Леди Макбет

Но нет. Теперь Россиль ясно это понимает. Она полезна по той же причине, по которой обречена на провал затея с переодеванием: она прекрасна. Не заурядно красива – красивы иногда бывают и шлюхи, и служанки, но никто не спешит записывать их в благородные дамы и обряжать в кружевной подвенечный наряд. Это иномирная, жуткая красота, иные при дворе Кривоборода зовут её смертоносной. Её глаза – яд. На ней метка ведьмы. Вы уверены, лорд Варвек, благородный герцог Кривая Борода, что она не анжуйка? Говорят, что правящий дом Анжу по крови ведёт свой род от женщины-змеи Мелюзины.

У Жоффруа Серого Плаща, правителя Анжу, было не менее десятка детей и вдвое больше бастардов, и все они настойчиво стремились ко двору Кривоборода: светловолосые, прилизанные и вкрадчивые, будто лисы. Отец не постеснялся бы открыто признать, что у него была любовница из Анжу – хотя, возможно, Серый Плащ оскорбился бы предположению, что от его крови могло явиться на свет столь противное природе создание, как Россиль. Но герцог промолчал, не подтвердив подозрения, и молва пошла дальше.

Эта небывалая белизна её волос – словно они источают лунный свет… И её кожа – вы видели? – в ней ни кровинки. Она бледна и холодна, как форель. А её глаза? Один взгляд в них может ввергнуть смертного мужа в безумие.

Один приезжий дворянин под влиянием этих слухов отказался смотреть Россиль в глаза. Её присутствие за пиршественным столом так напугало гостей, что погубило торговый союз, а после тот же дворянин (он носил прозвище Ле Трише, Обманщик) увёз эту историю с собой в Шастоден, и Блуа и Шартр в ужасе отшатнулись от Кривоборода, не желая иметь дел с его двором, полным коварных волшебниц. Поэтому Россиль заставили носить тонкую кружевную вуаль – чтобы уберечь всех мужчин мира от её глаз, насылающих безумие.

Тогда её отец и осознал, что лучше бы придумать какую-то свою легенду, способную развеять страхи, без надзора заполонившие все окрестные земли. «Тебя, должно быть, прокляла ведьма». Он произнёс это тем же тоном, каким объявлял о распределении военной добычи.

Так это назвал герцог, и его слова сделались единственной правдой – и концы в воду. Бедная, ни в чём не повинная роженица, любовница герцога, истекающая кровью на постели, странно молчаливое дитя у неё на руках, и ведьма, мечущаяся за окнами, тени, дым, треск молний. Эхо злобного хохота гремело во всех коридорах замка – и долгое время после той ночи от стен разило серой!

Герцог поведал эту историю собранию французских дворян – тех, кто был так напуган слухами, что отказался от договоров и торговых сделок с ним. И в тот же миг придворные Наонета начали сумрачно кивать: о да, да, я тоже припоминаю.

И лишь когда все гости и придворные ушли и Россиль осталась наедине с отцом, она – ей не исполнилось тогда и тринадцати лет – рискнула задать вопрос:

– А почему меня прокляла ведьма?

Перед Кривобородом лежала его излюбленная шашечная доска – чёрно-белые её клетки истёрлись, поблекли за годы службы. Не отрываясь от неё во время разговора, он расставлял фигурки. Дамки, так назывались шашки последнего ряда, – почти как женщины.

– Ведьма не нуждается в приглашении, – сказал он дочери, – ей довольно и лазейки, куда возможно было бы проскользнуть. Не так важна причина – лишь возможность.

Никто не знал точно, как выглядят ведьмы (а значит, до какой-то степени всякий мог представить по-своему, как должна выглядеть ведьма), но всё же все были согласны: случай Россиль весьма походил на распространённое ведьминское проклятие. Наливное яблочко с гнилой сердцевиной. Твоя дочь будет прекраснее всех девушек, лорд Варвек, но один лишь взгляд в её глаза будет сводить смертных мужей с ума. Россиль и сама понимала, что это объяснение сулит ей лучшее будущее. Лучше быть девушкой, которую прокляла ведьма, чем ведьмой. Не колдуньей, а лишь отмеченной печатью колдовства.

