Ледобой

– А чего ищешь?

– Знать бы самому.

– Забирай Гарьку – и делу венец.

– Боязно.

– Тебе?

– А если захочу любви, да не ко времени? А вдруг осерчает, когда полезу?

Грец Несчастный в раздумьях почесал макушку.

– Ты прав, может покалечить.

– Любовь – страшная сила, – ухмыляясь, бросил Сивый и покосился на Гарьку. Та не слышала, но подмигнула.

В остальных загонах Безроду так же не повезло. Не те девки, не тот день. Все не то.

Вернулся на постоялый двор и, не задерживаясь, прошел к себе наверх. Город очень велик, и много в нем диковин. В нижнем городе скоморохи действо играли. Ходили на руках, смешно подрыгивая ногами с бубенцами на пятках, взбирались друг на друга, втрое вырастая над толпой, показывали чудеса. У одного в руке был рогалик, махнул, – и не стало. Уж дети все обыскали – не нашли, а шут в красном колпаке вынул рогалик у самого маленького из шапки. Ему и отдал. Дети аж завизжали от восторга. Безрод пока никак не привык к тому, что стал богат. На торгу купил платок, расписанный чудными птицами. Висел на шесте, колыхался под ветром, а птицы шевелились, будто живые, – вот расправят крылья и взлетят. Хоть и некому пока дарить, а все равно взял. Мог взять – и взял. Аж самому неловко стало. Бери, что хочешь, на все деньги есть. Будто не в свои одежки влез. Неловко, неуютно.

А в верхнем городе видел диво. Местный князь поставил драчную избу. Видать, умудрен годами человек. Чем запрещать драки, а потом со стражей по всему городу виноватых искать, князь поставил избу особо для драчунов. Дабы город не баламутили, а чесали друг другу холки в одном месте. И людям спокойно, и городу прибыток, ведь хочешь драться – звени деньгами. Пусть хоть поубиваются. Драчной пристав блюдет правила, а драчуны знают, на что идут. Потому и не требовали виры после честного боя. Бывало, что и насмерть дрались. Бывало, что оружные. Всякое бывало. Ни дня не пустовала драчная изба. Велика, просторна, хоть стенка на стенку сходись. Хоть десять на десять бейся, локтями толкаться не придется. Места хватит. Безрод помялся у входа, – да и вошел внутрь. Большая избища, хочешь – на лошади езди, кровля держится на столбах, по стенам идут помостки для любопытных. Сивый протолкался поближе, в нем признали неместного – и дружелюбно потеснились. – …Дурень, Леннец! Кровью рассопливится, глаза свету не взвидят, отделает его тулук, ровно чучело! – поймал Безрод обрывки разговора.

Говорили соседи, – невысокий гончар и кузнечный подмастерье. А внизу, жилистый тулук умело бил худющего паренька, и того под ударами качало, ровно ковыль под ветром. Парень закрывал голову, но жестокие удары потрясали даже через руки.

– Чего не поделили? – прошептал Безрод направо, гончару.

– Да, известно чего, – скривился маленький гончар. – Дорогу. Не успел парень убраться, толкнул. Сам толкнул, сам и упал. Нет бы тулуку все обратить в шутку, – ведь видел, что зазевался парнишка, так нет же! Оказалось, нельзя иначе! Дескать, воинскую честь оттоптал! Тьфу, позорище!

Гончар в сердцах плюнул себе под ноги, и Безрод молча с ним согласился. Не дело тулук удумал. А паренек смел. Не побоялся встать против бывалого бойца. Ему бы теперь и завтра встать. Просто встать. Леннец не сдается. Стоит из последних сил, шатается под ударами, живого места нет, но не падает и знака не дает. Тулук уже и сам не рад. Паренек не иначе падет мертвым, и к тулуку прилепится прозвище «поедатель детей». А что ему делать с этим обидным прозвищем? Отступить? Как тогда назовут? Куда ни кинь, всюду клин. Безрод молча глядел вниз. Парень прислонился к столбу и опустил руки. Тулук уже не бил, просто поднял противника на руки и бросил на пол. Чтобы больше не встал. Но Леннец завозился на полу и попытался подняться.

– Лежи, дурень! – заорал гончар.

– Не вставай, дурья голова! – кричали с помостков.

Но вряд ли парень слышал.

