Ледобой. Зов

— Жа… жа… жабы…

А после смеха, такого вкусного и здорового, чистого, как летний дождь, всем на поляне показалось, что и время пошло иначе, и кривая, которая, как известно, всегда вывезет, вдруг выкрутилась, ровно заяц в прыжке, и спросил бы сосед соседа: «Мне показалось или небо с утра было хмурым?», и получил бы жизнерадостное: «Ага, было, а теперь зырь какая голубень от края до края!»

— Тихо! Животы надорвёте! — успокоил всех Отвада. — У нас тут казнь как-никак! Последнее слово слушать будем?

— Валяй, Сивый!

Безрода вывели из клетки, он головой мотнул — на помост с плахой взойду — отсчитал ступени и даже на колоду влез. Показал с ухмылкой, дескать, должен быть плаху погладить, вот глажу.

— Видно?

— Да-а-а!

— Слышно?

— Да-а-а!

Сивый помолчал.

— Льдина — это за мной. Не должно быть меня среди вас и не будет.

— А голову рубить? — Кукиш в совершенном отупении привстал с места, огляделся кругом, ровно потерянный, и невпопад захлопал подбитыми глазами.

— Приговор прозвучал! — быком нагнул голову Косоворот.

Сивый даже бровью в их сторону не повёл, как стоял лицом к толпе, так и остался.

— Это зов. И те приступы со мной не просто так.

— А как?

— Памятка, — усмехнулся Безрод. — Чтобы не тянул.

Следующие несколько мгновений слышался лишь гул, и кругом виделись только лица, повернутые друг к другу.

— И чем дольше ты тянешь, — после долгого молчания повёл было Отвада, начиная прозревать.

— Тем приступы чаще, длиннее, страшнее.

— Да кто зовёт-то? — не унимался Кукиш.

— В кого же ты такой тупенький? — вскочил Тычок. — Башкой думай, а не задом или тебе Пузан всю головёнку обстучал? Кто может прислать с полуночи льдину? Ну?

Кукиш непонимающе смотрел на егоза и немо, одними губами повторял: «Льдину, ну… Льди нуну».

И по толпе, ровно ветерок пролетело: «Ледован! Это Ледован!»

— Я зачем-то нужен старику.

— Для чего?

— Не знаю.

— Ты никуда не пойдёшь! — Косоворот выперся вперёд, к самым перильцам, вытянул руку вперёд, и зашёлся так, аж пена на губах закипела. — Вас положат на тризное дровьё! Обоих! Туловище и башку твою сиво-рубцеватую!

— Ну-ка на место сядь!

Рядяша и Неслухи разом встали и с одной ноги шагнули вперёд, а когда за спиной красномордого доски настила жалобно взныли, как ни разу не ныли все эти дни, сколько народу по ним ни ступало, даже бешенство Косоворота стремглав умчалось прочь, точно робкая лань. Он пришёл в себя, испуганно оглянулся и осёкся.

— Сказано тебе, сядь на место! — рявкнул Отвада. — И не зли меня! Хватит через тебя удар, и сам сдохнешь! Крепко об этом помни.

Косоворот побледнел, против воли схватился за порез на руке, молча сглотнул.

— Так значит, всё это время… — безнадёжно растягивая слова, бросил Кукиш, задохнулся от ужаса и затряс рукой по сторонам. — Да ты ведь и князя мог пришибить, случись приступ около!

— Тут вам лучше помолчать, — Гремляш погрозил в сторону бояр пальцем и для верности покачал головой.

— Мы приходим и уходим, — Сивый пожал плечами, — Боянщина должна жить. Гремляш!

— Туточки!

— Готово?

— Да. На пристани ждёт.

— Верховки не забыл?

— Положил!

— Верна, Жарик, прощайтесь.

Безрод спустился, у нижней ступеньки встал около Отвады, с которого медленно сходило лицо, ровно скоморошья расписная личина. Вот прямо на глазах сходило, и человек зримо менялся, переставая быть узнаваем.

— Ты с самого начала знал? Ну… про зов?

— Да, — Сивый кивнул.

— Мне кажется, это конец, — князь отвёл потухший взгляд, присел на ступеньку и, сипнул, глядя куда-то в синее небо. — Чувствую себя обложенным оленем. Справа и слева волки, зубами клацают, вот-вот прыгнут. Ни в сторону метнуться, ни назад сдать… Что бы ни сделал, всё гибельно.

— Ты сделал свой выбор.

— Верна сказала мне то, что я сам давно должен был понять, — Отвада сорвал у ног травинку, сунул в зубы. — Торчу себе, как дурень, посреди наводнения, вода поднимается, грозит унести, а я за тын цепляюсь, оторваться боюсь. Это же родина, твою мать! Держись корней во что бы то ни стало! Пронесёт, куда оно денется! Дур-рак!

— Мне пора.

— Постой. А Зарянка? А бояре? На самом деле продал?

Сивый присел рядом, отпустил взгляд поверх голов и два раза щёлкнул пальцами, будто вспоминал что-то.

— А пару боевых рукавиц после груддисов я и впрямь не нашёл. Куда делись… мрак их знает. Наверное, там оставил.

Безрод поднялся, оправил порты, рубаху, пошёл к своим. Отвада сидел, глядел вслед взглядом, полным холодного пепла, и грыз усы. Скажи кто, что снег пошёл, а может град посыпался — Отвада и ухом не повёл бы. Поймал сочувствующий, тёплый взгляд Зарянки: та показала пальцем на себя, потом на него, и несколько раз у самой груди сжала-разжала кулак. Пока мы живы, пока сердца бьются, мы куда-то идём. Пойдём? Отвада мрачно кивнул. Пойдём. Завтра пойдём. А сейчас… я просто посижу. Ноги не идут.

Сивый обнял своих по-одному. Рядяша, Неслухи, Вороток, Ледок, Поршень… времена идут, годы проходят, а прощаться отчего-то не научаешься: как в первый раз чем-то едким заливает глаза, щиплет в носу и спирает дыхание. А когда он был, это самый первый раз? А мрак его знает!

— Видишь, опять я последняя межа, — Гремляш прижал Безрода к себе, стиснул, что было сил.

— Доля твоя такая, — Безрод поцеловал старого соратника в голову. — Ты закрываешь для меня дверь в прошлую жизнь.

— Откроет кто?

— Кто-нибудь откроет.

Ясна долго смотрела на Сивого, не могла расцепить руки и беззвучно плакала. Он просто поднял её на руки и медленно закружил. Старуха приникла лицом аккурат ему в шею, тепло дышала и вымочила всю рубаху, и трясло её в корчах немилосердно.

Тычка Сивый кружить не стал, старик просто уткнулся Безроду в грудь. Княжий подсудимец усмехнулся, гладя его по тоненькой шейке и беззащитному темени с вихрами, вставшими дыбом. Трясло егоза тоже порядочно, но он как мог держал звук за зубами.