– Но…

– Теперь тебя стоит звать Россиль-Тысяча-Вопросов? – раздражённо отмахнулся Кривобород. – Ступай прочь и считай, что тебе повезло, что при виде тебя удрал, поджав хвост, всего лишь Обманщик, а не тот парижский слабоумный, который не может удержать в узде своих вояк-вассалов.

«Парижский слабоумный» постоянно затевал войны с половиной других герцогств и был отлучён от церкви дважды. Так Россиль узнала, что мужчина может называть себя Великим, даже если единственное великое, что он сделал в жизни, – колоссальное, чудовищное кровопролитие.

Отец учил её избегать прямых вопросов – на вопрос могут ответить нечестно. Последний остолоп-конюх и то может убедительно солгать под угрозой кнута. Правда скрывается в шепотках, во взглядах украдкой, в подрагивании челюсти и сжатых кулаках. Зачем лгать, когда никто не слышит? Но ни одна живая душа при дворе Кривоборода не подозревала, что Россиль прекрасно умеет слушать и замечать, тем более что её лицо скрывала вуаль.

Россиль-Под-Вуалью. Так её прозвали в Бретони и ближайших окрестностях. Достаточно доброе прозвище, она могла бы ожидать много худшего, будучи девушкой, отмеченной печатью колдовства. Но сейчас на ней нет вуали – она наедине с Хавис. Общеизвестно, что женщины не страдают от безумия, которое её взгляд пробуждает в мужчинах.

О браке договорились при том условии, что Россиль прибудет в карете, одна, без иного сопровождения, кроме своей служанки. Возница кареты, также женщина, крайне неловко обращалась с поводьями, так как её обучили править лошадьми лишь для этой единственной поездки. Даже лошадей нарочно подобрали – кобыл серебристо-белой масти.

Россиль вдруг осознаёт, что вопрос Хавис прозвучал уже довольно давно и та до сих пор ждёт ответа. Она произносит:

– Ты можешь написать герцогу и рассказать то, что ему будет наиболее угодно услышать.

Раньше она бы взялась писать письмо собственноручно и долго ходила бы по комнате, обдумывая, в каких выражениях подробнейше изложить все помыслы тана, все его сокровища, какие он не сумел укрыть от обострённых пяти чувств Россиль. Как он говорит, когда думает, будто никто его не слышит. На чём останавливается его взгляд, когда ему кажется, будто никто не смотрит.

Но это письмо предназначалось бы для несуществующего мужчины. Кривоборода, отославшего её, Россиль не знает. Впрочем, она прекрасно понимает, что будет угодно услышать этому незнакомому мужчине – то же самое, что и любому другому. Герцог будет рад удостовериться в том, что из его странной, проклятой незаконнорождённой дочери получилась безропотная рабыня для удовольствий и послушная племенная кобыла. В этом, насколько она понимает, заключаются основные ожидания от её брака: она должна раздвинуть ноги перед своим супругом и господином и родить ему ребёнка, в котором кровь Альбы смешается с кровью Бретони. Брачный союз – всего лишь временная связь, тонкая нить, но если Россиль справится со своей задачей, эта нить останется целой до момента, пока она произведёт на свет сына и таким образом прочно привяжет единорога к горностаю.

Гордый единорог украшает герб Шотландии: все её кланы с другими животными на эмблемах наконец, пусть и неохотно, объединились под одним знаменем. А о лорде Варвеке давно говорили, что он хитёр, будто горностай, и потому, чтобы закрепить за собой это лестное сравнение, он избрал зубастого зверька своим фамильным гербом.

Прежде Россиль отнесла бы это сравнение и к себе, посчитала, что эти черты перешли к ней по наследству, по крови (разве дочь горностая – не горностай тоже?). Теперь она задумывается: взаправду ли этот зверёк обладает изворотливым умом – или только острыми зубами?