные глупые мысли бродили в моей голове, — улыбнулся Саша. — Очень разные и очень глупые. И когда самая глупая показалась самой желанной, Тагаев вдруг заорал: "Она жива". Я видел его парней на краю оврага и хорошо слышал его слова. И подумал, что господь меня любит. Тагаев, похоже, мало что соображал, но среди его парней нашелся умник, сказал, что трогать тебя нельзя, вызвал "Скорую". А я припустил назад к дороге. Вот тут мне повезло. Появился какой-то тип на вполне приличной тачке. Я ручками помахал, он притормозил, с намерением меня объехать, но у меня были другие планы. В общем, мы немного потолковали, и он пошел себе своей дорогой, а я поехал. На шоссе разминулся со "Скорой". Я направился в город, а она за тобой. Пока было время, я малость подготовился. Вскоре появилась "Скорая", и Тагаев у нее на хвосте. Я пристроился сзади, и мы благополучно прибыли в больницу. Тагаева в приемный покой не пустили, а я прошел. Опять удача поперла, две каталки, на одной ты, на другой дядя после аварии, суета, все бегают без всякого толку. Ну, я тихо вывез тебя, а у подъезда уже ждал мой приятель на другой "Скорой". Десять минут, и ты здесь.

— Зачем? — вздохнула я.

— Что "зачем"? — нахмурился Саша.

— Зачем я здесь?

— Ну, это просто. Там я бы не мог быть рядом, а здесь — пожалуйста.

— Ты бы хоть подумал, каково сейчас моим друзьям?

— Так я им сообщение послал. "Не беспокойтесь, у меня все прекрасно".

— Ответ получил?

— Ага. Но лучше я о нем умолчу.

Он и вправду был отличной сиделкой, кормил меня с ложки, болтал, чтобы рассмешить, и дремал в кресле, когда я спала. Мы пробыли вместе еще три дня. Потом я сказала:

— Раздобудь мне одежду. Клинику засветить ты вряд ли захочешь, можешь быть уверен, я буду о ней молчать. Еще мне нужен телефон.

— Вот как, — усмехнулся он, помедлив. — Я тебя правильно понял?

— Думаю, да.

— Можно спросить, почему ты так решила?

— Спросить, конечно, можно, — вздохнула я. — Только зачем? Ты и так все прекрасно знаешь.

— Если ты скажешь, что любишь своего Тагаева, я тебе не поверю.

— А я и не буду этого говорить.

— Тогда почему?

Мне было странно, что он задает этот вопрос, но он его задал и ждал ответа.

— Когда ты решил умереть для всех и разыграл комедию со своей гибелью, я не могла поверить, что ты… я не могла понять, почему ты так со мной поступил. Если честно, я верила, что ты меня любишь, и не могла понять. А потом стало ясно: ты все сделал правильно, Саша. Глупо было надеяться, что мы когда-нибудь будем вместе. Мы с тобой всегда по разные стороны баррикады.

— А как же любовь, которая все преодолевает? — усмехнулся он.

— Зачем себе врать? Ты не изменишься, и меня не переделать. Пытаться изменить человека вообще вещь бесполезная, хребет сломать можно, а переделать нельзя. Зачем я тебе с переломанным хребтом?

— Не можешь мне простить, что погиб твой ребенок? Очередная глупая месть.

— Дурак ты, Саша, — ответила я и закрыла глаза.

Он ушел и вернулся с ворохом одежды для меня.

— Подняться сможешь или помочь?

— Помоги, — попросила я.

Он одел меня, пока я безвольно сидела, откинувшись на подушки, и ни разу не взглянул мне в лицо. Он был спокоен, даже равнодушен, но все-таки сказал:

— Не жди, что я буду тебя уговаривать. Не дождешься.

Он подхватил меня на руки и понес из комнаты, а я обняла его и уткнулась носом в его грудь, зная, что это в последний раз.

Уже стемнело, и я поежилась от холода, прижалась к нему еще крепче. Он устроил меня на заднем сиденье машины, спросил сухо:

— Куда?

— Ключей от дома все равно нет. Высади где-нибудь…

— Увидишь подходящее место, скажи.

Он молчал, а я смотрела в окно, находиться рядом с ним было мучительно, хотелось, чтобы все поскорее кончилось, ведь ничего уже нельзя было изменить.