– Видел, что много сильней, – нет же, с мальцом связался! – Гончар не вынес мук, бросил вниз, тулуку. Тулук поднял голову, нашел глаза гончара и досадливо отмахнулся. Дескать, сам вижу, не трави душу. И так тошно. Тулук, выйдя живым из многих схваток, может быть, впервые в жизни растерялся. Что делать? Добить мальчишку и покрыть себя позорной славой убийцы детей, или…

Тулук с мольбой в глазах оглядел помостки. Но люди прятали глаза. Еще чего не хватало! Кричать отсюда, сверху, одно дело, а спуститься вниз, да встать заместо глупого паренька – совсем другое. А сам виноват! Нечего было ворон считать. Надо было под ноги глядеть. Не абы кого пихнул – воителя! Тулук с надеждой в глазах оглядывал помостки, но зеваки лишь прятались друг за друга. Безрод знал правило. Если хочешь выйти заместо одного из поединщиков – никто и слова против не скажет. И когда тулук нашел Безродовы глаза, Сивый коротко кивнул. Махом перескочил невысокие перильца и встал на бранное поле. Прислонил меч к столбу. Снял верховку, шапку, бросил все рядом с мечом и подошел к тулуку. Бранная изба замерла и даже дыхание затаила. Бритую голову тулука расчертил длинный шрам от макушки к шее, два клока волос, перетянутые цветной тесьмой, будто рога, торчали с обеих сторон над ушами и падали на плечи. Тулук будто и не дрался, даже не запыхался, глядел перед собою ровно и спокойно. Мускулистый, жилистый, не последний в битве, он молча ждал, ссутулив плечи. Безрод ударил. Без замаха. В полскорости. Но по тому, как дернулись глаза тулука, Сивый видел, что противник успевает… Но, почему-то не успел. Под шумные крики зевак, он повалился на пол, и последнее, что увидел Безрод в угасающих глазах, была благодарность.

Тут же, у крыльца драчной избы, Безрод поймал за руку какого-то зеваку. Старик распродал весь товар и наладился было обратно, да слыхал, что в городе есть странная изба, где просто так дерутся. Вот и завернул на телеге сюда. Хорошая изба. Нужная. Старику пришлась по нраву. И только уселся в телеге поудобней, кто-то поймал за рукав. Селянин обернулся, хотел обругать, – что за шутки такие? А это давешний седой, что заместо паренька встал. Ох, и страшен вблизи! Старик сотворил знамение богам, чтобы хранили-берегли. Куда уж тут ругаться, живым бы отпустил!

– А я тут это… восвояси еду.

– Пойдем со мной.

– Куда это? – засуетился старик, незаметно пряча деньги в доски. – Не пойду! Никуда не пойду!

– Подсобить нужно. Пойдем.

– Нет! Нет! Никуда не пойду!

Безрод нахмурился, а потом усмехнулся. Старик держался обеими руками за телегу, будто его собирались отдирать от досок и насильно куда-то тащить.

– А кончанский старшина знает?

– О чем?

– Про то самое.

– Что, то самое?

– А как ты ехал, ехал…

– Ехал, ехал?

– Да. Ехал, ехал, и… Но ты ведь не хотел? Просто так получилось. И свидетели имеются.

Глаза старого пройдохи округлились от ужаса.

– Я… не хотел. Лошадь сама полезла на мостовую. И проехал-то всего ничего. И шагом! Слышишь, шагом! И щепочки от мостовой не отколол!

Про мостовую Безрод не знал, но хитрому пахарю попасть в город и на чем-нибудь не схитрить – как в нужное время не вдохнуть. Что-нибудь да отыщется.

– Что же делать? – Безрод с трудом прятал ухмылку, а она лезла на губы и лезла.

– Что делать? – прошептал старик, прикидывая, сколько денег взыщет с него старшина.

– Отвезем кое-кого домой, и… так и быть, езжай восвояси. – Безрод принял милостивое решение и всепрощенчески махнул рукой.

– Куда? – выпалил старик.

– Куда надо. Ступай за мной.

Безрод провел старика в драчную избу, показал на паренька, а сам помог подняться тулуку.

– Неси в телегу.

Старик безропотно подхватил паренька на руки и отнес в телегу. – А теперь трогай. Да потише.

– Рыжуха не рвет. И надо будет – не допросишься. Ну, пош-шла, старушка!

Еще в избе Сивый узнал, кто откуда. Паренек из нижнего города, подмастерье ткача, тулук – тоже из нижнего города, с какого-то постоялого двора. Так и поехали по дуге, – сначала в нижний город к пареньку, потом на постоялый двор к тулуку. Пареньку хуже, с него, стало быть, и начинать.

– Поди сюда. – Безрод поманил мальчишку на одной из улиц ткацкого конца. – Знаешь его?

– Да это Леннец Худой. – Безрод поднял мальчишку над телегой. – Ух, ты! А он дрался? Вот с этим? А кто победил?